Гийом Прево - Семь преступлений в Риме
— Ну что же… — вздохнул он наконец, — раз так хочет полиция… Пусть мессер Леонардо поступает как знает, но при условии, чтобы тело не было осквернено.
Не удостоив меня взглядом, он вышел, сопровождаемый Капедиферро, которому пришлось не по душе несогласие с его мнением. В этот момент меня заметил Барбери и, пока врачи расступались перед Леонардо да Винчи, подошел ко мне.
— Это и вправду сам да Винчи? — тихо спросил я.
— Он самый. Он приходит в Сан-Спирито несколько раз в неделю для составления анатомического атласа. Декан высоко ценит его работу.
— Мой отец тоже очень любил его. Однажды, когда мне было десять лет, он взял меня с собой во Флоренцию, и там я увидел наброски фресок для палаццо Веккьо. На меня они произвели очень сильное впечатление.
— Будем надеяться, что он поможет нам распутать это чертовски запутанное дело.
— Ни одного свидетеля так и не нашли?
— Во всяком случае, ни одного стоящего. Да и вообще я сомневаюсь, что при том праздничном маскараде убийца открыл бы свое лицо.
— Но Флавио сказал, что никто не мог бы незамеченным войти в колонну или выйти из нее.
— Тем, не менее это произошло.
Мы замолчали, размышляя над этим чудом. И тут меня осенило:
— Капитан, а что, если… Не позволите ли вы мне вернуться к колонне?
Он напряженно вгляделся в мое лицо, будто перед ним стоял и говорил не я, а кто-то другой, затем кивнул:
— При условии, что ты обещаешь ничего не говорить своей матери… Но там дверь охраняется лучником… Чтобы войти, тебе надо показать ему кое-что… Погоди…
Он вынул из кармана маленькую серебряную печатку на цепочке с выгравированным знаком капитаната — длинный меч на фоне лошади — и вручил ее мне. Леонардо между тем ходил вокруг стола, поливая труп водой из ковшика и тряпочкой очищая с него кровь и грязь. Временами он просил перевернуть тело и внимательно рассматривал его, бубня под нос что-то неразборчивое. Немало минут прошло, прежде чем старик обратился к декану. Голос его звучал уверенно, тон был несколько отрешенным.
— Как и ваши врачи, я думаю, что этот человек был убит вчера вечером. Но мне непонятен этот удар мечом в спину.
— Удар мечом тревожит вас больше, чем это отвратительное обезглавливание? — изумился декан.
— С вашего разрешения, в отделении головы от тела нет ничего загадочного. Жертву связали по рукам и ногам, о чем свидетельствуют полосы на запястьях и лодыжках. Затем убийца уложил голову на плаху, чурбан или на что-то в этом роде и отрубил топором. Удар был нанесен наискось: об этом говорит срез шеи. Вероятно, не хватило пространства для широкого размаха. Судя по всему, это произошло внутри колонны, в тесноте.
— И несчастный не отбивался, не кричал?
— Нет, похоже, его сперва отравили. Увы! Как всем нам известно, только обследование внутренних органов и полости рта помогло бы установить истину. Однако меч…
— А не думаете ли вы, что его сперва проткнули мечом, а уж потом отрубили голову? — высказал предположение Барбери.
— Ни в коем случае. В этом-то и странность… Проткнули его после смерти. Из раны не выступила кровь, а это значит, кровь уже не циркулировала. Мужчина уже был мертвым, и тело остыло, это точно.
— Действительно, в этом не было никакого смысла, — согласился декан.
— Не было на первый взгляд… — серьезным тоном заметил Леонардо. — Но если бы удалось узнать, что убийца хотел этим сказать, полагаю, мы приблизились бы к разгадке.
Помню, насколько поразила меня логичность рассуждения. Тогда я еще и не подозревал о прозорливости старца.
Впрочем, возможно, именно это и побудило меня последовать за Леонардо, когда у капитана и декана закончились вопросы: мне казалось непозволительным упустить случай поближе узнать этого великого человека, ум которого был сравним с его репутацией.
Я следовал в пяти шагах за ним, поднимаясь от зала раненых к залу горячечных, проходя между лежаками больных и мимо занятых своим делом братьев милосердия, не решаясь приблизиться. Оказавшись на крыльце здания, я сделал над собой усилие и заговорил:
— Мэтр…
— А! — проворчал он, не оборачиваясь. — Я вот все спрашивал себя, когда вы решитесь, молодой человек.
— Когда я…
Не замедляя шага, Леонардо оборвал меня:
— Вы эскортируете меня целый час, а до этого вы появляетесь в анатомическом театре и ничего там не делаете, о чем-то шепчетесь с капитаном полиции… Положительно, вы весьма любопытны, молодой человек.
