Александр Логачев - Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма
— Много. Но в одном месте. Значит, как это выглядит сверху. Кусок льда где-то метр на метр, очищенный от снега, и во льду проделано отверстие. И таких квадратов десятка два на том пятачке, по которому топтались эти фраера.
— Могли бы подсчитать точно, красноармеец. Вас посылали не развлекаться, а выполнять задание. Значит, — отсчитав, Хромов отвернулся от отрядного верхолаза и обращался сейчас к командиру, — что получается? Не хуторяне. Зачем им столько лунок? И тогда что? Тогда, получается, белофинны отрядом выходили добывать рыбу. Выходили наверняка ночью.
— Проще зверя завалить. Лосей тут много ходит. Сколько ихних, лосиных, лежанок находили, — сказал Попов, стоявший поодаль от разговаривающих.
— А, может, это наши рыбу ловили? Разведчики, у которых закончилась еда, — высказал еще одно предположение Хромов.
Командир принялся складывать карту.
— Если это окажутся рыбаки, я буду крайне, невиданно удивлен, а вам разрешу три минуты смеяться надо мной, над своим командиром. А думаю я, что рыба тут ни при чем. Что такое озеро, кроме льда и рыбы? Ровная площадка. Удобная посадочная площадка для самолетов. Тогда легко объяснить происхождение лунок. В них уже заложены или будут заложены осветительные шашки, которыми в надлежащее время обозначат место посадки.
«Шепелев свихнулся на своих немцах и не успокоится пока вконец нас с ними не замудохает», — подумал Хромов. Он давно знал капитана Шепелева и его особинку — предполагать худшее из возможного и упрямо держаться за худшее, пока его версия окончательно не завалится. Ну да, иногда выгорает. Но когда-то он должен оказаться в дураках со своим меднолобым упрямством.
— Допускаю, что это может быть наш самолет. Но сильно в этом сомневаюсь, — продолжал командир. — Поэтому приказ по отряду будет такой. Выдвигаемся к озеру, занимаем позицию и ведем наблюдение. Но действуем очень и очень аккуратно. Я думаю, за окрестностями следят и внимательно. Товарищ Попов, вы говорили, к вечеру повалит снег?
То, что сейчас сыпалось сверху, язык не поворачивался назвать снегом. Какие-то редкие, жалкие крохи, по крупинке сбрасываемые с туч. Но небо заволокло, а температура градусов на пять повысилась, что делало снегопад вполне вероятным.
— К этому идет, — отозвался Попов.
— Тогда сегодня нам, вполне допускаю, не придется дождаться самолета. Но ждать мы будем…
2Предсказывавшийся Поповым снегопад все не начинался. Правда, выпадение крупы усилилось — там, где раньше ложилась одна снеговая крошка, теперь пристраивались две. Отряд капитана Шепелева укрывался от мороза в очередной своей норе.
— Одичаем, век воли не видать, — буркнул Жох.
— Кто неволит, сиди на улице, — ответил ему старшина в темноте, более плотной, чем наружная, вечерняя. А сегодняшний вечер пришел пасмурным, безлунным. В лесу так вообще не было видно ни зги, а в норе и того меньше. Темень мрачными пальцами лепила под себя и настроение людей, жмущихся друг к другу.
— Пойду полюбуюсь, — расталкивая бойцов, стал пробираться к выходу из норы командир.
Любование занимало в этот вечер минут пять: две выбраться наверх из впадины, в которой они сейчас зимовали, на озерный берег, бросить взгляд окрест, убедиться, что мрак не нарушаем ничем, вслушаться в лесное беззвучие и вернуться назад.
3К берегу они решились выйти лишь с наступлением темноты, а до этого сложным обходным зигзагом подбирались к озеру — так, что следи кто за лесом, не смог бы обнаружить их самих и следов от их лыж.
— Не прилетит, облачность большая, — угрюмо выговорил старшина, когда командир закрепил на сапогах крепления и заскрипел снегом, взбираясь по склону. Хромов не стал произносить вслух, что вертелось на языке. А там не вертелось в адрес командира и его самолетов, садящихся посреди леса, ничего приятного.
А вот сержант Коган верил в командира. Потому что товарищ капитан не тот человек, чтобы попусту гонять их по лесам. А еще Лева удивлялся сам себе, тому, как быстро он освоился со стужей. В городе он мерз, протоптавшись чуть дольше следуемого на остановке, а сейчас греется разве в этих снежных норах и ничего. Ни кашля, ни температуры. Да и не один он, и другие, он видит, стали меньше зябко ежиться или дрожать, меньше растирать щеки и уши, греть руки за пазухой. Значит, человек и сам не подозревает, к чему он только не может привыкнуть? Или дело в том, что мороз несколько спал? Или… И Левины мысли всецело переключились на отношение между человеком и морозом.
