Томас Гублер - Во тьме таится смерть
— Почему они это делают? — спросил Сёкей.
— Они хотят избежать пыток.
— Но вы не прибегаете к пыткам, чтобы заставить людей признаться, — возразил Сёкей.
Судья часто говорил, что такие методы бесполезны в обнаружении истины.
— К сожалению, — ответил судья, — они знают, что могу и это, если пожелаю.
При допросе слуг стало очевидно, что они думали о пытке, если не о кое-чем похуже. Йютаро, сын господина Инабы, не сделал ничего, чтобы переубедить их. После того как судья попросил разрешения побеседовать с прислугой, Йютаро пригнал всех слуг. Они спустились вниз в комнату, где стоял жертвенник одному из святых с зажженной свечой перед ним. Слуги столпились, держась настолько близко, насколько возможно, а когда увидели судью с двумя мечами за поясом — знаком самурайского отличия, то все попадали на колени, перепутавшись ногами. Сёкей насчитал семерых слуг: пятерых женщин и двух мужчин.
— Соблаговолите поднять глаза, — обратился к ним судья. — Кто из вас вынес тело господина Инабы из его комнаты?
— Нам приказали сделать это, — возразил один из мужчин пронзительным голосом, другой мужчина энергично закивал.
— Я понимаю, — спокойно сказал судья. — Когда это было?
— Вчера утром, после того как они посчитали его мертвым, — ответил мужчина.
— Как тебя зовут? — спросил судья.
Мужчина озирался по сторонам, как будто сожалел, что заговорил. Он склонил голову и пробормотал:
— Доппо.
— Кто именно нашел господина Инабу? — спросил судья.
— Кто-то из охраны. Это их вина. А мы все спали в наших комнатах.
Другие кивали, некоторые бормотали что-то в знак согласия.
— Кто-нибудь, помимо стражи, входил в комнату прежде, чем ты унес тело?
Двое мужчин переглянулись, и Доппо наконец сказал:
— Только Йютаро. Я хотел сказать… господин Инаба.
Судья выдержал паузу, прежде чем сказать:
— Новый господин Инаба!
— Да. Теперь он наш господин. — Доппо поглядел на Йютаро, который стоял несколько в стороне. Сёкей подумал, что молодой человек принял радостный вид из-за того, что слуга величал его господином, и, конечно, именно это Доппо и надеялся увидеть.
— Вы входили в комнату, когда тело было там? — спросил Оока, адресуя свой вопрос Йютаро.
Сёкей заметил, что новому господину Инабе не понравилось, что его допрашивают так же, как и челядь. Но, конечно, судья представлял сёгуна и, по идее, мог даже пытать любого, чтобы получить ответ…
Йютаро потребовалось несколько мгновений, он явно обдумывал, как лучше ответить.
— Входил, — сказал он наконец.
Судья вновь обернулся к Доппо.
— Ты видел что-нибудь на полу, когда уносил тело? — спросил Оока.
Доппо нахмурил брови:
— На полу лежал наш господин.
— Он лежал на циновке, — поправил судья.
Доппо посмотрел так, будто его перехитрили:
— Ну да, значит, циновка была на полу. Я заметил это.
Судья оглядел других:
— Циновку также унесли. Кто взял ее?
— Нам приказали, — отозвалась одна из женщин.
— Да-да, — нетерпеливо сказал Оока. — Я все понимаю. Как тебя зовут?
— Сиво.
Она была средних лет и выглядела так, словно обладала некоторыми полномочиями в домашнем хозяйстве. Не дожидаясь новых вопросов, она продолжила:
— Мы взяли циновку и сожгли ее, поскольку она была запачкана кровью господина.
— А кровь на полу… — начал судья.
— Мы ждали синтоистского священника, прежде чем вычистить пол, — сказала Сиво. — Но вы явились первым.
— Да, это верно. Когда ты убирала циновку, ты обратила внимание на что-нибудь еще на полу?
— Только кровь, как сказал ваша светлость.
— Ты говоришь «мы взяли циновку». Кто еще был с тобой?
— Никого, господин. Только Хана. — Сиво жестом подозвала к себе девочку приблизительно двенадцати лет. — Она немного глуповата, — сказала Сиво, подмигивая судье, — не знает ничего, что вы хотели бы знать.
Хана при упоминании своего имени испугалась. Ее глаза, уставившиеся на судью, возможно, были бы не намного шире, если бы она смотрела на дракона. Судья бросил на нее беглый взгляд, подумал какое-то мгновение, а затем объявил:
— Я хочу, чтобы каждый поднялся наверх и показал мне точно, что вы делали в той комнате. — Тут он сделал паузу. — Кроме Ханы. Ты можешь остаться здесь.
Обняв Сёкея, Оока тихо проговорил ему в ухо:
— Я хочу, чтобы ты допросил Хану. Она могла подобрать что-нибудь с пола. И я должен знать, что именно.