— Простите, мэтр, я не хотел…
Он резко остановился, и я наконец смог разглядеть его как следует. Это был очень красивый старик, с тонкими, хотя и отягченными годами чертами лица, с правильным ртом, характерным волевым носом, живыми синими глазами, очень подвижными, буравившими вас из-под кустистых бровей. Эти глаза проникали в самую душу, от их взгляда невозможно было укрыться. Лоб его был высок и гладок — какая работа мысли совершалась за ним! — а волосы каскадом спадали вдоль висков, и их белизна смешивалась с волшебной белизной бороды. Он казался мне одним из библейских патриархов… Держался он прямо, был таким же высоким, как и я, и элегантная одежда шафрановых оттенков под подбитым мехом плащом сидела на нем как влитая. Должен признаться: величественная осанка, свойственные этому гениальному человеку мудрость и прозорливость парализовали меня.
А он развеселился:
— Что уставились? Вам нечего больше сказать? Для чего вам этот нелепый врачебный наряд, раз вы теряетесь, когда на вас смотрят? Кстати, вы кончили учиться?
— Я… я бакалавр с прошлого года…
— Бакалавр… После трех-четырех лет учебы на врача? Ба! Да у вас уже начинает разлагаться мышление. Запомните, молодой человек: надо поменьше слушать докторов и побольше прислушиваться к природе. Она не продает ни советов, ни лекарств.
Я окончательно потерял дар речи. Заметив мое замешательство, он немного смягчился.
— Извините, я вспылил не из-за вас. Меня вывели из себя самовлюбленные всезнайки и шарлатаны, неспособные здраво рассуждать. Наблюдательности и знаний — вот чего им не хватает! И они еще осмеливаются решать: разрешить мне или не разрешить, мне, Леонардо да Винчи!
— Врачи — как и все люди… — отважился возразить я. — Есть хорошие, есть и плохие…
— Может быть, может быть… Но последних больше. Однако вернемся к вам, молодой человек: у вас, похоже, ума достаточно, чтобы принадлежать к первой группе. Итак, повторяю свой вопрос: почему вы целый час преследуете меня?
— Я… мне хотелось бы с вами поговорить.
— Поговорить? Со мной? О чем же, скажите на милость?
— Я… не знаю… Просто поговорить.
— Весьма веская причина! Полагаю, я должен быть польщен. Имя-то ваше я хоть могу узнать?
— Меня зовут Гвидо Синибальди, я сын баригеля Рима Винченцо Синибальди.
— Сын баригеля? Я думал, такой должности в Риме больше нет. И вы здесь по просьбе вашего отца?
— Отец скончался в 1511 году, после чего упразднена и должность баригеля. Его убили…
— Сочувствую вам… А вы… вы все же не считаете, что это убийство могло бы быть связано с…
— Никоим образом. Так случилось, что я перенял от отца страсть к разгадыванию тайн. Не воспротивься моя матушка, я бы охотно пошел по его стопам.
— Мудрая женщина! Хватит и одной смерти в семье… Но довольно стоять, пройдемся, если не возражаете. Холодновато. Неподвижность не показана человеку моих лет.
Мы пошли берегом Тибра в направлении моста Куатро-Капи и острова Тиберина. Завязалась беседа. Он поведал мне, что в Риме уже полтора года, живет в Бельведере, недалеко от дворца понтифика. Однако, как оказалось, великий Леонардо не очень доволен своей судьбой: слава более молодых художников, талант которых невозможно было не признать, готова была затмить его собственную. Ни папа Лев X, ни Джулиано Медичи, его покровитель, не заказывали ему крупных работ. И это ему, чья кисть совершила переворот в живописи; ему, изобретшему удивительные механизмы, способные возить людей под водой или носить по воздуху; ему, чей гений мечтал созидать города, строить порты; ему, бывшему первым при дворе в Милане, отводилась более чем скромная роль при дворе папы.
Я же выразил ему свое восхищение эскизами фресок, изображающих битву при Ангвари, которые должны были украсить палаццо Веккьо во Флоренции, виденными мною в десятилетнем возрасте. Комплимент он оценил, но тут же омрачился, вспомнив свою неудачу: ему не удалось тогда завершить работу из-за того, что не смог подобрать хорошо связывающий раствор. Краски растеклись, и битва не получилась. «Одной незаконченной работой больше», — посетовал Леонардо.
Мы подходили к кварталу Святого Евстахия, где обитал да Винчи, — там находился дворец Джулиано Медичи. Уже опускалась ночь, на город лег туман. Как-то сам собой разговор зашел о занимавшем меня деле.
— У вас есть какие-нибудь соображения по поводу этого преступления, мэтр Леонардо?
