Кэрри Гринберг - Талант марионетки
– Матье!
Художник обернулся на звук своего имени, и кто-то сунул ему в руку полный темной, резко пахнущей жидкости стакан. Он машинально опрокинул его и закашлялся от обжигающего алкоголя, который опалил горло. На глазах выступили слезы, сердце превратилось в пламенеющий, бьющийся о ребра клубок.
Себастьен подхватил его под локоть и легко рассмеялся, щекоча ухо душистым коктейльным дыханием. Он одновременно поддерживал Матье и направлял куда-то вдаль по извилистому коридору.
– Мой альбом, – слабо пробормотал юноша, но пальцы Себастьена только растрепали тонкие соломенные волосы.
– Он хочет рисовать, – со смешком сообщил кому-то актер. – Разве не мило?
– По-моему, он ужасно трогательный. – Под второй локоть Матье подхватила гладкая холеная рука, игриво царапнув ноготками кожу. В полумраке художник узнал Софи Роше со сверкающими зеленоватым светом зрачками.
Себастьен толкнул дверь и резко остановился на пороге: внутри на широкой королевской кровати клубком змей сплелись Марианна и Этьен. Их розовые тела, подернутые дрожащими отблесками двух ночников, на несколько долгих мгновений заставили всех троих замереть. Наконец дверь захлопнулась, будто сама собой, скрыв гипнотическое зрелище.
Кровать в другой спальне была пуста, и Себастьен легонько толкнул Матье в объятия ее манящей пуховой мягкости. Раздался перестук стекла, тихий плеск, и вслед за тем юноша почувствовал упругое колебание постели, осевшей под весом Себастьена. Тот вложил ему в ладонь запотевший стакан и провел еще хранящей холод рукой по щеке и шее.
– Эй, хищница, не вздумай его обижать, – проворковал Себастьен.
Матье с трудом мог сохранять глаза открытыми, охваченный ласковой негой чьих-то бархатистых ладоней и убаюкивающим теплом алкоголя. Проворные пальцы, одну за другой расстегивающие на нем пуговицы, переплетались с его собственными. Последней вспышкой мелькнула замысловатая шелковая птица, вспорхнувшая над темными угольками глаз.
– Я никогда не обижаю мальчиков, – сказала тьма голосом Софи, – ты же знаешь, я их очень люблю.
* * *Утренний Париж был напоен запахами свежеиспеченного хлеба и булочек, опавших мокрых листьев, газет, только вышедших из-под типографского станка, жареных каштанов, капель дождя в воздухе, автомобильных выхлопов и сигаретного дыма. Многочисленные прохожие спешили по своим делам по набережной Сены, натыкались друг на друга, обгоняли, торопились, почти бежали – кто по делам, кто на работу. От разгульного ночного веселья не осталось и следа, теперь на улицы высыпали совсем другие люди: деловитые, серьезные; пожилая нянька с сосредоточенным упорством толкала коляску с ребенком по тротуару, а трамваи ехали, под завязку загруженные пассажирами. Пекарь выложил на прилавок круассаны и усмехнулся себе в усы, когда мимо него, весело смеясь, прошли две девушки. Они никак не вписывались в это строгое, чинное утро. Точно две пташки, выпущенные из райского сада, они щебетали о чем-то своем, блестели стеклярусом на коротких платьях, видных из-под полураспахнутых пальто, и в дружном порыве смеха колыхались перья в их растрепанных вечерних прическах.
– Боже мой, Николь, я такая голодная! – Жюли вдруг резко остановилась около пекарни и устремила мечтательный взгляд за витрину.
– Я бы купила вот то пирожное, – Николь указала пальчиком в стекло. – Но у меня совсем нет денег.
Этот факт, казалось, совсем ее не расстроил, она продолжала настукивать одним каблучком ритм чарльстона, который никак не шел из головы.
– Я снова забыла сумочку у Этьена, – раздосадованно произнесла Жюли и полезла в карман пальто. Там, к счастью, затерялось несколько сантимов, и Николь радостно захлопала в ладоши. – Там были мои духи и помада…
– Значит, придется вернуться!
– И опять не ночевать дома! – проговорила Жюли с деланым ужасом и округлила глаза. – В прошлый раз тетка устроила такой скандал, твое счастье, что ты этого не слышала! Сэндвич с беконом, – обратилась она уже к продавцу, который с полуулыбкой наблюдал за посетительницами.
– И один с сыром! – быстро вставила Николь и облизала пересохшие губы.
Жюли мечтательно прикрыла глаза и вонзила зубы в мягкую свежую булку.
– Пошли скорее, а не то опоздаем! – поторопила ее подруга, и девушка нехотя прибавила шаг.
– Сейчас еще нет десяти, – махнула рукой Жюли, – ты думаешь, Дежарден придет так рано? Он же вчера всю ночь был у Этьена, и что-то я не помню, чтобы он ложился спать.
