Йен Пирс - Комитет Тициана
— Ух! — в ужасе выдохнул Аргайл. Жорж Бралль — по крайней мере Аргайл, которому вовсе не хотелось разглядывать детали, решил, что это именно он, — сидел на стуле. Старик навалился грудью на стол и, судя по всему, не первый день находился в таком положении, совершенно не двигаясь. Иными словами, был мертв и быстро разлагался.
Аргайла потрясло не то, что он увидел труп — хотя он отнюдь не привык к такого рода зрелищам, — не то, что смерть была скорее всего насильственной, хотя он еще не понял ее причины. Его ошеломил глянцевый зеленоватый оттенок покойного, всесокрушающий запах и объевшиеся, лениво жужжащие трупные мухи. Аргайл отступил на два шага, быстро повернулся и отправил в угол все, что оставалось в желудке от завтрака.
Это напряжение лишило его сил, и он, стараясь прийти в себя и отворачиваясь от Бралля, присел на диван. Теперь его мучило смущение, хотя, здраво рассуждая, в сложившихся обстоятельствах его реакция была вполне естественной. Всякого бы стошнило, уговаривал он себя, ковыляя в ту сторону, где, как смутно помнил, находился туалет.
А потом, сознавая, что и так уничтожил в доме достаточно улик, направился к передней двери, чтобы присоединиться к Флавии. Дверь оказалась закрытой на ключ, но не на засов, а самого ключа не было. А задняя дверь была заперта на замок и на задвижку. Аргайл немного поразмышлял об этом и пошел открывать большое окно в столовой, после чего распахнул ставни и таким путем выбрался наружу.
Флавия все еще сидела на камне и размышляла о тяготах жизни, но, увидев, каким способом эвакуировался из дома её компаньон, искренне изумилась, а заметив его бледность, не на шутку встревожилась.
— Бралль там, — сообщил ей Аргайл. — Мертвый.
— И он тоже? — Новость ее, конечно, удивила, однако не настолько, как англичанина. — Убит или скончался естественной смертью? Ведь ему все-таки за восемьдесят.
— Ты куда?
— Хочу посмотреть сама, — отозвалась Флавия, направляясь к окну.
— Не стоит. — Аргайл бросился за ней вдогонку. С одной стороны, он хотел оградить спутницу от отвратительного вида смерти, а с другой — скрыть следы собственной реакции на скорбное зрелище. — Ты же говорила, что не любишь покойников.
Но разве Флавию переубедишь.
— Ну и запашок, — скривилась она. — Где Бралль?
Аргайл провел ее в кабинет. Флавия от отвращения наморщила нос и все тщательно осмотрела. Она побледнела, но съеденное удержала в себе — как обычно, ее пищеварительный тракт оказался выносливее, чем у Аргайла.
— Представляю, что ты испытываешь, — заботливо проговорил он, когда они выходили из дома. — Как по-твоему, что нам теперь следует делать?
Флавия решила, что им необходимо сделать две вещи. Аргайл вернется в деревню и вызовет полицию. А затем позвонит Жану Женэ — парижскому аlter еgо[10] генерала Боттандо — и объяснит, что случилось. Она же останется на месте и немного позанимается расследованием. Но сначала еще посидит снаружи на камне, чтобы очухаться.
— Ты себя нормально чувствуешь? — спросил ее Аргайл, прежде чем отбыть.
Флавия молча покачала головой, встала и разревелась. Ее сотрясали мощные, горестные рыдания: вот уже несколько дней она билась с этим делом, и каждый раз, как только намечался прогресс, он тут же оборачивался крахом. Раз в два дня она с завидной регулярностью находила новый труп и от этого испытывала замешательство и еще отчетливее сознавала, какое отвратное получила задание. Держаться собранно и профессионально оказалось не так-то просто.
— О, моя дорогая. — Аргайл был искренне удивлен. Он хотел ее успокоить, обнял, и она крепко прижалась к нему всем телом.
— Иногда мне кажется, я не гожусь для этой работы. Не создана для нее.
Глубоко тронутый, Аргайл молча баюкал ее и гладил по волосам. Он привык к ее вспышкам, но эта сторона ее характера оказалась для него в новинку.
— Годишься, — проговорил он. — Во всяком случае, лучше, чем я. Тебе по крайней мере не стало там дурно.
Флавия рассмеялась, шмыгнула носом и снова всхлипнула.
— Если хочешь, мы можем уехать и обо всем забыть, — предложил Аргайл.
Она отстранилась, достала из кармана тонюсенький платочек, последний раз высморкалась и снова хлюпнула носом. А затем яростно затрясла головой.
— Ну уж нет. Давай иди. А я сожму зубы и буду расхлебывать это дерьмо.
