"Библиотечка военных приключений-2". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Иванникова Валентина Степановна

Алексей увидел Федосову сразу, как только вошел в грязное, запущенное здание почты, где среди длинных столов валялись на полу окурки и бумажные обрывки, у входа стоял жестяной бак с питьевой водой и болтающейся на бечевке кружкой, а на стенах висели плакаты: «Добьем Врангеля!», «Белому барону — кол, а не корону!» У плакатов были ободраны уголки: на закрутки. Помещение перегораживала стойка, над которой до самого потолка поднималась проволочная решетка с полукруглыми отверстиями — окошками. За стойкой сидела Федосова.

Теперь Алексей понял, откуда бралось упорство у ее бывшего поклонника, когда он отказывался говорить о ней.

Федосова была красива. Более того: очень красива. Лицо у нее было смуглое, чуть удлиненное, очерченное тонко и нежно, а глаза синие, с влажным блеском в темных зрачках; ресницы, взлетая, касались длинных и словно надломленных посередине бровей. Волосы расчесаны на прямой пробор и заплетены в тугую косу, переброшенную через плечо на грудь, и только у висков оставлены пушистые каштановые завитки.

На нее, как на чудо, не мигая, уставился молоденький белобрысый красноармеец. Он, видно, только что привез и сдал почту, а теперь что-то без нужды уминал в глубоком холщовом мешке и смотрел на девушку заворожено, с изумлением, которого и не пытался скрыть.

Были здесь еще двое: чубатый конник, нахальный и веселый, в казачьем чекмене и серых штатских штанах, к которым были пришиты алые шелковые ленты вместо лампасов, и его приятель, тоже кавалерист, огромный голенастый парень, туповатый и самодовольный, с красным бантом на портупее. Их кони стояли на улице у крыльца.

Чубатый похлопывал плетью по ножнам уланского палаша и что-то негромко говорил, наклоняясь к стойке: любезничал. Федосова слушала его снисходительно, с терпеливой скукой.

— Как мы есть разведчики, — говорил чубатый, — то, конечно, глаз у нас наметанный. Едем мы мимо на боевых конях, а я в окошко глянул и говорю напарнику: «Афоня, говорю, — это его такое имя — Афанасий, — сигай наземь, дело будет, поверь моему боевому опыту». Сказал я так, Афоня?

— Точно! — Афоня громогласно хохотнул и поправил бант на портупее.

— И еще говорю: кажись, боевой товарищ, наступает полное сопряжение судьбы для красной разведки и…

Он оборвал на полуслове и оглянулся, недовольный, что ему помешали.

Алексей шагнул к стойке и сказал первое, что пришло в голову:

— У вас не найдется листка бумаги, письмецо написать?

— Ах, вам листка бумаги! — вместо Федосовой отозвался чубатый и многозначительно подмигнул приятелю.

Нагловатые глазки его ощупывали Алексея. Он явно заподозрил, что этого высокого подтянутого парня привела сюда совсем не нужда в бумаге, а те же причины, что и его самого.

— Промежду прочим, тут не магазин, бумагой не торгуют. Ошиблись адресатом! — он шутовски выпятил челюсть.

Афоня радостно заржал и снова поправил свой шикарный бант.

— А тебе что? — Алексей, прищурясь, взглянул на него. — Больше других требуется?

— Не, я так, промежду прочим.

— Ах, «промежду прочим»! Ну и держи язык за зубами, не суй, куда не надо!

— Ого-го! — протянул конник, не ожидавший, по-видимому, такого решительного отпора. — Ты, гляжу, смелый!

— А кого бояться, тебя что ли?

— Может, и меня. Неровен час, мозоль отдавлю.

— Оступишься.

— Не оступлюсь! — Чубатый начинал злиться. — Не таких давили!

Привалясь спиной к стойке, он задрал на нее локти, загораживая окошко.

Стычка с ним на глазах у Федосовой была совсем некстати, но отступать было поздно. Девушка смотрела на них насмешливо и выжидательно.

— Ну-ка, пусти!

— А шо будет? — вкрадчиво спросил чубатый.

— Там увидишь.

— А может, мне смотреть неохота? Может, мне желательно, чтобы ты прыснул отседова и дверцу подпер, бо задувает?

— Еще раз говорю: посторонись!

— А то?

— А то пообдеру с порток ленты и девкам отдам в косы заплетать…

Чубатый побагровел.

— Чего-о? — он спустил локти со стойки и зашевелил пальцами на черенке нагайки.

