"Библиотечка военных приключений-2". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Иванникова Валентина Степановна

— Динку видел?

— Видел.

— Разговаривал?

— Разговаривал.

— Ну как она?

— Как! Нормально… Постой, для тебя гостинец имеется. Держи-ка.

И рассыпчатое печенье с маком перешло в жесткие Марусины ладошки.

— Ой, где ты взял?

— Ешь, и все! Вкусно?

— Слаще сахара!

— То-то же!

Маруся спросила подозрительно:

— Ты, никак, дома у нее был?

— Ага.

— И коржики оттуда?

— Оттуда.

Помолчав с минуту, она сказала:

— Смотри, окрутит тебя Динка, У нее похлеще бывали…

— Поглядим, — Алексей самоуверенно подмигнул Марусе, — таких она еще не окручивала!

В низенькой, пахнущей травами Марусиной хатенке ожидали Илларионов и приехавший из Херсона Володя Храмзов, которого Величко прислал в помощь Алексею.

Храмзов, как и Алексей, недавно начал работать в Херсонской ЧК, но уже успел стяжать себе репутацию надежного оперативника. Была в Володиной биографии одна подробность, которая сразу поставила его на особое положение среди других сотрудников, хотя сам он никогда о ней не распространялся: в Москве, откуда он приехал, Володя некоторое время состоял в личной охране товарища Ленина. Однако вытянуть хоть что-нибудь об этом периоде его жизни было невозможно: Володя отличался необыкновенной замкнутостью, слова цедил, по выражению Воронько, «как дурную самогонку, по три капли в час». Роста чуть выше среднего, курносый, с неприметной внешностью обыкновенного крестьянского парня, он с десяти шагов пробивал из нагана серебряный гривенник, а силой уступал разве только Никите Боденко. В первые же дни работы в Херсонской ЧК Володя попал в бандитскую засаду. Собственно, засада предназначалась не для него, нового и еще неизвестного тогда сотрудника, а для уполномоченного Адамчука, возле квартиры которого она и устраивалась. Володя угодит в нее случайно, идя к Адамчуку с каким-то поручением. Бандитам, как говорится, крупно не повезло. Володя пристрелил двоих, а третьего скрутил и привел к Адамчуку на квартиру. Там задержанному был учинен допрос, и он тут же с перепугу выдал большую «малину» в Сухарном (на следующую ночь во время облавы на той «малине» был ранен Брокман). Этот эпизод стал известен от Адамчука: сам Володя не обмолвился о нем ни словом.

И еще было известно, что по приезде в Херсон Володя влюбился в делопроизводительницу оперотдела Соню Агинскую, разбитную девицу, принимавшую ухаживания многих его товарищей. В короткий срок Володя отвадил всех ее ухажеров, а самого нахального, Шурку Коробкова — форсуна и сердцееда, — который допустил непочтительное замечание по адресу Сони, так притиснул в общежитии, что навсегда отбил у него охоту распространяться о своих любовных победах и еще заставил плакать из-за разорванной рубахи.

Таков был Володя Храмзов. И хотя его приезд означал, что Величко не слишком уверен в том, что Алексей способен самостоятельно справиться с возложенным на него заданием, Алексей тем не менее был доволен: Володя не подведет, на такого можно положиться.

Вот про Илларионова этого нельзя было сказать.

Мужчина он был видный: бледный, с лихим зачесом вьющихся желтоватых волос, с горящими маленькими глазами, задвинутыми глубоко и куда-то вверх, отчего всегда казалось, что смотрит он исподлобья. Выражаться Илларионов любил учено, пышными, многословными фразами, имел маузер с серебряной насечкой и даже во время операции не выпускал изо рта прямой трубки с золотым ободком. Человек, без сомнения, смелый, но резкий и самоуверенный, Илларионов вносил в работу ненужную нервозность, был склонен к скороспелым и не всегда оправданным решениям. В работе он любил размах, шум, широкую гласность в отношении каждой проведенной операции. «Чтоб знали, — говорил он, — не дремлет чека!..» Кое-кому из товарищей это нравилось. Но у Алексея начальник группы вызывал глухое чувство недоверия, и не потому, что он сомневался в его честности, а, скорее, из-за собственной врожденной сдержанности. Илларионов тоже недолюбливал Алексея: как и все люди подобного рода, он чутко улавливал отношение к нему окружающих.