Каково было бы удивление Хромова, если бы он узнал, что капитан Шепелев думает сейчас не о том, ошибся он или нет, а о том, что делать, когда самолет сядет на лед. Если самолет будет производить высадку, размышлял командир, то атаковать немедленно нет никакой необходимости, а если он заявится, чтобы забрать кого-то отсюда, то тогда надо давать бой. До утоптанной площадки на льду, замеченной Жохом, от них сейчас метров пятьсот. Но самолет же прокатится дальше и должен еще больше приблизиться к их позиции. Метров на двести можно рассчитывать. А это уже очень даже неплохая дистанция. У них есть гранатомет, пулемет. Есть бронебойные пули, нет, правда, трассирующих. Командир подбирался к пригорку, с которого открывался вид на озеро. Красивый вид, должно быть. В дневное время. А сейчас, если его и украсит что, так это будут зажженные сигнальные шашки…
— Летит, чтоб мне пропасть, — не уверенно прошептал старшина, а потом вдруг умудрился закричать шепотом. — Взаправду летит, братцы! — и шумно завозился, устремившись наружу.
Другие бойцы, из которых никто ничего не слышал, взбаламученные старшиной, тоже задвигались, и на выходе из тесной норы образовался затор.
Командир услышал гул чуть позже старшины. Но гораздо раньше прочих увидел вспыхнувший вдали ало-желтый цветок. Один, потом сразу еще два. Пламя костров мгновенно взметнулось высоко и широко разбросало огненные щупальца. Видимо, в заранее сложенные дрова не жалея плеснули бензина и продолжали подливать. Костры образовывали вершины треугольника, со сторонами в полсотни метров. Иногда на фоне пламени появлялись фигуры. Черные силуэты неизвестных.
Но ведь горели не сигнальные шашки, а костры, и не на льду, а на берегу. И это обстоятельство озадачило капитана Шепелева. Что же в таком случае означают лунки, для чего они? Первое, на скорую руку объяснение — передумали сажать на лед, решили сажать на берег. Но на берегу площадка короткая и бугристая…
До капитана донесся лыжный скрип и пыхтенье. Как они, черти, догадались, что у нас наконец настали перемены? И вот именно в этот момент капитан услышал самолет.
Шесть человек залегли на снегу за пригорком, готовя к бою оружие.
— Извини, капитан, не верил, не верил, — зашептал рядом с Шепелевым Хромов. — Может, наш летает?
— Разберемся, — отговорился Шепелев.
— Какое наш! — услышал Хромовское предположение и старшина, залегший справа от командира. — Оттоль примчался, с финского краю.
Гул ревущей в небесах машины делался все громче.
— Ты мне скажи, Хромов, зачем они лунок понаделали?
— А вдруг, правда, рыбу ловили?
А рев стремительно надвигался на них, хотелось вжаться в землю, утопить лицо в снегу. Самолет пролетел над головами, унесся, заходя на новый круг.
— Не, садиться он все равно на озеро должен, — повторил мысли командира старшина. — Берег тут не приспособлен.
Но очень скоро выяснилось, что машина вовсе не собирается садиться.
Несколько минут лежавшие над озером люди молчали. Потом молчание было нарушено:
— Улетел?
— Да не может быть!
— Смотрите! Вверх смотрите!
— Сброс…
Да, это был сброс. Белый парашютный купол на сиренево-черном небе глаза нашарили без труда и следили за его сближением с землей. Он опускался быстро. Слишком быстро, если на его стропах висит человек. И тот сгусток тьмы, который можно рассмотреть под куполом, явно превосходит человеческие очертания. С самолета выкинули груз.
— Попал, собака, — Хромов отметил возгласом приземление груза в треугольник.
И тут впервые они услышали голоса. Вернее, отголоски, перелетевшие через озеро. Разобрать, на каком языке перекрикиваются неизвестные, было невозможно.
— Ну, что делаем, командир? — спросил Хромов.
4Через час повалил напророченный Поповым снег. Густыми хлопьями, словно вытряхивали из гигантской пачки геркулес. Сыпало от души. Там наверху, похоже, назревал, набухал снежный чирей, и вот его наконец-то прорвало. Если и до того — спасибо завернутой в тучи ночке — ни шиша не было видно, то теперь и самого себя найдешь только на ощупь.
А за прошедший час, еще до снега, выяснилось-таки предназначение чертовых лунок на озере. И легче от того знания Шепелеву и бойцам его отряда не стало.
