Кристиан Жак - Убитая пирамида
– Вы хотите отступить?
– Я всей душой люблю истину и справедливость. Отступив, я погубил бы себя.
– Чем я могу вам помочь?
В глазах Пазаира блеснула лихорадка иного рода.
– Если бы мы могли беседовать время от времени, это придало бы мне мужества.
– Простуда может дать осложнения, которые нельзя пускать на самотек. Вам наверняка потребуются консультации.
21
Ночь в гостинице оказалась столь же веселой, сколь изнурительной. Куски жареной говядины, баклажаны со сливками, пирожки в изобилии и восхитительная сорокалетняя ливийка, бежавшая из своей страны, чтобы развлекать египетских солдат. Колесничий не обманул: одного мужчины ей было мало. Уж на что непревзойденным любовником считал себя Сути, но даже ему пришлось спустить флаг и передать эстафету своему начальнику. Страстная, жизнерадостная ливийка принимала самые немыслимые позы.
Когда колесница снова пустилась в путь, у Сути слипались глаза.
– Надо уметь обходиться без сна, мой мальчик! Не забывай, враг атакует, когда ты устал. Да, отличная новость: мы в авангарде авангарда! Первые удары – наши. Если ты собирался стать героем, у тебя есть для этого все возможности.
Сути прижал лук к груди.
Колесница помчалась вдоль Царских стен[39], грозной цепи крепостей, построенных владыками Среднего царства и постоянно укреплявшихся их преемниками. Эта поистине грандиозная стена, отдельные цитадели которой связывались между собой с помощью костров, была способна предотвратить любые попытки вторжения со стороны бедуинов и азиатов. В Царских стенах, протянувшихся от побережья Средиземного моря до самого Гелиополя, размещались и постоянные гарнизоны, и войска, охранявшие границы, и таможенные службы. Никто не мог ни войти в Египет, ни выйти из него, не назвав здесь своего имени и цели путешествия; торговцы уточняли, какой именно товар они везут, и платили пошлину. Стража отказывала во въезде в страну нежеланным чужестранцам и выдавала пропуск лишь после внимательного изучения документов, должным образом засвидетельствованных столичным чиновником, занимающимся переселенцами. Ибо стела фараона гласила: «Каждый, пересекший эту границу, становится одним из моих сыновей».
Колесничий предъявил документы коменданту одной из крепостей с двускатными шестиметровыми стенами, окруженными рвом. На стенах – лучники, на башнях – часовые.
– Они даже не подумали выставить стражу, – заметил он. – Явно надеются отсидеться.
Десять вооруженных воинов окружили колесницу.
– Вылезайте! – скомандовал начальник поста.
– Вы что, шутите?
– У вас документы не в порядке.
Колесничий сжал поводья, готовый пустить лошадей в галоп. На него нацелились копья и стрелы.
– Немедленно вылезайте!
Колесничий повернулся к Сути.
– Что ты об этом думаешь, малыш?
– У нас впереди битвы получше.
Они сошли на землю.
– Не хватает печати первого форта Царских стен, – объяснил начальник поста. – Разворачивайтесь!
– Мы опаздываем.
– Устав есть устав.
– А мы можем где-нибудь поговорить?
– У меня в конторе, только ни на что не надейтесь.
Разговор был недолгим. Колесничий выбежал из административного помещения, схватил поводья и пустил колесницу во весь опор по дороге, ведущей в Азию.
Колеса скрипели, поднимая облака пыли.
– К чему такая спешка? Ведь теперь документы в порядке.
– Более или менее. Я ударил сильно, но этот идиот может очухаться раньше, чем предусмотрено. У таких упрямцев голова обычно крепкая. Я сам привел документы в порядок. В армии, малыш, надо быть готовым к экспромтам.
Первые дни пути прошли мирно. Долгие переезды, забота о лошадях, проверка снаряжения, ночи под открытым небом, пополнение запасов провизии в селениях, где колесничий связывался с армейскими гонцами или представителями секретных служб, призванных удостовериться, что ничто не мешает продвижению основных сил.
Ветер поменял направление и начал пробирать насквозь.
– Весной в Азии часто бывает холодно, надень плащ.
– Кажется, вы взволнованы.
– Опасность приближается. Я ее чую, как собака. Как у нас с едой?
– Лепешки, мясные шарики, лук и вода на три дня.
– Должно хватить.
Колесница въехала в обезлюдевшее селение; на главной площади – ни души. У Сути подвело желудок.
– Не паникуй, малыш. Может, они все на поле.
