Кондратий Жмуриков - Халява для раззявы
Комната являла собой разительный контраст с убогим двором и прихожей. Светлая, просторная, с белыми занавесочками на окнах, с иконками в углу и зажженной лампадкой. По стенам были развешаны пучки с сухой, душистой травой, на подоконнике стояли баночки с ягодами, грибами и какими-то маленькими юркими червячками-козявками. У стены возвышалась здоровенная русская печка, которую Нина Михайловна видела только на картинках. На печке лежало ситцевое одеяло из разноцветных кусочков. По середине комнаты стоял широкий деревянный стол и две большие длинные лавки. На столе стояла свечка в маленьком стаканчике, аккуратной стопочкой высились какие-то книги в темных потрепанных переплетах.
– Хозяева, есть кто-нибудь дома? – громко произнесла Нина Михайловна, подходя к столу, рассматривая книги.
– Есть, есть, чего раскричалась, – неожиданно раздался за спиной Мерзеевой чей-то скрипучий голос.
Нина Михайловна аж подпрыгнула на месте. Она резко обернулась и увидела появившуюся как бы из ниоткуда сморщенную маленькую горбатую старушонку, похожую на сказочную Бабу Ягу. Только чистенькую и добрую. Женщина внимательно посмотрела на Нину Михайловну и проговорила:
– Что потеряла? Али обидел кто?
– Потеряла, потеряла, – в конец растерявшись ответила Мерзеева.
– Ну, коли пришла, садись к столу, посмотрим, что сделать можно.
Варвара уселась на скамью, зажгла свечу и помолившись раскрыла большую книгу с пожелтевшими станицами. Нина Михайловна с любопытством заглянул внутрь – буковки с ятями, непонятые слова. «Церковные, что ли?» – предположила Нина Михайловна.
Старушка еще раз перекрестилась, оборотившись к иконе, висящей в углу и спросила:
– Крещеная? Православная?
– Да, да, – торопливо ответила Мерзеева. В подтверждении своих слов она показала крестик висящий на золотой цепочке.
Варвара неодобрительно покачало головой:
– Золотой. Крест должен быть простым, медным, да на суконном гайтанчике. Так к Богу ближе. А это… Сует-сует, гордыня людская. Ладно, крестись и читай молитву.
Мерзеева неумело перекрестилась и прочитала молитву с листа, поданного Варварой. Ведунья полистала книгу, посмотрела на свечу и сказала:
– Пропажа найдется, но тебе не достанется. А человека этого ты встретишь, в скором времени. Только не узнаешь. Женщина с собакой.
Нина Михайловна ничего не поняла. Найдется это хорошо, но не достанется? Это мы еще посмотрим кому она достанется! Ишь ты, не достанется, да она за свое добро горло перегрызет, если понадобится, дочь родную не пожалеет (вернее, уже не пожалела). А женщина с собакой? Причем-тут собака. Нет, гонит бабка, точно всякую ерунду городит. Ведунья. Да она такая же ведунья, как Нина Михайловна, берлинский летчик.
Раздумья Нины Михайловны были прерваны бабкой Варварой:
– А еще скажу тебе, нехорошо ты живешь, не правильно. Черно все вокруг тебя и страшно. Остерегись. Подумай пока не поздно. Ты всем только тяжесть несешь.
Мерзеева не стал дослушивать бабкины наговоры, наскоро попрощалась и вышла.
– Вот дура-то, поверила, в ересь всякую. Хорошо хоть денег за сове гадание не отдала. Пусть поищет дураков в другом месте и мозги им пудрит – рассуждала Нина Михайловна сама с собой в слух, покидая избу бабки Варвары. Она просто не предполагала, что в скором времени слова женщины сбудутся, может быть тогда она отнеслась бы к ним иначе. А, впрочем, применении в реальной жизни сослагательного наклонения, вещь не совсем уместная.
Нина Михайловна поторопилась домой, потому что до назначенного свидания с Михеичем оставалось совсем мало времени. А она еще собиралась заглянуть к парикмахеру и маникюрше. Сегодня Мерзеева хотела предстать перед поклонником во всем своем великолепии. Свидание, а это было именно свидание, а не тривиальный поход в гости или в кино, заставляло замирать сердце Нины Михайловны, которой казалось, что чувства влюбленности остались для нее далеко в прошлом.
* * *Пробуждение после грандиозной пирушки – вот ложка дегтя в бочке меда. Костик с трудом разлепил глаза. Состояние было как поле прыжка с парашютом, когда этот самый парашют не раскрылся в нужный момент. Костик осторожно открыл один глаз, потом второй и уставился в потолок. Картина до боли знакомая. Тоненькие кусочки паутины, болтающиеся в углу комнаты, желтоватые потеки на потолке, трещинки.
Сивухин знал все «свои-мои трещинки» как пять пальцев. Каждый раз приходя в себя после грандиозной попойки он давал себе клятвенное обещание: «Побелить потолок». Но как только похмельный синдром отступал и Сивухин забывал об обещании.
