Борис Акунин - Турецкий гамбит
Соболев взглянул на Варю, и она заметила, что глаза его засветились каким-то особенным блеском.
— Э нет, Струков. Хватит с вас Адрианополя. — Ахиллес хищно улыбнулся и повысил голос. — Слушайте мой приказ, господа! — В зале тут же стало очень тихо. — Я переношу свой командный пункт в Сан-Стефано! Третий егерский батальон посадить по вагонам. Пусть набьются, как селедки в бочку, но чтоб все до одного влезли. В штабном вагоне поеду сам. Затем поезд немедленно вернется в Адрианополь за подкреплениями и будет курсировать по маршруту безостановочно. Завтра к полудню у меня будет целый полк. Ваша задача, Струков, — прибыть туда же с кавалерией не позднее завтрашнего вечера. Пока же мне хватит батальона. По разведывательным донесениям, боеспособных турецких войск впереди нет — только султанская гвардия в самом Константинополе, а ее дело — охранять Абдул-Гамида.
— Не турок надо опасаться, ваше превосходительство, — скрипучим голосом сказал Перепелкин. — Турки вас, предположим, не тронут — выдохлись. Но вот главнокомандующий по головке не погладит.
— А это еще не факт, Еремей Ионович, — хитро прищурился Соболев. — Все знают, что Ак-паша сумасброд, на сие многое списать можно. В то же время известие о занятии константинопольского пригорода, поступившее в самый разгар переговоров, может оказаться его императорскому высочеству очень даже кстати. Вслух выбранят, а втихую спасибо скажут. Уж не раз бывало. И извольте-ка не дискутировать после отдания приказа.
— Absolument! — восхищенно покачал головой д'Эвре. — Un tour de genie, Michel![22] Получается, что моя идея была не самая пгек'асная. Гепогтаж будет лучше, чем я думал.
Соболев поднялся, церемонно предложил Варе руку:
— Не угодно ли взглянуть на огни Константинополя, Варвара Андреевна?
Состав несся сквозь тьму быстро, Варя едва успевала прочесть названия станций: Бабаэски, Люлебургаз, Чорлу. Станции как станции — такие же, как где-нибудь на Тамбовщине, только не желтые, а белые. Огоньки, стройные силуэты кипарисов, один раз сквозь железное кружево моста блеснула лунная полоса реки.
Вагон был удобный, с плюшевыми диванами, с большим столом красного дерева. Конвойцы и белая соболевская кобыла Гульнора расположились в отсеке для свиты. Оттуда то и дело доносилось ржание — Гульнора все не могла успокоиться после нервного процесса погрузки. В салоне ехали сам генерал, Варя, д'Эвре и несколько офицеров, в том числе и Митя Гриднев, мирно спавший в углу. Офицеры толпились вокруг Перепелкина, отмечавшего по карте продвижение поезда, и курили, корреспондент писал что-то в блокноте, а Варя с Соболевым стояли поодаль, у окна, и вели непростой разговор.
— … Я думал, это любовь, — вполголоса исповедывался Мишель, вроде бы глядя в черноту за окном, но Варя-то знала, что на самом деле он смотрит на ее отражение в стекле. — Впрочем, не стану вам врать. Про любовь не думал. Моя главная страсть — честолюбие, все остальное потом. Так уж устроен. Но честолюбие не грех, если устремлено к высокой цели. Я верю в звезду и судьбу, Варвара Андреевна. Звезда у меня яркая, а судьба особенная. Это я сердцем чувствую. Еще когда юнкером был…
— Вы про жену начали рассказывать, — мягко вернула его Варя к интересному.
— Ах да. Женился из честолюбия, каюсь. Ошибку совершил. Из честолюбия можно под пули лезть, жениться — ни в коем случае. Ведь как сложилось? Вернулся из Туркестана. Первые лучи славы, но все равно — выскочка, парвеню, черная кость. Дед из нижних чинов выслужился. А тут княжна Титова. Род от Рюрика. Прямиком из гарнизона — да в высшее общество. Как не соблазниться?
Соболев говорил отрывисто, горько и, кажется, искренне. Варя искренность оценила. И еще, конечно, догадывалась, к чему дело идет. Могла бы вовремя остановить, увести разговор в сторону, но не хватило характера. А у кого бы хватило?
— Очень скоро я понял, что в высшем обществе мне делать нечего. Климат не для моего организма. Так и жили — я в походах, она в столице. Кончится война, потребую развода. Могу себе позволить, заслужил. И никто не осудит — как-никак герой. — Соболев лукаво улыбнулся. — Так что скажете, Варенька?
— О чем? — с невинным видом спросила она. Проклятая кокетливая натура так и пела. Вроде бы и ни к чему это признание, одни осложнения от него, а все равно — праздник.
— Разводиться мне или нет?
— Это уж вы сами решайте. (Вот сейчас, сейчас скажет те самые слова).
