Борис Акунин - Левиафан
Доказательно, наглядно, неоспоримо, подумал Гош. Улики и следственные предположения отлично дополняют друг друга. И это, ребятки, еще не все, что припас для вас старина Гюстав.
— Самое время перейти к убийству профессора Свитчайлда. Как справедливо заметил обвиняемый, кроме него теоретически это могли сделать еще шестеро человек. Спокойно, спокойно, дамы и господа! — успокаивающе поднял ладонь комиссар. — Я сейчас докажу, что вы профессора не убивали, а убил его не кто иной как наш узкоглазый приятель.
Чертов японец совсем окаменел. Уснул он, что ли? Или молится своему японскому богу? Тут, парень, молись-не молись, лежать тебе на старой шлюхе Гильотине.
Внезапно комиссару пришла в голову крайне неприятная мысль. А что если японца зацапают англичане за убийство Свитчайлда? Он ведь британский подданный! Тогда судить преступника будут в английском суде, и вместо французской гильотины он попадет на британскую виселицу. Только не это! Кому нужен суд за границей? «Преступление века» должно разбираться во Дворце юстиции и больше нигде! Мало ли что Свитчайлд убит на английском корабле! В Париже десять трупов, а тут всего один, да и корабль не чисто британская собственность, ведь консорциум-то двухсторонний!
Гош так разволновался, что сбился с мысли. Нет уж, дудки, сказал он себе, я вам своего клиента не отдам. Сейчас закончу этот балаган и прямиком к французскому консулу. Сам привезу убийцу во Францию. И сразу представил: причал в Гавре, весь забитый народом, полицейские чины, журналисты…
Однако надо было доводить дело до конца.
— Пусть инспектор Джексон расскажет о результатах произведенного им обыска в каюте обвиняемого.
Гош жестом предложил Джексону высказаться.
Тот деловито и сухо задолдонил было по-английски, но комиссар это дело прекратил:
— Следствие ведет французская полиция, — строго сказал он, — и официальный язык дознания тоже французский. Кроме того, мсье, здесь не все понимают по-вашему. А главное, я не уверен, что английским владеет обвиняемый. Согласитесь, что он имеет право знать о результатах ваших поисков.
Этот протест имел принципиальное значение: с самого начала поставить англичан на место. Пусть знают, что в этом деле их номер первый от конца.
Быть переводчиком вызвался Ренье. Он встал рядом с инспектором и переводил фразу за фразой, но расцвечивал короткие, рубленые предложения англичанина драматизмом интонации и выразительными жестами.
— Согласно полученной инструкции, был произведен обыск. В каюте номер 24. Имя пассажира — Гинтаро Аоно. Действовали в соответствии с «Правилами проведения обыска в замкнутом помещении». Прямоугольная комната площадью 200 квадратных футов. Разбили на 20 горизонтальных квадратов и 44 вертикальных. — Лейтенант переспросил и пояснил. — Оказывается, стены тоже положено делить на квадраты — их простукивают в поисках тайников. Хотя какие в пароходной каюте могут быть тайники, непонятно… Поиск велся последовательно: сначала по вертикали, потом по горизонтали. В стенах тайников обнаружено не было. — Тут Ренье выразительно развел руками — мол, кто бы мог подумать. — При осмотре горизонтальной плоскости к делу приобщены следующие предметы. Первое: записи иероглифическим текстом. Они будут переведены и изучены. Второе: длинный восточного вида кинжал с чрезвычайно острым лезвием. Третье: мешок с одиннадцатью египетскими тыквами. Четвертое: под кроватью осколки разбитой тыквы. И, наконец, пятое: саквояж с хирургическими инструментами. Гнездо для большого скальпеля пустует.
Слушатели ахнули. Японец открыл глаза, коротко взглянул на комиссара, но опять ничего не сказал.
Сейчас расколется, подумал Гош и ошибся. Не поднимаясь со стула, азиат резко обернулся к стоявшему у него за спиной инспектору и рубящим движением ударил снизу вверх по руке, державшей револьвер. Пока оружие описывало живописную дугу в воздухе, шустрый японец уже оказался возле двери. Рывком распахнул ее — и уперся грудью в два «кольта»: в коридоре стояли полицейские. В следующий миг револьвер инспектора, завершив траекторию, грохнулся о середину стола и оглушительно пальнул. Звон, визг, дым.
Гош быстро оценил ситуацию: арестант пятится назад, к стулу; миссис Труффо в обмороке; других жертв не наблюдается; в часах Биг-Бен чуть пониже циферблата дырка, стрелки не движутся. Часы звонят. Дамы визжат. Но в целом ситуация под контролем.