Колесница медленно продвигалась вперед. Колесничий схватил копье и зорко смотрел по сторонам. Он остановился у казенной постройки, где жил египетский комендант со своим переводчиком. Пусто.
– Армейское начальство рапорта не получит. Узнает лишь, что произошло нечто серьезное. Типичный мятеж.
– Останемся здесь?
– Я предпочитаю двигаться вперед. А ты?
– Я не уверен…
– В чем дело, малыш?
– Где сейчас полководец Ашер?
– Кто тебе о нем рассказал?
– Его имя в Мемфисе известно всем. Я хотел бы служить под его началом.
– А тебе и впрямь везет. К нему-то мы и должны присоединиться.
– Это он опустошил селение?
– Конечно же, нет.
– А кто?
– Бедуины[40]. Самые подлые, самые упрямые и самые хитрые существа на свете. Набеги, грабежи, захват пленников – вот их стратегия. Если нам не удастся их истребить, они заполонят всю Азию, полуостров между Египтом и Красным морем и прилегающие провинции. Они готовы присоединиться к любому захватчику, они презирают женщин так же сильно, как любим их мы, они плюют на богов и красоту. Я ничего не боюсь, но эти дикари, с их обкромсанными бородами, намотанными на голову тряпками и длинными одеждами, внушают мне страх. Запомни, малыш, они трусы. Они нападают сзади.
– Они что, перебили здесь всех жителей?
– Вероятно.
– Выходит, полководец Ашер отрезан от основного войска?
– Возможно.
Длинные черные волосы Сути развевались по ветру. Несмотря на широкие плечи и мощный торс, молодой человек чувствовал себя слабым и уязвимым.
– Между Ашером и нами – бедуины. Сколько их?
– Десять, сто, тысяча…
– Десять – терпимо. Сто – многовато.
– Тысяча, малыш, в самый раз для истинного героя. Ты ведь меня не бросишь?
Колесничий снова погнал лошадей. Они неслись галопом до начала оврага с отвесными склонами. Густые заросли кустарника, облепившего скалы, оставляли здесь узкий проход.
Кони заржали и встали на дыбы; колесничий принялся их успокаивать.
– Они чуют ловушку.
– Я тоже, малыш. Бедуины притаились в кустах. Они попытаются перебить ноги лошадям топорами, а когда мы упадем, нам перережут глотку и отрежут яйца.
– По-моему, слишком высокая плата за героизм.
– Благодаря тебе мы почти ничем не рискуем. По стреле в каждый куст, и – во весь опор! Прорвемся.
– Вы так уверены в себе?
– А ты сомневался? Думать – вредно.
Колесничий натянул поводья. Лошади нехотя поскакали через овраг. Сути даже не успел испугаться. Он пускал стрелу за стрелой. Первые две пропали в кустах, где никого не было, третья угодила в глаз бедуину, с воем выскочившему из укрытия.
– Продолжай, малыш!
У Сути волосы на голове встали дыбом, кровь застыла в жилах; он стрелял в каждый куст, поворачиваясь то вправо, то влево с такой скоростью, какой сам от себя не ожидал. Бедуины падали, пораженные кто в живот, кто в грудь, кто в голову.
Камни и колючие заросли преграждали выход из оврага.
– Держись, малыш, будем прыгать!
Сути перестал стрелять и вцепился в борт колесницы. Двое врагов, которых он не успел сразить, метнули в египтян топоры.
На полном ходу обе лошади перепрыгнули через преграду в самом низком месте. Шипы разодрали им ноги, спицы правого колеса поломались о камень, другой камень повредил правый бок колесницы. Мгновение – и экипаж зашатался; но кони последним рывком перетащили его через препятствие.
Несколько сот метров колесница пронеслась, не сбавляя ходу. Оглушенный Сути мотался из стороны в сторону, прижимая к себе лук и с трудом сохраняя равновесие. У подножия холма измученные, покрытые потом и пеной кони неожиданно встали.
– Господин офицер!
Колесничий рухнул на поводья. Между лопаток у него торчал топор. Сути попытался его поднять.
– Запомни, малыш… трусы всегда нападают сзади…
– Не умирайте, господин офицер!
– Теперь ты один будешь героем…
Глаза его закатились, дыхание оборвалось.
Сути долго прижимал к себе тело. Никогда больше колесничий не пошевелится, не приободрит его, не попытается совершить невозможное. Он один во враждебной стране – герой, о чьей доблести знает только мертвец.
Сути похоронил колесничего и постарался как следует запомнить место. Если он выживет, то обязательно вернется и отвезет тело в Египет. Ибо ничего нет страшнее для человека, рожденного в Двух Землях, чем быть погребенным вдали от своей страны.
