Роберт ван Гулик - Убийство по-китайски: Смертоносные гвозди
— Есть ли здесь люди из Совета старейшин? Если есть, пусть выйдут, чтобы получить полномочия на перезахоронение тела.
Вперед выступил толстый мужчина, глава цеха мясников.
— Я поручаю вам проследить, чтобы похоронщики поместили тело в гроб и опустили его в могилу. После вы поставите государственную печать на могильной плите.
Судья повернулся и поднялся по ступенькам в паланкин.
Приближалась ночь. В кабинете судьи Ди царила гнетущая тишина, не нарушаемая даже потрескиванием огня: уголья догорели, и в кабинете было почти так же холодно, как на улице. Но ни судья Ди, ни сыщики не замечали холода.
Когда стала оплывать последняя свеча на столе, судья наконец прервал молчание:
— Мы испробовали все средства, но преступления так и не раскрыли. И если мы не найдем больше доказательств ее вины, мне придется уйти. Так нам нужно найти это доказательство во что бы то ни стало, и не откладывая!
Дао Гань зажег новую свечу. Яркое пламя осветило хмурое, утомленное лицо судьи Ди.
Внезапно раздался стук в дверь. Вошел слуга и доложил, что пришли Е Бинь и Е Дай и просят, чтобы их пропустили к судье.
— Пусть войдут! — сказал судья, порядком удивленный и озадаченный.
Е Дай опирался на руку старшего брата. Его руки были перевязаны, он едва волочил ноги, а лицо его было не просто бледным, а какого-то жуткого зеленоватого оттенка. С помощью Ма Жуна и Цзяо Дая Е Бинь усадил его на диван.
— Ваша честь, — начал Е Бинь, — сегодня днем какие-то крестьяне из восточного предместья принесли брата домой на носилках. Его нашли вчера, — он лежал без сознания за высоким сугробом. У него тяжелое ранение в голову, вдобавок он отморозил пальцы на обеих руках, но те крестьяне выходили его, и утром он пришел в себя и сказал им, кто он и откуда.
— Но что произошло? — спросил судья Ди, мгновенно отвлекшийся от своих бед и переключившийся на братьев Е.
Ему еле слышным голосом ответил сам Е Дай:
— Я только помню, ваша честь, что два дня назад по дороге домой меня ударили сзади по голове…
— Е Дай, я знаю, кто тебя ударил. Это был Чжу Да-юань, — сказал судья Ди. — Теперь скажи, когда точно он рассказал тебе о том, что Ляо Лень-фан в его доме тайком виделась с Ю Ганом?
— Но он не говорил мне ничего такого, ваша честь, — ответил Е Дай. — Просто как-то раз я ждал его у дверей библиотеки, услышал, как он с кем-то громко разговаривает… Я подумал, что он с кем-то ссорится, и приложил ухо к стене. Он орал, что Ю Ган и Ляо Лень-фан путаются прямо у него под носом, выкрикивал самые грязные ругательства… Тут подошел дворецкий и постучал в дверь. Чжу вдруг замолчал, и когда меня наконец пригласили войти, я увидел, что с ним никого нет.
Он сидел там один и при этом был совершенно спокоен.
— Так вот в чем дело! Что ж, это снимает последние неясности в деле, — сказал судья и, снова обращаясь к Е Даю, закончил: — Случайно узнав об их связи, ты стал угрожать несчастному Ю Гану. Но Небеса уже сурово покарали тебя за это, Е Дай.
— Я лишился пальцев на руках, — простонал Е Дай.
Ма Жун и Цзяо Дай помогли Е Биню поднять Е Дая с дивана, и братья вышли.
Глава двадцать первая
Судья получает срочное письмо; он отправляется в Зал Предков
На следующее утро судья Ди отправился на верховую прогулку, но не успел он отъехать от здания суда, как услышал возмущенные крики прохожих, а перед пожарной каланчой на расстоянии пальца от его лица просвистел камень… Судья въехал на старое войсковое поле и, проскакав несколько кругов подряд, повернул назад. «Зря я выехал сегодня на улицу, — подумал он. — Лучше не показываться на людях, пока не найдутся доказательства по делу вдовы Лу».
Еще два дня прошло в переговорах с местными чиновниками по поводу денежных расчетов. Помощники судьи целыми днями ездили по городу, пытаясь найти хоть какие-нибудь зацепки, но каждый раз возвращались ни с чем.
Впрочем, один повод для радости все же был. Из Дайюаня пришло письмо от старшей жены судьи Ди, в котором она извещала, что ее мать благополучно одолела хворь и теперь быстро поправляется. Вскоре все жены судьи собирались выехать в Бэйчжоу. С грустью судья сказал себе, что, если дело Лу не разрешится, ему больше не придется свидеться с родными.
