Александр Бондарь - Лёнька Пантелеев
— Тише, тише! — ещё раз крикнул Лёнька, и в руках у него появился большой воронёный кольт. Стоявшие рядом с ним хлопцы тоже навели на зал благородно блеснувшие револьверы.
В зале стало тихо. У кого-то из рук вылетел и со звоном разбился графин, где-то истерически вскрикнула женщина.
— Ни с места, господа! — продолжал Лёнька. — Дам прошу не волноваться, я интеллигентный бандит. Позвольте представиться — Леонид Пантелеев.
— Господи! — с ужасом вскрикнула какая-то дама. — Лёнька Пантелеев!..
— Сударыня, — Лёнька склонился в изысканном поклоне, — вы совершенно правы. Итак, добрый вечер, или, верней, доброй ночи, друзья. Позвольте доложить программу. Мои ассистенты сейчас обойдут столы. Прошу их не задерживать и заранее приготовить всё, что вызывает наш искренний интерес. Дамы, к вам это тоже имеет самое прямое отношение. Предупреждаю, малейшая некорректность — четыре сбоку, и ваших уже нет. Главное, чтобы не было шухера. Официантов и метра прошу пока обождать на эстраде. Музыканты, можете спокойно отдыхать, к Шопенам наша фирма претензий не имеет. Начали…
«Ассистенты» быстро направились вниз. Лёнька продолжал стоять на пороге, оглядывая зал.
У Катерины Ивановны стучали зубы о края бокала, который она почему-то продолжала держать у рта. Миша Маснизон посинел и шумно сопел от страха.
«Ассистенты» действовали с феерической быстротой. Мужчины и дамы безропотно складывали на столы тостые бумажники, сверкающие кольца, брошки и портсигары. Кое-кто из кавалеров торопливо помогал своим дамам снимать серьги. Работа спорилась.
Миша, придя в себя, быстро вытащил из кармана бумажник и портсигар, аккуратно разложил их перед собой на столе.
— Ну, — хрипло произнёс он, — Катя, снимайте это… скорее…
— Что?.. — шёпотом спросила Катерина Ивановна.
— Это, — хрипел Миша, — это… как это называется?..
И он ткнул пальцем в её бриллиантовую брошь. Катерина Ивановна нервно засмеялась, но брошь сняла.
В этот момент их заметил Лёнька. Он улыбнулся и подошёл к столу.
— А, — сказал он, — юстиция… развлекается…
Миша вскочил и молитвенно протянул ему обе руки навстречу.
— Так рад, я так чрезвычайно рад, — пролепетал он. — Такая необыкновенная и такая приятная для меня встреча… Как вы себя чувствуете?..
— Вашими молитвами, — буркнул Лёнька и, не подавая руки, присел к столу.
Миша, не зная, что ему делать, продолжал стоять. Катерина Ивановна привычно оправила причёску и затем, как-то отчаянно махнув рукой, начала спешно пудриться.
— Садитесь, господин Плевако, — мирно сказал Лёнька, — но сначала представьте меня вашей даме.
— Э-это, — начал заикаться Миша, — охотно… Катя, э-э, Катерина Ивановна… э-э-э, как это говорится, позвольте вам представить… моего, моего… друга… гм-м…
— Очень приятно, — любезно сказала Катерина Ивановна и с большой готовностью протянула руку.
Лёнька поднялся, щёлкнул каблуками, ловко поцеловал её ручку, после чего опять сел. Миша Маснизон как-то жёстко и неуверенно примостился на кончик стула. Катерина Ивановна, наоборот, сразу почему-то обрела спокойствие и, кокетливо улыбаясь, смотрела на Лёньку.
— Какой вы молодой, — протянула она, — я представляла себе вас другим…
Лёнька засмеялся и налил ей и себе вина.
— Давайте выпьем, — сказал он просто, — давайте выпьем за нашу с вами молодость…
— Охотно, — весело произнесла Катерина Ивановна и чокнулась с Лёнькой.
— Э-э, да. Прелестный тост, — залебезил было Миша Маснизон, но Лёнька только тяжело на него посмотрел, и тот сразу же осел на месте.
— Ваш муж? — коротко спросил Лёнька, кивнув в сторону Миши.
— Нет, просто знакомый, — ответила Катерина Ивановна.
— Плевако, — продолжал Лёнька, — мастер язык чесать. Соловей. Меня защищал.
— Поверьте, от души, — произнес Миша, — от всего сердца, так сказать…
— Так и пел, так и пел, — продолжал Лёнька, не обращая на Мишу внимания. Потом, выдержав паузу, кивнул: — славно пел, да плохо сел. К расстрелу меня приговорили. Слыхали, верно?
— Позвольте, — опять вмешался Миша, — я ведь сделал всё, что мог… Всю душу вложил… Надеюсь, вы понимаете, что я здесь, так сказать, неповинен. Я сегодня даже в тюрьму к вам ездил, честное слово ездил — кассационную жалобу привозил. На подпись.
