Жозе Душ Сантуш - Кодекс 632
— Что вам?
Голос у нее был слабым, сухим, безжизненным.
— Доброе утро. Вы сеньора Тошкану?
— Она самая. А вы кто такой?
— Я… э-э-э… из университета… Из Нового университета.
Томаш помолчал, гадая, довольно ли таких рекомендаций. Судя по колючему взгляду, которым черные глаза старухи буравили посетителя, пароль был выбран неправильно.
— И что же?
— Я пришел поговорить об исследованиях, которыми занимался ваш муж.
— Мой муж умер.
— Я знаю, сеньора. Примите мои соболезнования. — Томаш судорожно искал правильные слова. — Я… Дело в том… В общем, я собираюсь завершить исследования вашего супруга.
Взгляд женщины сделался ледяным.
— Кто вы такой?
— Профессор Томаш Норонья с исторического факультета Нового лиссабонского университета. Меня уполномочили продолжить работу профессора Тошкану. Его коллеги дали мне ваш адрес.
— А зачем нужно продолжать его исследования?
— Потому что они очень важны. Ведь это последняя работа вашего мужа. — Томаш чувствовал, что требуется другой аргумент, более веский и убедительный. — Жизнь ученого в его трудах. Теперь, когда ваш супруг скончался, оборвалась цепь его научных построений. Было бы очень жаль, если бы результаты столь грандиозного труда канули в Лету, не правда ли?
Сеньора удивленно вскинула брови.
— А как вы собираетесь восстановить эту цепь?
— Завершив и опубликовав работу. Это будет лучшим памятником профессору. Но для этого необходимо восстановить весь ход его рассуждений, понимаете?
Старуха задумалась.
— А вы случайно не из того фонда?
Томаш почувствовал, как по лбу побежали струйки холодного пота.
— Какого фонда? — спросил он с притворным удивлением.
— Американского.
— Я из Нового лиссабонского университета, сеньора, — повторил Норонья, уклоняясь от прямого ответа. — И я португалец, как вы могли заметить.
Как ни странно, женщину такое объяснение успокоило. Она без колебаний сняла цепочку и распахнула дверь, приглашая гостя войти.
— Хотите чаю? — спросила она, провожая Томаша в гостиную.
— Нет, спасибо, я позавтракал.
Гостиная выглядела обветшалой и чудовищно старомодной. На заплесневелых стенах — бумажные обои в цветочек. По углам картины, изображавшие мрачных и романтических юношей, сцены из деревенской жизни и старинные парусники. Перед маленьким телевизором — потертые, засаленные диванчики. У противоположной стены — сосновый комод с бронзовыми ручками, на нем, в рамочках, черно-белые фотографии супружеской пары в окружении смеющихся детишек. В комнату просочился запах гнили. Оконные стекла покрывали дождевые капли, сверкавшие, словно крошечные бриллианты; из-за них гостиная казалась чуть менее угрюмой.
Томаш сел на диван, хозяйка устроилась напротив.
— Вы уж извините меня за беспорядок.
— Что вы, сеньора. — Норонья огляделся. Комната и вправду выглядела довольно запушенной; занавески давно не меняли, на комоде и телевизоре лежал густой слой пыли. — Все в порядке, в полном порядке. Не беспокойтесь.
— С тех как не стало Мартиньо, у меня нет сил заниматься домом. И желания.
— Такова жизнь, сеньора. Что же тут поделаешь?
— Это верно, — устало отозвалась старуха. Она производила впечатление интеллигентной женщины, сломленной жизнью. — Но если бы вы только знали, как это больно. Господи, как же больно!
— Наши дни коротки. Живешь себе, живешь, и вдруг… все!
— Вы правы. Мне ли не знать. — Старуха обвела комнату изящным широким жестом. — Этот дом построил прадед моего мужа в начале прошлого века, представляете? Это было одно из самых красивых зданий в Лиссабоне. В то время не было этих уродцев, которые теперь называют человеческим жильем. Все было таким изысканным, значительным. Гулять по Ротунде было одно удовольствие: столько красивых домов!
— Могу себе представить.
— Время ничего не щадит. Оглянитесь вокруг. Все гниет и разрушается. Скоро этот дом рухнет, помяните мои слова.
— Рано или поздно рухнет любой дом.
Старуха вздохнула, запахнула поплотнее халат и заправила за ухо седую прядь.
— Поговорим о деле. Так зачем вы пришли?
— Мне хотелось бы посмотреть записи вашего мужа за последние шесть-семь лет.
— То, что он делал для американцев?
— Я… право же… не знаю. Мне хотелось увидеть материалы, над которыми он работал.