Соболев тяжко вздохнул и — головой в омут:
— Я давно на вас заглядываюсь. Вы умная, искренняя, смелая, с характером. Именно такая спутница мне нужна. С вами я стал бы еще сильнее. Да и вы не пожалели бы, клянусь… В общем, Варвара Андреевна, считайте, что я делаю вам официальное…
— Ваше превосходительство! — крикнул Перепелкин, чтоб ему под землю провалиться. — Сан-Стефано! Выгружаемся?
Операция прошла без сучка без задоринки. Разоружили ошалевшую охрану станции (смешно сказать — шестеро сонных солдат), рассыпались по городку взводными командами.
Пока с улиц доносилась редкая перестрелка, Соболев ждал на станции. Все закончилось в полчаса. Потери — один легко раненный, да и того, похоже, свои по ошибке задели.
Генерал наскоро осмотрел освещенный газовыми фонарями центр городка — чуть дальше начинался темный лабиринт кривых улочек, и туда соваться смысла не было. В качестве резиденции и оплота обороны (на случай неприятностей) Соболев выбрал массивное здание филиала Османо-Османского банка. Одна из рот разместилась непосредственно у стен и внутри, вторая осталась на станции, третья распределилась дозорами по окрестным улицам. Поезд немедленно укатил обратно — за подкреплениями.
Сообщить по телеграфу в штаб верховного о захвате Сан-Стефано не удалось — линия молчала. Видно, турки постарались.
— Второй батальон прибудет не позже полудня, — сказал Соболев. — Пока ничего интересного не предвидится. Будем любоваться огнями Цареграда и коротать время за приятной беседой.
Временный штаб устроили на третьем этаже, в директорском кабинете. Во-первых, из окон, действительно, было видно далекие огоньки турецкой столицы, а во-вторых, прямо из кабинета стальная дверь вела в банковское хранилище. На чугунных полках ровными рядами стояли мешки с сургучными печатями. Д'Эвре прочитал арабскую вязь, сказал, что в каждом мешке по сто тысяч лир.
— А говорят, Турция обанкротилась, — удивился Митя. — Тут же миллионы!
— Именно поэтому обоснуемся в кабинете, — решил Соболев. — Целее будут. Меня один раз уже обвиняли в похищении ханской казны. Хватит.
Дверь в хранилище осталась приоткрытой, и про миллионы никто не вспоминал. Со станции в приемную перенесли телеграфный аппарат, провод протянули прямо через площадь. Раз в пятнадцать минут Варя пробовала связаться хотя бы с Адрианополем, но аппарат признаков жизни не подавал.
Явилась депутация от местного купечества и духовенства, умоляла дома не грабить и мечети не разорять, а лучше назначить контрибуцию — тысяч этак в пятьдесят, больше бедным горожанам не собрать. Когда глава депутации, толстый горбоносый турок в сюртуке и феске, понял, что перед ним — сам легендарный Ак-паша, сумма предлагаемой контрибуции немедленно возросла вдвое.
Соболев успокоил туземцев, объяснил, что контрибуцию взимать не уполномочен. Горбоносый покосился на незапертую дверь в хранилище, почтительно закатил глаза:
— Понимаю, эфенди. Сто тысяч лир для такого большого человека — сущий пустяк.
Вести тут разносились быстро. Не прошло и двух часов после ухода сан-стефанских просителей, а к Ак-паше уже прибыла депутация греческих торговцев из самого Константинополя. Эти контрибуции не предлагали, но принесли «храбрым христианским воинам» сладостей и вина. Говорили, что в городе много православных, и просили не стрелять из пушек, а если уж очень надо пострелять, то не по Пере, ибо там магазины и склады с товаром, а по Галате, еще лучше — по армянскому и еврейскому кварталам. Попробовали всучить Соболеву золотую шашку с драгоценными камнями, были выставлены за дверь и, кажется, ушли успокоенные.
— Царьград! — взволнованно сказал Соболев, глядя в окно на мерцающий огнями великий город. — Вечная недостижимая мечта русских государей. Отсюда — корень нашей веры и цивилизации. Здесь ключ ко всему Средиземноморью. Как близко! Протяни руку и возьми. Неужто опять уйдем не солоно хлебавши?
— Не может быть, ваше превосходительство! — воскликнул Гриднев. — Государь не допустит!
— Эх, Митя. Поди, торгуются уже тыловые умники, корчаковы да гнатьевы, виляют хвостом перед англичанами. Не хватит у них пороху забрать то, что принадлежит России по древнему праву, ох не хватит! В 29-ом году Дибич остановился в Адрианополе, нынче вот мы дошли до Сан-Стефано. Близок локоть, а не укусишь. Я вижу великую, сильную Россию, объединившую славянские земли от Архангельска до Царьграда и от Триеста до Владивостока! Лишь тогда Романовы выполнят свою историческую миссию и, наконец, смогут от вечных войн перейти к благоустройству своей многострадальной державы. А отступимся — значит, будут наши сыновья и внуки снова проливать свою и чужую кровь, прорываясь к царьградским стенам. Таков уж крестный путь, уготованный народу русскому!