— Кассационную? — с интересом переспросил Лёнька. — Что ж, это всегда можно подписать. Давай сейчас подпишу.
— К сожалению, — как-то неуклюже и беспомощно заблеял Миша, — я её… э-э-э… не захватил с собой. Не учёл, так сказать, возможность встречи. Разрешите, я за ней домой сбегаю… Это тут рядом совсем…
Лёнька, прищурясь, посмотрел на него и весело сказал:
— Далеко пойдёшь. Далеко пойдёшь, Плевако. Но домой ты не побежишь сейчас. Ладно с ней, с жалобой. В другой раз подпишу… Верно, Катерина Ивановна?
— Вам виднее, — ответила девушка.
Лёнька посмотрел на неё и, взяв её руку, сказал с грустью:
— Красивая вы, Катерина. Очень красивая. Легко жить будете.
— Как знать, — почему-то вздохнула она.
— Факт! — настаивал Лёнька. — Факт! У меня слово и рука верные. Как я сказал, так и будет. Потом не раз вспомните…
«Ассистенты» между тем заканчивали свою работу.
Разделив зал на две половины, они быстро обходили столы. Потом оба подошли к Лёньке и молча вывалили на стол груду бумажников, часов, портсигаров, брошек и колец.
— Богат улов нынче, Леонид Пантелеевич, — почтительно сказал один из них. — Давно так не фартило.
— Да, очень благородно всё получилось, — произнёс другой. — И публика хорошего воспитания — ни один фраер даже не пикнул, честное слово…
— Чего удивляетесь, чижики? — ответил Лёнька. — Настоящей работы не видали? Сами знаете, с кем пришли…
— Орёл!.. Чистый орел! — восхищённо воскликнул один из «ассистентов», влюблённо глядя на Лёньку.
Самодовольно улыбаясь, Лёнька молча разглядывал груду драгоценностей. Потом он выбрал самое большое бриллиантовое колье и протянул его Катерине Ивановне.
— Вот, — тихо сказал он, — возьмите. Возьмите на память о Лёньке Пантелееве, о нашей с вами встрече.
Катерина Ивановна густо и неуверенно покраснела.
— Что вы? Зачем? Это… это неудобно.
Миша Маснизон, страшно перепугавшийся, что её отказ рассердит Лёньку, вскочил и начал совать ей в руки колье.
— Возьмите, возьмите, — суетился он, — возьмите, это даже принято… Отказываться нельзя.
Вконец потерявшаяся Катерина Ивановна взяла колье.
— Мерси, — шепнула она испуганно.
— Ну вот и прекрасно, — обрадовался Миша.
— Идиот, — зло бросила ему Катерина Ивановна.
Лёнька залпом опрокинул бокал вина, встал, молча поцеловал девушке руку и быстро ушёл. Свалив награбленные вещи в мешок, «ассистенты» бросились вприпрыжку за ним.
Миша Маснизон быстрыми, трясущимися движениями запрятывал в карманы брюк не тронутые Лёнькой его портсигар и бумажник.
Минуту в ресторанном зале висела давящая, каменная тишина, потом за одним из столов вскочил немолодой полный мужчина в смокинге и, сорвав модное пенсне на золотой цепочке, истошно, отчаянно завопил с выпученными от напряжения глазами:
— Полицию! Полицию сюда… Эй, человек, звоните в полицию…
Седой официант почтительно к нему склонился и тихо, но отчётливо произнёс:
— Седьмой год уж, как нет полиции, ваша милость. А в угрозыск я сейчас позвоню…
Спустя несколько дней, чёрной, глубокой ночью, в сыром и прогнившем насквозь подвале старого мрачного дома на Обводном канале Лёнька отстреливался от агентов ЧК, окруживших дом.
Тяжёлая дверь в подвал тупо трещала под напором чекистов, но не поддавалась. Лёнька понимал, что живым его брать не станут, и потому дрался страшно — он дрался с отчаянием и упорством обречённого на смерть зверя. Один из чекистов уже валялся на полу с простреленной головой, другой, раненый выстрелом в грудь, мучительно и тяжело дышал, сидя у холодной стены — но чекистов было много, а Лёнька оставался один.
Он бил почти наугад из большого маузера, на полу рядом лежали в очереди два заряженных кольта и несколько маленьких ручных гранат. Он не рассчитывал пробиться.
Один из чекистов, самый молодой и самый решительный, выбил окно, выходившее из подвала на улицу, и, маленький, ловкий как обезьяна, скользнул ногами вперёд в небольшое оконце. Лёнька обернулся и выстрелил ему в живот.
Истекающий кровью чекист выронил кольт и, собрав последние силы, прыгнул на Лёньку, свалив его с ног. Они сцепились и, хрипя, катались по полу. Лёнька насквозь прокусил агенту руку, в клочья разорвал на нём рубашку и начал его душить. Тяжелораненый чекист обессилел и перестал сопротивляться…
Чудом Лёньке Пантелееву удалось вырваться из намертво обложенного подвала.