На третий день, когда судья Ди завтракал в кабинете, пришел слуга и доложил о приезде тысяцкого из ставки Генералиссимуса Вэня, привезшего письмо для судьи.
Тысяцкий — высокий, статный человек в полной военной амуниции — почтительно поклонился и вручил судье плотный конверт, запечатанный государственной печатью.
— Мне приказано дождаться ответа, — сказал тысяцкий.
Судья предложил тысяцкому сесть и распечатал письмо, не скрывая своего любопытства.
В письме говорилось, что военные приставы сообщают в ставку о народных волнениях в Бэйчжоу. Разведчики доносили, что на Севере готовится наступление варваров-татар, и в достаточно жесткой форме Генералиссимус приказывал судье немедленно установить порядок во вверенном ему городе, являющемся одним из оплотов Северной Армии. В случае если судье необходима помощь, в город пришлют гарнизон солдат. Письмо было подписано начальником военных приставов и завизировано самим Генералиссимусом.
Прочитав письмо, судья Ди побледнел. Он схватил кисточку и написал короткий ответ:
«Окружной судья Бэйчжоу благодарит за сведения и готовность помочь, но желает доложить, что сам примет незамедлительные меры по восстановлению порядка и спокойствия в своем городе».
Судья запечатал письмо красной печатью суда и отдал его тысяцкому. Тот принял его с поклоном и, сказав «С вашего позволения», покинул кабинет. Когда за ним закрылась дверь, судья позвал слугу, велел ему подать мантию и шапочку и вызвать сыщиков.
Ма Жун, Цзяо Дай и Дао Гань с удивлением взирали на судью, облачившегося в церемониальные одежды; судья же, с тоской глядя на верных помощников, говорил:
— Так больше продолжаться не может. Я только что получил письмо от Генералиссимуса с жалобой на волнения в Бэйчжоу. Если они не закончатся, в город пришлют войска. Вообще, моя дальнейшая деятельность в Бэйчжоу — под вопросом. А сейчас я прошу вас быть свидетелями одной краткой церемонии в моем доме.
Пока шли через коридор, соединяющий судебные помещения с личными комнатами судьи Ди, он вдруг понял, что впервые после отъезда семьи идет к себе в комнаты.
Судья направился в Зал Предков. Это была мрачная, пустая комната, в левом углу которой стоял алтарь, а в центре высился ящик, достававший почти до потолка.
Судья зажег свечу, преклонил колени перед алтарем. Сыщики последовали его примеру и опустились на колени у дверей. Постояв немного, судья встал, подошел к алтарю и открыл створки ящика. Внутри на полках лежали небольшие деревянные пластинки с портретами, и на каждой были вытиснены золотые иероглифы: то были лица умерших предков судьи Ди, а иероглифы на пластинках обозначали их имена, звания, которые они носили на земле, а также год, день и час рождения и смерти.
Снова опустившись на колени, судья Ди трижды прикоснулся лбом к полу. Он закрыл глаза и погрузился в воспоминания. Последний раз он входил в Дом Предков двадцать лет назад, вместе с отцом, и отец возвестил предкам первую помолвку сына. Жених и невеста стояли на коленях перед отцом, и судья хорошо помнил, как его отец возвышался над ними, — высокий, статный старик с большой белой бородой, благословляющий сына…
Ныне же лицо отца казалось чужим и бесстрастным. Перед глазами судьи вставали тени его предков, и тени заполняли зал, и все они смотрели на судью; и вот последним появился сам Великий Предок и опустился на трон посреди зала, — основатель семейства Ди, живший около восьмисот лет назад, ненамного позже Конфуция.
Здесь, перед душами умерших предков, судья Ди впервые за несколько дней почувствовал себя спокойно и умиротворенно, словно путник, вернувшийся домой из долгого и тяжелого путешествия. И когда судья заговорил, голос его прозвучал чисто и спокойно.
— Недостойный потомок рода Ди по имени Жень-чжи, старший сын советника Ди Чжэн-юаня, желает ныне сообщить о своем позоре. Совершив непростительные ошибки на посту судьи, я слагаю с себя полномочия. И более того, я намерен предаться в руки властей, чтобы меня судили за два серьезных преступления — за вскрытие могилы и за ложное обвинение невиновной. Я действовал в целях правосудия, но моих слабых сил не хватило для того, чтобы нести возложенные на меня обязанности. И теперь, поведав все без утайки, я смиренно прошу прощения у предков.
Судья поднялся с колен, трижды поклонился и закрыл створки. Он вышел вместе с сыщиками и вернулся в кабинет.
— Мне необходимо побыть одному, — сказал он. — Я буду писать официальное прошение об отставке… Приходите к полудню, я отдам вам письмо, чтобы вы переписали его и распространили по городу, — это должно успокоить народ.