– Это же Дежарден, – Николь вскинула тонкие брови. – Он будет в театре раньше всех и еще устроит нам нагоняй.
Она схватила Жюли за руку, и девушки побежали по мостовой, громко стуча каблуками своих нарядных туфель и переговариваясь. Прохожие провожали их странными взглядами: женщины смотрели презрительно, мужчины же с нескрываемым интересом.
– Привет, красотки! – присвистнул какой-то бедного вида студент, читавший газету у парапета набережной. Не останавливаясь, Николь послала ему воздушный поцелуй и шепнула на ухо Жюли:
– Готова поспорить, он решил, что мы ночные бабочки.
Та скорчила недовольную гримаску:
– Пфф! Вот еще не хватало, чтобы о нас так думали!
– А ты посмотри на себя, – Николь кивнула на стеклянную витрину, и они обе, не удержавшись, расхохотались.
– Мне нужно срочно умыться, я не могу показаться в театре в таком виде!
Вчерашняя тушь осыпалась с ресниц и лежала под глазами маленькими черными кусочками, придавая схожесть с героинями кинематографа. Николь, глядясь в стекло, как в зеркало, попыталась пригладить свои белокурые волосы, распушившиеся от мокрого воздуха и теперь невесомым облаком лежащие вокруг головы. Блестящая повязка с крупными разноцветными стекляшками сползла на один бок, еще больше взлохматив прическу.
– Да уж, мы точно красотки, – пропела она и подхватила Жюли под руку. – Ну, дорогая, как тебе вечеринка у Ноно?
– Вчера в клубе?..
– Нет же, мы были там в субботу!
Все дни уже давно перепутались в голове, и Жюли едва успевала следить за их бешеной вереницей. Вернее, не дни, а ночи. Дни проходили в постоянных репетициях, между которыми она едва находила пару часов, чтобы вздремнуть прямо в гримерке. А потом снова нужно было идти в репетиционный зал или на сцену, стараясь не перепутать, кто она сегодня: Корделия или проститутка из «Барабанов», а может быть, ее и вовсе в срочном порядке гонят на сцену, потому что не хватает массовки для «Святой Иоанны». Ночи же были наполнены сладким упоительным весельем, зажигательными танцами и необычайной эйфорией, какой она никогда прежде не испытывала. Пьянящие пузырьки шампанского до сих пор не выветрились у нее из головы, и Жюли совершенно не хотелось снова тратить весь день на скучные-скучные репетиции и повторы одного и того же, вздрагивать от криков Дежардена и казаться лучше, чем она есть на самом деле.
– О чем ты замечталась? – спросила Николь, когда они уже подходили к театру. Девушки остановились на пороге, чтобы докурить последнюю сигарету, и Жюли лениво смотрела, как ветер сдувает столбик пепла. – Об Этьене? Филиппе? Эрике? Кто вскружил тебе голову?
– Брось! Я не такая глупая, как Сесиль, и все прекрасно вижу.
– И хорошо, – серьезно кивнула блондинка. – Вообще, они все милые ребята, но я бы не стала думать о ком-нибудь из них серьезно.
– А что же твой… как там его? У кого ты жила последнее время…
– Он свинья, – бросила Николь и толкнула служебную дверь.
* * *Голые ноги Себастьена казались до смешного трогательными по контрасту с тонкой золотистой тканью модного шелкового платья. В нем он походил на облаченного в тунику Аполлона – как справедливо заметила Софи Роше, когда обменялась с актером одеждой. Сама она полулежала на широком диване, ничуть не утратив своей женственности даже в брюках и пиджаке Себастьена. Ее алебастровую шею украшал галстук-бабочка, пальцы сжимали длинный мундштук, Софи кокетливо затягивалась и выпускала темно-вишневыми губами томные струйки дыма. Он обволакивал комнату, скопившись за долгие часы – а может, и сутки: часы на камине показывали начало четвертого, и Жюли не была уверена, какой нынче день недели. Сегодняшняя, ставшая вчерашней, репетиция отошла в далекое прошлое, а лица актеров незаметно и плавно перемещались из репетиционного зала или со сцены в «Лягушку», а оттуда – в квартиру Этьена.
Они вольготно расположились в креслах и разбросанных по широкому дивану подушках, образовав круг. В центре, разумеется, красовался сам хозяин.
– И следующий фант… – Он с загадочной усмешкой встряхнул шляпу, протянул ее Жюли и подмигнул.
Та хихикнула, решительно осушила бокал и вытянула один из нарезанных бумажных квадратиков.
– Показать пародию сцены на балконе из «Ромео и Джульетты», – прочла она. – Вам поможет сосед слева.
Соседом слева оказался Морис Буше, который тут же с энтузиазмом сполз с дивана на пол и остался стоять на коленях, обратив пылающий взор на Жюли. Послышалось несколько подбадривающих возгласов.
