Питер Акройд - Лондонские сочинители
— Ложа «Амлет».[109] Следуйте за мной.
И отец с сыном двинулись за капельдинером вверх по устланной ковром, отделанной золотом и черным деревом лестнице, потом по коридору бельэтажа, где на алых ворсистых обоях висели гравюры с портретами Гаррика, Бетти, Абингдона и других знаменитых актеров.
В ложе «Гамлет» пахло отсыревшей соломой, лакричной наливкой и вишневым ликером. То был характерный запах лондонского театра. Уильям вдыхал его с восторгом; не меньшее наслаждение доставляли ему ароматы духов и помады для волос; он прямо-таки купался в душистых волнах, вздымавшихся от возбужденных зрителей. В тот вечер давали всего лишь второе представление «Писарро», музыкальной драмы, действие которой происходит в Перу в эпоху завоевания испанцами государства инков. При первых же звуках увертюры публика замерла в ожидании волшебного зрелища. Уильяму почудилось, будто он тает, растворяясь в окутавшей зал мгле, сотканной из света и звуков. Поднялся занавес, и зрители увидели реку. За нею тянулся лес, вдали вздымались увенчанные снежными шапками горы. Было полное впечатление, будто река действительно течет, а листья деревьев трепещут под легким ветерком. Уильяму эта картина показалась прекраснее — ярче и ослепительнее, — чем реальный окружающий мир. И тут на сцену вступила испанская армия, вооруженная пиками и мушкетами. Увлеченный зрелищем, Уильям захлопал в ладоши и высунулся из ложи, чтобы увидеть Чарльза Кембла, игравшего испанского генерала Писарро. Когда актер появился посреди сцены, в зале раздались приветственные возгласы и крики «ура»; от неожиданного залпа мушкетов всеобщее возбуждение только возросло.
Кембл жестом попросил тишины.
— Мы прибыли сюда, чтоб покорить неведомый нам гордый сей народ… — начал он.
— Великолепно! — прошептал сыну Сэмюэл Айрленд. — Выше всяких похвал.
Кембл заворожил Уильяма. Актер и впрямь превратился в испанского генерала: казалось, у него изменились не только внешность и манеры, но самая его натура. Он ли стал генералом Писарро, или Писарро стал Кемблом? Дыхание обоих слилось. Уильям испытал минуту редкого душевного восторга. Вот оно, доказательство того, что человек может выбраться из узилища своего «я». Де Куинси, выходит, ошибался.
Под продолжительные рукоплескания на сцене появилась миссис Сиддонс в роли Эльвиры, принцессы инков. Она обратила свою речь прямо к зрителям, словно это были коллеги-актеры:
— Мы следуем веленьям веры нашей, что учит жить в участье и любви с любым народом; умирать — с надеждой узнать блаженство после, за могилой.
Она стояла, выпрямившись и скрестив руки на груди, самой позой подчеркивая безупречную нравственную чистоту своей героини. Ее высокий голос распевно звенел:
— Скажите это вашим командирам. И не забудьте также им сказать, что мы совсем не ищем перемен, в особенности тех, что вы несете.
Вот оно, истинное назначение театра, думал Уильям. Спектакль дает зрителям возможность, причастившись тайн искусства, воспарить над своим «я». Отчего прежде мысль эта не приходила ему в голову? Подобно актерам, которые, совершив таинство преображения, из обычных мужчин и женщин становятся кем-то иным, зрители тоже переходят на новую, более высокую ступень существования и понимания жизни.
Тем временем на сцене начался древний обряд инков. Миссис Джордан, в леопардовой шкуре и в уборе из ярких перьев на голове, закружилась в танце с мистером Клайвом Харкортом, исполнявшим роль Коро. Из всего оркестра играли одни только скрипки, их звуки наполнили зал страстью и благоговейным трепетом. Пораженный этим зрелищем, Уильям откинулся на спинку кресла и вдруг заметил на боковой стене ложи гравюру, изображающую Гаррика в роли Гамлета, с черепом в руках.
Отец и сын вышли из театра в приподнятом настроении. Им уже виделись сцены из будущей постановки «Вортигерна».
— Так и представляю себе, руины… леса до самого горизонта… — говорил Сэмюэл.
— Мистер Кембл производит огромное впечатление.
— Голос у него удивительный.
— А сколько чувства! Вортигерн в его исполнении вырастет в грандиозную фигуру.
— А какая изумительная осанка! Он меня поразил.
Они шагали на север, мимо Маклин-стрит и Смартс-Гарденз.
— Ты просто обязан познакомить меня с твоей благодетельницей, Уильям. Я обязан поблагодарить ее за то, что она разрешила тебе… предоставила тебе…
— Рукописи она дала мне в подарок Я это вам уже говорил, отец. Она не желает, чтобы ее имя стало известно широкой публике.