— Это и есть для американцев, — старуха закашлялась. — Видите ли, Мартиньо заключил контракт с каким-то фондом, в штатах. Они платили целое состояние. Муж целыми днями просиживал в библиотеках и в Торре-ду-Томбу, читал рукописи. Когда он возвращался домой, его ладони были покрыты пылью от старой бумаги. Иногда ее удавалось отмыть только щелоком. А однажды он вернулся возбужденный, счастливый как ребенок. «Мадалена, я на пороге великого открытия!»
— Что же это было? — нетерпеливо спросил Томаш, придвинувшись к собеседнице почти вплотную.
— Он не сказал. Знаете, Мартиньо был необычным человеком, обожал всяческие загадки и ребусы, все время разгадывал кроссворды. И никогда ни о чем не рассказывал. Говорил: «Мадалена, пока это тайна, но ты сойдешь с ума от удивления, когда все узнаешь». Я не спорила, ведь он был таким счастливым, понимаете? Много путешествовал, все время ездил то в Испанию, то в Италию и там тоже что-то искал. — Она снова закашлялась. — А потом американцы стали на него давить, требовать, чтобы он рассказал им об открытии, и все в таком духе. Мартиньо не сдавался, он говорил: «Наберитесь терпения, придет время, и вы все узнаете». Но они уперлись, и все это кончилось очень плохо. Американцы взбесились и начали угрожать Мартиньо. — Она закрыла лицо руками. — Мы думали, они перестанут платить. Но деньги продолжали поступать.
— А вам это не показалось странным?
— Что именно?
— Что, хотя работодатели были так недовольны профессором, они продолжали ему платить?
— Действительно странно. Мартиньо думал, они боятся.
— Боятся?
— Да, разоблачения.
— Какого разоблачения?
— Мартиньо мне так и не объяснил. Я в его дела никогда не лезла. Знаю только, что американцы боялись и потому угрожали. Но они плохо знали моего мужа. Чтобы Мартиньо стал болтать о своей работе, пока она не закончена! Никогда в жизни.
— Но теперь, когда ваш супруг скончался, почему бы вам не отдать американцам его архив? Им ничего не стоит устроить публикацию.
— Ни за что, Мартиньо такого бы не одобрил. — Женщина вдруг улыбнулась и произнесла совсем другим тоном, как будто открыла скобки: — Знаете, мой муж был настоящий университетский профессор и крепких выражений себе почти не позволял. Ее голос сделался тверже: — А тут сорвался. «Мадалена, этим янки вынь да положь отчеты. А вот хрен им. Ничего они не получат, а если заявятся сюда, гони их в три шеи, поняла? В три шеи». Я хорошо знала Мартиньо и представляла, как нужно его разозлить, чтобы он так заговорил. Американцы и вправду из кожи вон лезли, чтобы заполучить его бумаги. Одного я видела, коротышку, который говорил по-португальски на бразильский манер, он все выжидал у наших дверей, словно стервятник. Говорил, что не уйдет, пока я его не приму. Это было вскоре после того, как Мартиньо уехал в Бразилию. Клянусь, этот человек простоял в подъезде несколько часов, будто корни у нас пустил. Я решила позвонить в полицию, а что еще было делать? Они приехали и выдворили его.
Томаш усмехнулся, вообразив, как Молиарти запихивают в патрульную машину, чтобы высадить подальше от квартала.
— Он больше не возвращался?
— После смерти Мартиньо этот тип занял позицию под нашими окнами, чистый пойнтер в стойке. Потом он куда-то пропал, но я все равно чувствую, что за домом наблюдают.
Томаш нервно пригладил волосы, готовясь перейти к главной части разговора.
— Сеньора, меня и вправду интересуют изыскания, которыми занимался ваш супруг, — начал он. — Скажите, где хранятся его заметки?
— Здесь, в его кабинете. Хотите взглянуть?
— Да, если можно.
Старуха повела гостя за собой, метя паркет подолом халата. Потрескавшиеся доски скрипели и стонали. Миновав сумрачный коридор, Томаш вслед за хозяйкой вошел в кабинет. Там царил поистине космический беспорядок; повсюду, даже на полу валялись книги, невозможно было и шагу ступить, чтобы не наткнуться на книжные залежи.
— Не обращайте внимания, — попросила сеньора, лавируя среди завалов. — С тех пор как Мартиньо не стало, у меня все нет времени заняться его кабинетом, и сил тоже нет.
Мадалена Тошкану выдвинула ящик письменного стола, покопалась в нем и разочарованно покачала головой; в другом ящике тоже ничего не оказалось. Тогда она распахнула дверцы большого шкафа и почти тут же обнаружила то, что искала. Мадалена достала из глубины шкафа светло-коричневую коробку с логотипом известной японской фирмы, производящей электроприборы. На крышке было крупными буквами написано «Колом».