Флавия подождала, пока он не скрылся из вида, а потом, с большой неохотой и все еще дрожа, принудила себя вернуться в дом. Вот уж чего она хотела меньше всего и прекрасно сознавала, что поступала непрофессионально и неэтично. Она была итальянкой и не имела права совать свой нос в расследование убийства француза на французской территории — не могла ни осматривать, тем более трогать руками что-либо на месте преступления.
В этом-то и состояла проблема. Французы накопают улик, но скорее всего не сумеют определить, что из них существенное, если таковое вообще найдется в доме. В обычном случае все было бы прекрасно — через какое-то время информация поступила бы к ним по каналам Женэ. Но Флавия не забыла о неотлагательных бюджетных делах — время поджимало, часы неумолимо тикали. Боттандо требовал решения, от которого зависела и ее собственная работа. В этих обстоятельствах самое разумное было по-быстрому разнюхать, что к чему, пока не наехали местные ищейки и не наложили всевозможные территориальные запреты.
«Разнюхать» — удачное словцо. Флавия прикинула, что до приезда полиции оставалось минут сорок и минут десять до того, как ей сделается дурно. Она взяла себя в руки и, двигаясь очень осторожно, чтобы не нарушить улик и не оставить следов, приступила к неприятному занятию обыска стола Бралля. Он был завален бумагами, но Флавия не нашла ничего интересного, если не считать его ответа колледжу Джонса в штате Массачусетс. Бралль благодарил за приглашение написать отзыв о работе Джеймса Миллера, но отказывался по той причине, что вышел в отставку, и рекомендовал вместо себя Мастерсон. Это уже было известно. Флавия немного подумала, сложила письмо и сунула в сумочку. Так, на всякий случай.
Под столом валялся ежедневник — очень полезное чтиво. В клеточке от третьего октября старческим паучьим почерком было выведено: «Санкт-Галлен». Это они тоже знали. Но подтверждение никогда не помешает. Оставалось выяснить, что Бралль и Мастерсон там делали.
Большая часть граф оставалась пуста. Но после первой записи в четырех последующих клеточках сохранилось напоминание: «Св. Антоний». «Какой неуемный святой, — подумала Флавия. — То и дело возникает в этом расследовании».
Она положила дневник на место и обследовала комнату. Одну стену сплошь занимали металлические шкафы, которые, по-видимому, хранили плоды трудов всей жизни ученого. Заметки и статьи — их было чрезвычайно много. Но с другой стороны, если больше ничего не делать, а только писать, можно накопить немало. Флавия заглянула в первый шкаф: десятки зеленых папок — все организовано разумно и аккуратно: на белых ярлычках содержание подборок. Она провела по ярлычкам пальцем: почти вес папки были посвящены живописи и художникам итальянского Возрождения.
Флавия принялась просматривать все подряд. На содержание времени, конечно, не хватало — дай Бог взглянуть на названия. Пустая трата времени: даже папки с корреспонденцией Бралля не содержали ничего интересного и ничего не дали. Однако из них она хотя бы выудила оригиналы документов, которые Бралль прислал Бенедетти. Весьма сомнительные, но, может, Аргайлу пригодятся.
На этом терпение Флавии кончилось. Она могла бы бороться с этим запахом, если бы поиски приносили результаты, но в противном случае он стал совершенно невыносимым. Она выбралась обратно в окно, глубоко вдохнула свежий деревенский воздух и стала ждать возвращения Аргайла.
Англичанин, отдуваясь, с трудом взобрался по склону и сообщил, что первым делом позвонил старине Женэ, и тот, добрая душа, пообещал известить Боттандо. И еще он позволил сказать местным полицейским, что сам разрешил Флавии переговорить с Браллем. Иначе ее присутствие могло вывести их из себя и сделать совсем несговорчивыми. Он просил ее позже позвонить и сказал, что если потребуется, подъедет сам. А местная полиция, добавил Аргайл, уже в пути, направляется сюда.
И она явилась, отчего следующие несколько часов стали сплошным кошмаром. Полицейские, узнав, что и в их глухомани случилось настоящее убийство, сначала несказанно возбудились, но затем, когда воочию увидели физические последствия преступления, пылу у них явно поубавилось. Один из полицейских отреагировал точно так же, как и Аргайл. Но за исключением этого, местные сыщики ничем не завоевали сочувствия гостей, особенно после того, как заявили, что не находят свидетельств насильственного характера смерти старика. И лишь после того, как Флавия пригрозила снова позвонить Женэ, ворчливо согласились произвести вскрытие. Однако в отместку проявляли всяческое недовольство по поводу пребывания итальянки во Франции.
