Борис Акунин - Чёрный город
Где здесь свет?
Фандорин подошел к двери, повернул выключатель, оглядел комнату.
За исключением нокаутированного мальчишки, кажется, все мертвы…
Гасым сидел все там же, на подоконнике. Только расстегнул черкеску и рассматривал дырку в боку. Оттуда, пачкая густую шерсть, толчками вытекала кровь.
– Горячий, – сообщил гочи, лизнув ладонь. – Соленый.
– Дай посмотрю.
– Э, не надо.
Богатырь выдернул из папахи клок, заткнул рану.
– Аман-аман, – грустно сказал. – Я так «кольт» любил, а она стрелять не захотела.
Судя по женскому роду, любовь к «кольту» закончилась.
Гочи прошелся вдоль стульев, разглядывая оружие. С интересом взял в руки «веблей» – должно быть, никогда такого не видел.
– Это мой, – сказал Фандорин. – Дай сюда.
Гасым проворчал:
– Как что хороший, сразу «мой». На, не жалко.
Брезгливо взвесил на ладони «маузер». Прицелился – и вдруг высадил в стену всю обойму: одну пулю в центр, остальные кружком.
– Ты что?! – вскричал Эраст Петрович, зажимая уши.
– Мой знак. «Здесь был Кара-Гасым». Люди говорить будут. Юмрубаш, у тебя какой знак?
– Никакой.
Фандорин всё не мог успокоиться. Неужто операция провалилась и нить оборвана?
– Вай, мне чужой слава не надо, – с укором молвил гочи. – Я только два армяне убил. Ты – четыре. Хотя один, может, русский, – прибавил он, кивнув на светловолосого.
– Не четверых я убил. Т-троих.
Надежда оставалась только на юнца. Эраст Петрович привел пленника в чувство двумя оплеухами, усадил на стул.
– Ты кто? Откуда?
– Гагик… Из Акны.
Паренек, очень бледный, с трясущимися губами, в ужасе озирался на трупы. Увидел приближающегося гочи – зажмурился.
– Я Кара-Гасым. Слышала?
Не открывая глаз, мальчишка кивнул.
– Она меня знает, – удовлетворенно заметил Гасым. – Далеко живет, в Карабах, а Кара-Гасым знает.
Фандорин взял Гагика из Акны за тощие плечи.
– Я буду з-задавать тебе вопросы, а ты отвечай. Честно. Иначе отдам тебя ему. Просто уйду и оставлю тебя с ним наедине. А скажешь правду – отпущу. Я человек слова. Если что-то пообещал, выполняю.
Последняя фраза была произнесена специально для Гасыма.
Теперь паренек смотрел на Эраста Петровича – с таким же ужасом, как раньше на гочи.
– Молчи, Гагик, ничего Юмрубаш-ага не говори, – посоветовал Гасым. – Лучше я с тобой говорить буду.
Бедняга всхлипнул и снова зажмурился.
– Б-будешь отвечать?
Кивнул.
Тем временем Гасым с видимым удовольствием обходил поле боя. Каждому покойнику заглядывал в лицо, что-то приговаривал. Он был похож на садовода, любующегося великолепной клумбой.
– Кто дал приказ прошлой ночью устроить з-засаду в Черном Городе? Чье задание выполнял Хачатур?
– Я в Карабах ездил, письмо от Хачатура возил! Только вчера вернулся! Ничего не знаю, честное слово! Какое задание? Хачатуру никто ничего приказать не может!
Паренек говорил по-русски грамотно. Возможно, учится в гимназии или реальном училище.
– Не могу поверить, что вчера не было разговоров о засаде. Ваша шайка потеряла трех человек. Что ты слышал? Что говорили?
– Ай, Аллах! – радостно возопил Гасым. – Этот живой! – Он схватил за шиворот окровавленного человека – тот захрипел. – Знаю тебя! Ты Леван из Сураханы!
– Не убивай, – сипел раненый. – Сейчас и так умру, честное слово.
Но гочи не оставил его в покое: схватил под мышки, поволок на середину комнаты.
– Я слышал твои вопросы, Юмрубаш. Тоже буду спрашивать.
Наклонился, что-то загудел вполголоса. Окровавленный взвизгнул:
– Ай, всё скажу! Горло пусти!
От этой картины Гагик застучал зубами – того гляди бухнется в обморок. Эраст Петрович решил зайти с другой стороны:
– Про Хромого ты что-нибудь слышал?
– Ка…ко…го хро…мого?
– Из Черного Города. Он революционер или связан с революционерами.
Раненый громко застонал – Гасым опять тряс его за шиворот.
– Есть Селифанов, стрелочник, у него короткая нога. Через него можно оружие доставать, – быстро заговорил юный анархист. – Есть Хасан, сторож на бывшем заводе Мурсалиевых, Хачатур его не любит, убить хотел. Еще я один раз видел колченогого Зазу, он счетовод на степаняновских промыслах, Хачатуру раз в месяц платит, чтоб не трогали… А больше хромых не знаю. Черный Город большой…
Гасым выпрямился, крякнул:
– Э, совсем подохла! Ничего не делал, только тряс. Юмрубаш, она один вещь сказать успела. Не знаю, надо тебе, нет?