Когда японец был водворен на место и для верности закован в наручники, когда докторшу вернули к жизни и все снова расселись, комиссар улыбнулся и сказал, немножко рисуясь хладнокровием.
— Только что, господа присяжные, вы присутствовали при сцене чистосердечного признания, правда, сделанного в не совсем обычной манере.
Он снова оговорился насчет присяжных, но поправляться не стал. Репетиция так репетиция.
— Это была последняя из улик, такая прямая, что прямее уж не бывает, — подытожил довольный Гош. — А вам, Джексон, выговор. Я ведь предупреждал, что этот парень опасен.
Инспектор стоял багровый, как вареный рак. Пусть знает свое место.
В общем, все складывалось отлично.
Японец сидел под тремя наставленными дулами, прижав к груди скованные руки. Глаза он снова закрыл.
— Все, господин инспектор. Можете его забирать. Пусть пока посидит в вашей каталажке. А потом, когда формальности будут завершены, я заберу его с собой во Францию. Прощайте, дамы и господа. Старина Гош сходит на берег, а вам всем счастливого пути.
— Боюсь, комиссар, что вы п-поплывете с нами дальше, — будничным тоном произнес русский.
В первый момент Гошу показалось, что он ослышался.
— А?
— Господин Аоно ни в чем не виноват, так что следствие п-придется продолжить.
Вид у Гоша, должно быть, был преглупый: глаза выучены, к щекам прилила кровь.
Не дожидаясь взрыва, русский с поистине неподражаемым апломбом сказал:
— Господин капитан, на к-корабле верховная власть — это вы. Комиссар только что разыграл перед нами имитацию судебного разбирательства, причем взял на себя роль прокурора и исполнил ее чрезвычайно убедительно. Однако в цивилизованном суде после обвинителя слово предоставляют з-защитнику. Если позволите, я хотел бы взять эту миссию на себя.
— Чего там время терять? — удивился капитан. — По-моему, все и так ясно. Господин полицейский все очень хорошо объяснил.
— Ссадить на берег пассажира — д-дело нешуточное. В конечном итоге вся ответственность ляжет на капитана. Подумайте, какой урон вы нанесете репутации п-пароходства, если выяснится, что произошла ошибка. А я уверяю вас, — Фандорин чуть повысил голос, — что комиссар ошибается.
— Чушь! — воскликнул Гош. — Но впрочем я не возражаю. Это даже любопытно. Говорите, мсье, я с удовольствием послушаю.
В самом деле, репетиция так репетиция. Этот мальчишка неглуп и, возможно, обнаружит в логике обвинения какие-нибудь прорехи, которые нужно будет залатать. Если на процессе прокурор сядет в лужу, комиссар Гош сумеет придти ему на помощь.
Фандорин закинул ногу на ногу, сцепил пальцы на колене.
— Вы произнесли яркую и д-доказательную речь. На первый взгляд аргументация кажется исчерпывающей. Ваша логическая цепочка выглядит почти безупречно, хотя так называемые «косвенные обстоятельства», разумеется, никуда не г-годятся. Да, господин Аоно был в Париже 15 марта. Да, господина Аоно не было в салоне во время убийства п-профессора. Сами по себе два эти факта еще ничего не значат, так что давайте рассматривать их не будем.
— Ну давайте, — насмешливо согласился Гош. — Перейдем сразу к уликам.
— Извольте. Более или менее веских улик я насчитал пять. Мсье Аоно врач, но почему-то скрывал данное обстоятельство. Это раз. Мьсе Аоно может одним ударом расколоть достаточно твердый предмет — тыкву, а возможно, и голову. Это два. У господина Аоно нет эмблемы «Левиафана». Это три. В саквояже обвиняемого нет скальпеля, которым, возможно, был убит профессор Свитчайлд. Это четыре. И, наконец, пять: только что, на наших глазах, обвиняемый предпринял попытку бегства, чем себя окончательно изобличил. Кажется, я ничего не забыл?
— Есть еще и шесть, — вставил комиссар. — Он не может дать объяснений ни по одному из этих пунктов.
— Хорошо, пусть шесть, — легко согласился русский.
Гош усмехнулся:
— По-моему, более чем достаточно для того, чтобы любой суд присяжных отправил голубчика на гильотину.
Инспектор Джексон внезапно качнул головой и буркнул:
— То the gallows.
— Нет, на виселицу, — перевел Ренье.
Ах, англичанин, черная душа! Вот пригрел змею на груди!
— Но позвольте, — закипятился Гош. — Следствие вела французская сторона. Так что парень пойдет на гильотину!
— А решающую улику, отсутствие скальпеля, обнаружила британская. Он отправится на виселицу, — перевел лейтенант.