Сёкей хотел спросить судью, как надо вытянуть эти сведения из девочки, которая выглядела слишком испуганной. Но он понял, что должен действовать самостоятельно. Когда все остальные удалились, девочка опустилась на колени в углу комнаты, надеясь, что Сёкей не обратит на нее внимания. Он подошел немного ближе.
— Какую работу ты выполняешь? — спросил юноша.
Она посмотрела так, как будто и подумать не могла, что он заговорит с ней. Но, поскольку он устремил на нее пристальный взгляд, мягко ответила:
— Смотря по тому, что скажут. Сиво отвечает за нас. Она говорит мне, что делать.
— И она велела тебе помочь ей убрать циновку из комнаты господина Инабы?
— Да. Я боялась. Я никогда не посмела бы войти туда.
— Я тебе верю, — сказал Сёкей. Хана не казалась бойкой девочкой.
— И не взяла бы ничего, если бы думала, что это ценно, — добавила она.
— Гм… ты не?..
Хана закрыла рот рукой, будто поняла, что сболтнула лишнее.
— Хорошо, это, наверное, не было ценно, — произнес Сёкей.
— Я не думала, что это ценно, — ответила Хана. — И вдобавок она все равно была попорчена. Никто не захотел бы ее взять, вот как я подумала. Сиво просто сожгла бы ее, если бы увидела первой.
Сёкей пробовал выяснить, как заставить ее сказать ему, что это было.
— Да, — сказал он, — но судья обратил внимание. Ничего не ускользает от него.
Девочка минуту молчала. Затем слезы полились из ее глаз — одна за другой, одна за другой. Сёкей был так встревожен — казалось, что скоро комната утонет в слезах.
— Прекрати! — выкрикнул он.
Девочка опустила голову.
— Если кто-то из нас будет пойман за воровством, — сказала она в перерывах между рыданиями, — мы все немедленно будем уволены. И я не найду нового места. Мои родители умерли, и бабушка сказала, что мне повезло найти место в доме господина Инабы. Она тоже, наверное, умерла.
Скоро девочка успокоилась.
— Ты закончила плакать? — спросил юноша.
Она утвердительно кивнула.
— Слушай, у меня есть идея, — сказал Сёкей. — Дай мне то, что забрали из комнаты, и я никому ничего не скажу.
Хана удивленно посмотрела на Сёкея. Слезы на ее щеках все еще тревожили его, но он пробовал казаться спокойным.
— Да ну? — спросила девочка. — Честно?
— Ладно, я должен сказать судье, — ответил юноша, — но…
Он остановился, потому что служанка вновь принялась плакать.
— Он накажет меня, я знаю, — хныкала она.
— Нет, не волнуйся, — сказал Сёкей. — На самом деле он очень любезен. Я уверен, что он тебя простит.
Девочка испытующе поглядела в его глаза.
— Вы клянетесь? — спросила она.
— Своей честью самурая, — сказал он, положив руку на деревянный меч, который носил под своим оби[6].
Хана быстро обвила руками колени юноши. Он оглянулся, опасаясь, что кто-то войдет в комнату и увидит их.
— Ну, пусти же! — сказал он. — Если ты не дашь мне эту вещь до возвращения судьи, он может и не простить тебя.
— О! — воскликнула девочка. Она отпустила его, запустила руку в кимоно и вытащила оттуда бумажную бабочку-оригами. Вещица была сделана из сложенной бумаги, теперь помятой и частично испачканной темной кровью. Но это явно была бабочка, поскольку красные бумажные крылышки были покрыты узором, точно так же как у настоящей бабочки.
— Я не думала, что кому-нибудь это понадобится, — сказала Хана тоненьким голоском.
— Это поможет нам найти человека, который убил господина Инабу, — сказал Сёкей.
Хана улыбнулась, как будто знала, что Сёкей пробовал ввести ее в заблуждение.
— О, вы никогда его не найдете, — сказала она.
— Почему же?
— Потому что это был ниндзя. Все слуги об этом говорят.
— Они откуда знают? Кто-то видел его?
— Конечно, нет. Нельзя увидеть ниндзя. Просто все знают, что это был ниндзя.
Сёкей ничего не ответил на это, но напомнил себе, что нужно рассмотреть все возможности.
— Почему ниндзя хотел убить господина Инабу? — спросил юноша.
Хана пожала плечами:
— Кто-то, должно быть, заплатил ему.
— Кто сделал это?
— Не знаю. Вы — помощник судьи, не так ли?
Сёкей был зол на себя. Судья часто говорил ему: «Никогда не позволяй людям, которых допрашиваешь, задавать тебе вопросы». Однако, прежде чем юноша ответил что-либо, возвратился судья. Он был один. Оока вопросительно посмотрел на Сёкея. Тот показал ему бабочку.