Сивухин прислушался к звукам родной коммунальной жизни. Тяжело ступала Нина Михайловна Мерзеева, торопливыми легкими шажками передвигалась Машенька, шаркала шлепанцами Зиночка, разбитная-разведенка, лелеявшая мечту о Козябкине. Самого Козябкина слышно не было. То ли еще спал, то ли уже работал. Остальные соседи не значившиеся в табличках под звонками, но живущие в их квартире, звуков не издавали.
Сивухин отыскал огрызок засиженного мухами зеркала и взглянул на свое отражение. Помятое лицо, мешки под глазами, взлохмаченные волосы. Костик высунул желтоватый язык, оттянул нижнее веко и вздохнув произнес:
– Никто меня не любит, всем я противен, я сам себе противен. Сирота я горемычная, некому даже стопочку подать, похмелить…
Тяжело вздохнув, ссутулившись Сивухин вышел в коридор. Пунктом назначения была ванная комната. Следовало принять душ, привести себя в порядок и начинать поиски с нуля. Теперь Костик нисколько не сомневался, что продавец подсунул ему чистейшую липу.
Сивухин медленно, стараясь не мотать тяжелой головой, потому что каждое движение отдавалось в ней тупой болью, шаг за шагом приближался к заветной цели. Его раздражал какой-то неприятный, неприятный звук, смахивающий на зуммер будильника. Костик понять его природу не мог: был ли он на самом деле или это звенело в его собственных ушах? Когда до конечного пункта оставалось всего ничего, из кухни неожиданно, как торнадо, сметающий все на своем пути, выскочила Нина Михайловна. Такой несолидной прыти от Мерзеевой Сивухин не ожидал. Соседка как катком прошлась по его тщедушному тельцу, вдавливая в стену коридора. Спиной Сивухин прочувствовал все неровности и шероховатости коридорочной побелки. Он не успел даже возмутиться, как Мерзеева скрылась за дверью своей комнаты.
Верный своему кредо: «Подслушивайте, да услышите» Сивухин приложил ухо к поверхности стены, До него отчетливо донесся голос Мерзеевой, говорящей с кем-то:
– Здравствуй, Жора. Нет, не приходил. Ума не приложу, что делать, где нам этого придурка искать. Хоть к гадалке иди?
Имя Жора, сразу же насторожило Костика, Георгий, он же Георгий Михеевич, он же Михеич. Сивухин отчетливо вспомнил сцену, разыгравшуюся в «Букинисте». Так. Значит эта зараза подключила к поискам марки Михеича. Это уже хуже. С Михеичем шутки плохи. С другой стороны, с его помощью можно скорее выйти на Лоховского. Костик направился в ванную, быстренько принял душ, кое-как поскреб щетину бритвой и вернулся к комнате Мерзеевой. Разговор по телефону продолжался. Правда, больше, ценной информации Сивухин не получил. Мерзеева ворковала с Михеичем, болтала о всяких пустяка к марке отношения не имеющих.
Костик принялся быстренько одеваться. Он натянул брюки, аккуратно заштопанный подружкой Удава. Костик так и не узнал как зовут эту сексуальную маньячку. С рубашкой пришлось повозиться, она оказалась свернутой и запиханной в самый дальний угол под кроватью. Одеваясь Костик все время прислушивался к звукам, раздающимся из комнаты Мерзеевой. Нина Михайловна величественно выплыла из своей комнаты и направилась к выходу. Костик незаметной тенью проскользнул следом. Нина Михайловна спустилась к газетному ларьку и купила несколько газет. Костик краем глаза заметил названия. Подбор прессы его несколько удивил – сплошные объявления. Это уже интересно? Чего собралась покупать мадам Мерзеева?
Костик так же незаметно проследовал обратно в квартиру. Впрочем, сейчас он мог бы топать как рота новобранцев, отправляющихся в баню. Мерзеева так была погружена в свои мысли, что не обращала ни на кого внимания.
«Ладно, читай-читай, а я пока перекушу» – подумал про себя Сивухин. Перекусить – это громко сказано. Костик тихонько пробрался на кухню и заглянул во все кастрюльки стоящие на плите. Так, у Зиночки сегодня кислые щи. Зинуля с утра приготовила обед для своего оболтуса-сына. Кирюха учился в третьем классе и был вполне самостоятельным мальцом. Продленку на дух не выносил, после школы сам приходил домой, сам разогревал обед, сам делал уроки и сам баловался.
Ну что ж, хлебнуть с утра горяченького не повредит. Костик воровато оглянулся, плеснув себе в миску пару половничков. Понятно, что к щам требовалось и хлеба. Костик прислушался – в коридоре и ванной никого. Он тихонько открыл хлебницу Мерзеевых и ловко достал ломоть белого хлеба. Обычно Нина Михайловна запирала свою хлебницу на висячий замок. Из вредности и что бы в очередной раз унизить своим недоверием соседей. Остальных-то она конечно обижала зря, кроме Костика по чужим кастрюлькам в их коммуналке не шустрил никто.