Не без ехидства сообщив, что по указанию Величко Володя Храмзов должен помочь Алексею своей проверенной на серьезных делах опытностью, Илларионов потребовал отчета: чем Алексей занимался три дня?

— Кое-что сделал, — уклончиво ответил Алексей. Пока не прояснилась обстановка, он не хотел посвящать Илларионова в историю с Диной.

— Кое-что — мало! — заявил Илларионов и постучал чубуком трубки по столу. — Мне надо не «кое-что», а шпионский центр! Три дня сидим здесь, хватит баклуши бить! Вот какую я замыслил комбинацию. Возле церкви живет бывший учитель местной гимназии Дугин, эсер. Если меня не обманывает профессиональное чутье, — а я не припомню случая, чтобы оно меня обмануло, — этот тип с кем-то связан. Тебя здесь никто не знает. Определим к нему на квартиру. Будешь следить и держать меня в курсе происходящего в его доме.

— И все? — спросил Алексей.

— Пока все.

— А Володя? Его тоже на квартиру? Ведь он помогать мне должен.

— Для Храмзова временно найдется другое дело. В дальнейшем, вероятно, тебе удастся что-нибудь обнаружить у Дугина, тогда будете действовать совместно.

— Тебе Величко говорил, что у нас не такой план? — с плохо скрываемым раздражением спросил Алексей.

— Это насчет какой-то бабы, любовницы того сигнальщика? Говорил! — Илларионов вздохнул, показывая, что ему скучно объяснять всем известные вещи. — Михалев, не будь дитей! Отвыкни от ученического следования тому, что тебе велели старшие. Величко указал на одну из многих возможностей оперативного подхода к заданию, примерную и, если так можно выразиться, оп-ти-мальную, гм… возможность. Но он не знал местной ситуации. А я знаю. И я говорю: поиски той бабенки отнимут драгоценное время, а пользы не принесут. Придется тебе работать в одном направлении с нами.

— Придется… — Алексей, хмурясь, достал кисет, подержал его в руках и, не закурив, сунул обратно в карман. — А если я тебе скажу, что уже нашел ту «бабенку» и что час назад меня завербовали в шпионы?

— Тебя?!

— Вот именно, меня.

Маруся загремела чугунком, который ставила в печь, и вода, шипя, плеснулась на угли. Храмзов приоткрыл рот.

Настороженно глянув на Алексея — не врет ли? — и, убедившись, что не врет, Илларионов отрывисто приказал:

— Рассказывай!

Алексей рассказал все, начиная со встречи с Вандой и ее мужем и кончая свиданием с Диной у нее на квартире.

Илларионов вскочил. Быстрыми шагами прошелся от стены до стены, волоча за собой кудрявые завитки дыма. На щеках его играли желваки.

— Так! — сказал он, останавливаясь посреди хаты. — За Федосовой немедленно установить слежку. Перехватим тех, кто к ней явится. Завтра вместо тебя я сам пойду к ней с людьми. Что касается родственников сигнальщика, то их ночью же возьмем!

Теперь вскочил Алексей.

— Ты соображаешь, что говоришь?! — чуть не закричал он. — Угробить все хочешь? Да я!.. Слушай, Илларионов: операция только начинается! Если ты не будешь мне мешать, я через три — четыре дня дам тебе полный список всего подполья!

— Четыре дня! — Илларионов прыгнул к столу. — Завтра! Завтра же вечером я буду знать! Девка всех выдаст!

— Не выдаст! Не сразу, во всяком случае!

— Вы-ыдаст!

— А я говорю — нет! Да пока ты будешь ее допрашивать, они все разбегутся!

— Плохо ты меня знаешь! — Илларионов выдернул трубку изо рта, мундштуком ткнул себя в грудь: — За один вечер всех переловлю! Ни одна гадина не уйдет!.. Словом, чего размазывать: сказано — и конец!

От сознания совершенной ошибки Алексей готов был откусить себе язык. Ведь не хотел же говорить, так нет — брякнул! Этот Илларионов одним махом все погубит!

Начальник опергруппы уже надевал кавалерийскую фуражку с оттянутой назад тульей и коротким круглым козырьком.

— Подожди, Илларионов, послушай, как я хочу…

— Незачем! Все ясно! Собирайся, покажешь дом этих… Соловьевых, что ли?