– Что?
– Перед засада Хачатур ходила к большой русский человек. Имя чудной – Дятел. Что это «дятел»? Птичка?
Эраст Петрович сразу забыл о Гагике из Акны. Дятел? Горячо! Вот она, любовь к орнитологии!
– Он еще что-нибудь сказал? Про Дятла. – Быстро подошел к раненому, попробовал пульс. Да, мертв.
Гочи сокрушенно пожал плечами.
– Ничего. Я спрашиваю: «Где эта Дятел?» Немножко плечи тряс – а из Левана душа ушел.
Вернувшись к юнцу, Фандорин спросил:
– При тебе когда-нибудь говорили о Дятле? Хачатур или кто-то другой?
Гагик помотал головой, облизнул сухие губы. Он не отрываясь смотрел на медленно приближающегося Гасыма.
– Он сказал п-правду, я это вижу. Учти, убивать его я не позволю.
– Сам не стану. – Гасым пожал плечами. – Когда из Гагик вырастет гайл, тогда убью.
– Кто вырастет?
– Гайл. «Волк» по-ихнему.
Однако отпускать пленного было нельзя. Дятел – скорее всего тот самый большевик, кого полиция называет «Одиссеем». Он ни в коем случае не должен узнать, что Фандорин жив.
– Гагик никому не расскажет, – сказал Гасым, будто подслушав мысли. – Он отсюда домой пойдет, очень быстро. Ни с кем говорить не будет. И дома, в Агдам, тоже не скажет.
– Причем тут Агдам? Он из Акны.
– Это по-ихнему Акна, по-нашему Агдам.
Гасым наклонился, взял парня за плечи, и плеч стало не видно.
– Иди домой, Гагик. Про меня говори всем. Много говори. Про Юмрубаш молчи. Говори: Кара-Гасым один всех убил. Понял, да?
– Понял… – прошептал парень. Зрачки у него были очень широкие, неподвижные.
– Пиштя!
Опрокинув стул, мальчишка с разбегу выскочил в окно и скрылся в саду – даже львов не побоялся.
– Как ты можешь быть уверен, что он меня не в-выдаст?
– Она знает Кара-Гасым. Слышала. Теперь еще видела. Я тоже человек-слово. Обманет – приду в Агдам, найду ее, убью. Она знает. Лучше скажи: что теперь делать будешь? Твой враг Хачатур мертвая. Ты доволен?
– Нет. Это был не враг, а орудие врага. Но теперь, благодаря тебе, я з-знаю, как зовут того, кого я ищу: Дятел.
Гочи подошел к столу, взял с блюда не до конца объеденную баранью ногу. Понюхал, откусил.
– Хорошо, – сказал он, двигая челюстями. – Давай Дятел искать-убивать.
Фандорин удивился:
– Зачем тебе это? С Хачатуром ты враждовал, а что тебе до Дятла?
– Считать давай. Я тебя из колодец спас? – Гасым положил баранину, разогнул измазанный жиром палец на правой руке. – Ты меня спас, когда Хачатур стрелял? – Разогнул палец на левой руке. – Потом этот дурак с хэнджел меня резать хотел, когда «кольт» не стрелял. Ты меня опять спас. – Показал на левой второй палец. – Я в Хачатур стрелял, думал – теперь поровну. – Отогнул второй палец и справа. – Но ты говоришь, не Хачатур надо был стрелять. – Палец на правой руке снова сложился. – Сам видишь, да?
Показал обе руки: на левой два пальца, на правой один.
– Помогу тебе Дятел найти – тогда честно. Мужчина не говорит «спасибо», мужчина делает «спасибо».
– Спасибо. Я рад.
Сказано было с искренним чувством.
С помощью Гасыма будет гораздо легче найти черную кошку в темной комнате – верней, поймать дятла в густом лесу.
* * *Мальчишки около Масы не было. Зато подле раненого сидел вчерашний тэбиб и чем-то поил его из кувшина с узким горлышком.
– Он говорит, теперь много спать не надо, – перевел Гасым слова старика. – Теперь кушать надо. Будет хорошо кушать, может, живой будет. Или не будет, на всё воля Аллах.
Когда лекарь ушел, Фандорин рассказал японцу о смерти Однорукого и о Дятле.
Слушал японец Эраста Петровича, а смотрел только на Гасыма. Не отрываясь. Тот стоял, привалившись к стене, опять что-то жевал.
Внезапно Фандорин увидел, что по лицу Масы сбегает слеза.
– Тебе больно? П-плохо?
– Мне хорошо, господин. – За первой слезой потекла вторая. – Я плачу от радости. Я вижу, что это настоящий человек. Искренний человек, хоть и акунин. Якудза из самых лучших. По глазам и повадке ясно: он понимает долг верности. Вы знаете, я не ошибаюсь в таких вещах. Я могу передать вас в его руки со спокойным сердцем… Он даже красивей меня, – трагически сказал Маса. – Большой, толстый, похож на Сайго Такамори. Только у маршала Сайго не было таких усов. Я рад, но мне очень горько… Что в этом трудном деле рядом с вами он, а не я…
Слезы полились сразу из обоих глаз, потоком.
– Вай, плачет, – сказал Гасым. – Совсем слабый.