Слева на Алексея горой надвинулся Афоня. Положение становилось угрожающим.

— Перестаньте, пожалуйста! — За стойкой поднялась Федосова. — Если вам надо, идите на улицу, здесь не место…

— Что привязались к человеку? — К Алексею подошел и стал рядом белобрысый красноармеец. — Какого рожна задираете? Пришел человек мирно, письмо написать…

— О, еще один! — удивленно проговорил чубатый. — А ты откуда взялся? Тебе кто межу перепахал?

— Ты, паря, не приставай, — сказал красноармеец. — Не то, смотри, худо выйдет!

— Ого-го!

— Будет тебе и «ого-го».

— Перестаньте же! Вот вам бумага! — Федосова через плечо кавалериста протянула Алексею белый листок бумаги. — Перестаньте…

Алексей взял бумагу и тронул красноармейца за рукав:

— Брось связываться, ну их!

— Идите, идите! — посоветовал чубатый. — А то повыдергаем ходилки, ползти придется! — Он повернулся к Федосовой: — Извиняемся за беспокойство. Неохота вашу самочувствию портить, а то бы мы ему язык-то поукоротили…

Он еще что-то такое говорил, желая покрепче задеть Алексея.

Афоня гудел ему в лад.

Но Алексей уже взял себя в руки, помалкивал.

— Ну, пока до свиданьица, — сказал наконец чубатый, — как-нибудь заедем еще.

— Заходите, заходите, — приветливо пригласила Федосова.

— Заедем! — пообещал чубатый. — Теперича нас не отвадишь. Разведчики — народ верный. Разрешите ручку пожать…

Они попрощались и пошли к выходу. Проходя мимо Алексея, Афоня задел стол, за которым сидел Алексей, а чубатый просипел себе под нос:

— Я тя що встречу, языкатого!

— Давай, давай, разведчик…

Когда за ними захлопнулась дверь, Федосова звонко засмеялась:

— Как вы его поддели лампасами! Убийственно!

Алексей усмехнулся и махнул рукой.

— Пустобрех! — оживленно заметил красноармеец. — Обозники они. Фронтовые ребята так не выламываются.

— Но вы все-таки поступили опрометчиво! — сказала Федосова. — Они могли с вами расправиться, чтобы проявить лихость.

— В такие минуты не думаешь, — возразил Алексей. — Не всегда, знаете, можно сдержаться.

Он наклонился над бумагой, успев заметить, как внимательно посмотрела на него Федосова.

В это время из-за открытой двери в глубине помещения кто-то позвал: «Дося!» Девушка собрала с конторки разложенные на ней письма и вышла, легко и часто постукивая каблучками. Белобрысый красноармеец посмотрел ей вслед и, обернув к Алексею восхищенное лицо, вытянул губы, как бы говоря: «Ух ты, мать честная?» Он еще повозился со своим мешком, попросил у Алексея табачку, закурил, потом долго читал плакаты на стене. Ему не хотелось уходить. Наконец, разочарованно вздохнув, сунул мешок под мышку и тоже ушел.

Алексей нашел на столе обгрызанную ручку, очистил перо от налипшей на него чернильной гущи и задумался. Кому писать? Силину? Может, Воронько? Нет, все не то. Девица работает на почте, вдруг письмо попадет ей в руки?

Он поскреб в волосах и сочинил следующее:

«Здравствуй, Сергей!

Пишу тебе в третий раз, а ответа все нет. Теперь я не в Херсоне, а в Алешках, Родных не нашел. Катя с мужем куда-то уехала. От отца нет вестей. В госпитале, где я лежал, со мною чуть не приключилась беда…»

Алексей описал «мясной бунт» и свое вымышленное участие в нем.

«Сейчас я — писарь в штабе. Работа скучная, а мне другой и не надо. Надеюсь на перемены в жизни, о которых ты знаешь, но пока нет случая…»

Слово «перемены» Алексей дважды подчеркнул: пусть Федосова гадает, что он хотел сказать!

В конце письма он передавал приветы каким-то несуществующим Глебу и Олегу…

Пока Алексей писал, Федосова вернулась за стойку. Поднимая голову, он несколько раз ловил на себе ее зоркий изучающий взгляд. Народу за это время заходило немного: две старушки, беременная женщина с ребенком на руках да пожилой красноармеец из обоза, принесший пачку писем. Все они не вызывали подозрений и долго не задерживались.