— Но отцу-то уж…
— Нет, сэр, даже вам.
— Я много размышлял об этом, Уильям. Что, если какой-нибудь критик… какой-нибудь гнусный писака вдруг заявит, что пьеса не творение Шекспира?
— Я это опровергну.
— Так ведь твоя благодетельница привела бы доказательства.
— Доказательства? Тут нечего доказывать, отец. Об этом и речи не будет. Любой, кто увидит пьесу в «Друри-Лейн», сразу поймет, что ее написал Шекспир. Вне всяких сомнений.
* * *Однако переубедить отца Уильяму не удалось. Сэмюэл Айрленд и Роза Понтинг частенько обсуждали непредсказуемое поведение юноши. Иногда он часами просиживал в своей комнате, причем, как установила Роза, всегда запирал дверь на ключ и даже не пытался это объяснить. По ночам, вместо того чтобы спать, он тоже чем-то занимался. Роза подозревала, что тут замешана женщина, но признаков ее присутствия найти не могла. Поскольку Уильям строго-настрого запретил им обоим входить в его комнату, подозрение так и осталось подозрением. Когда она поделилась им с Сэмюэлом, тот лишь рассмеялся:
— И каким же образом он незаметно провел ее мимо нас, а, Роза? Ты об этом подумала? Нет, не может быть, чтобы он принимал, тем более — держал у себя женщину. А шум? А скрип половиц? Сама посуди.
И в самом деле, малейший звук, раздававшийся в комнате Уильяма, был слышен внизу, в столовой; однако сверху до них доносились лишь шаги неугомонного юноши.
— А мисс Лэм, Сэмми? Или она не в счет?
— Мисс Лэм близкий друг. Завсегдатай магазина.
— А зачем он в летнюю жару разводил огонь? Люди видели, что из средней трубы шел белый дым.
В этом вопросе не было никакой логической связи с предыдущим, и Сэмюэл только и смог сказать:
— Помилуй, Роза, не могу же я отвечать за сына.
— Над чем он там колдует?..
— Над чем же, по-твоему?
— Мне-то откуда знать? — с безразличным видом бросила она. — Не моя печаль, чем твой сын занимается.
В эту самую минуту из лавки по лестнице поднялся Уильям, и они смолкли.
* * *Три дня спустя после представления «Писарро» Айрленды явились в пустой зал «Друри-Лейн» на репетицию «Вортигерна» и сели сбоку на откидные стулья. По сцене уже расхаживали Чарльз Кембл и Клайв Харкорт. Харкорту, худощавому мужчине с тонким лицом, была поручена роль Уортимера.
В предательстве все глубже увязая,
Прошу, отец, мне руку протяни.
Хрупкий и слабый с виду, теперь, к изумлению Уильяма, актер будто ожил, осененный божественной силой. Он даже казался выше ростом. А кряжистый Кембл, наделенный красивым звучным голосом, превратился в Вортигерна.
Не слышал прежде ты такой мольбы, а ныне
Пусть малая, но острая заноза,
Увы, мне больно душу бередит.
— Сын! Я тебя вовлек в опасный план,
Злокозненность в том замысле сокрыта.
Не кто иной, как я, тебя столкнул
В глубокую предательскую бездну.
Недовольный собственным исполнением, Кембл прервал монолог.
— Наверно, Шеридан, мне стоит намекнуть, что сын виноват больше, чем отец? — спросил он голосом Вортигерна. — Ведь сын, чтобы угодить отцу, умертвил дядю. Это факт. Но тогда следует ли отцу винить себя?
Он перевел взгляд на Уильяма, ища у него тоже ответа и поддержки.
— К убийству, однако, его подстрекал отец. — сказал Уильям. — Сын не сумел бы устроить заговор, не чувствуй он рядом присутствия отца.
— Присутствия отца? Очень интересно… — Кембл вышел на авансцену и вгляделся в темный зал. Сквозь стеклянный фонарь купола пробивались лучи солнца, в которых мерцали, перемигиваясь, пылинки. — Значит, даже когда меня на сцене нет, мое присутствие должно ощущаться? — Он повернулся к Шеридану. — Как это воплотить на сцене?
— Вы способны воплотить все на свете.
— Мой голос будет отлично слышен из-за кулис. Что, если раздастся мой смех? Или пение?
— Вортигерн не поет, сэр, — тихим голосом осмелился заметить Уильям.
— Но вам же ничего не стоит написать песенку, правда, мистер Айрленд? Какая-нибудь старинная английская баллада была бы тут очень к месту.
