Николай Свечин - Варшавские тайны
— Кем велено?
— Убийцами, конечно.
— Не сходятся концы.
— Пока да. Но соберем улики, и концы сойдутся.
— Нет, тут серьезная неувязка! Вы говорите: на Гришку навесили чужое преступление. Но никто же не мог предположить, что вы застрелите его при аресте! Что я побегу не на лестницу, а в глубь квартиры, где и попаду ему в руки. Этого я и сам от себя не ожидал…
— Часы в кармане Гришки — единственное, что связывает его с убийством пристава Емельянова. Их нашел Яроховский. Если он и подложил эти часы, то зачем?
— Чтобы вы быстрее уехали! Сами только что сказали.
— Слишком надуманно. Тогда выходит, что вся головка варшавской сыскной полиции знает убийц и покрывает их. Как такое возможно? Фантасмагория. Вероятнее другое. Убийцы Емельянова узнали от Яна Касъера, что его племянник разжился на свалке от трупа офицера. Дальше им оставалось лишь сунуть Гришке в карман часы. Или в карты проиграть. А потом смыться, не дожидаясь облавы.
— Значит, младший Новец играл перед нами спектакль?
— Да, и довольно ловко.
— Ну не похож он на Щепкина!
— В тебе говорит неопытность. Мало ты еще общался с уголовными. А я уж нагляделся всех мастей! Поверь, среди фартовых много лицедеев. Сам род их занятий часто требует известного артистизма. Еще слушая рассказ Эйсымонта, и потом, когда он так запросто согласился написать записку дяде… Тогда я уже почуял неладное. Но затем решил, что померещилось.
— Но если бы мы захватили Гришку живым? Ну, отыскали у него в кармане часы. И что с того?
— Это был бы его конец. В глазах и прокурора, и суда. Тем более здесь, в Варшаве! Русский убил русского… Все остались бы довольны.
— Но где улики?
— Часы и стали бы уликой.
— Так одних часов мало! Ваши же слова!
— Для суда достаточно. Почему не поверить? Потому, что Гришка сказал, что их ему подбросили? Уголовные все так говорят. Знакомая песня. Штабс-капитана Сергеева зарезал точно он. Ну, значит, и Емельянова тоже. Нет, задумано было хорошо. Попадись Худой Рот живым, никто бы не поверил ему, что он эти часы, допустим, выиграл в карты… И то, что он замолчал навеки, — только нежданная премия. Осудили бы наверняка. Но ребята сделали одну ошибку.
— Недооценили сыщика из Петербурга?
— Нет. По крайней мере, я им не мешал. И купился так же, как и все. Ошибка в другом. Настоящие убийцы пристава рано успокоились. Они подумали, что все забыли о смерти подпоручика Яшина.
— Опять Яшин! Почему вы так уверены, что его убили? Что он не сбежал, например, от кредиторов?
— Доказательства у меня отсутствуют. Формально варшавская полиция права: нет трупа — нет убийства. Но я понимаю теперь, что недоработал. Скоротечный розыск. Ссора с Сергеевым, штурм притона, часы — всего за сутки! Такая кутерьма! Одним махом всех побивахом… Пора домой возвращаться. И только в глубине мозга что-то свербит и противится. Когда я нашел мыльницу с буквами «Яш», то понял, что меня беспокоит. Пропажа подпоручика. Она одна не вписывается в красивую картинку. И хотя мыльница оказалась не его, свое дело она сделала — напомнила об этой фамилии. Поэтому, Егор, мы теперь занимаемся Яшиным. Где материалы по делу?
— Нигде. Следователь не открыл дознания. Яшин просто числится безвестно сгинувшим.
— Когда он пропал?
— В феврале, а числа не помню. Никто и значения не придал. Он молодой был. Только-только пришел в полицию и полгода не прослужил. Ничем себя не проявил, приятелей не завел. Так, пустое место.
— Значит, надо идти к его участковому приставу, расспросить его.
Иванов наморщил лоб, силясь что-то вспомнить.
— Яшин служил в Вольском участке… Там сейчас новый пристав, он нам не помощник. Если кого и спрашивать, то Бурундукова.
— Это что за гусь? — рассмеялся Лыков. — Фамилия какая-то… зоологическая.
Письмоводитель обиделся.
— Капитан Амвросий Акимович Бурундуков вовсе не гусь, а очень даже приличный человек! Владимира с мечами за войну с турками имеет! Сейчас он пристав Повонзковского участка, заместо убитого Емельянова. А в феврале был старшим помощником пристава Вольского участка. Именно Бурундуков учил Яшина полицейскому делу. Если кто и расскажет нам о пропавшем, так это он! Кстати, и покойному ротмистру Емельянову он был товарищ. Приходил к Гриневецкому, скандалил, что сыскное плохо его убийц ищет.
— Вот как?
— Да. Правда, он тогда выпимши был…
— И часто твой Бурундуков выпивает? А то сейчас явимся к нему, а он нам пьяную блажь выкинет.
— Нет, Амвросий Акимович не из таких. У него принцип: пей, да дело разумей! Говорю же: хороший дядька!
Лыков и сам уже вспомнил немолодого сутулого капитана с боевым Владимиром на кафтане. Он явился на «мельницу», когда все уже было кончено, и руководил оцеплением.
Спокойный и немногословный, пристав понравился Алексею. Он не лез на глаза начальству, не суетился и делал все методично и правильно. Капитана и коллежского асессора просто не успели познакомить. Лыкова с головной болью увезли домой, а пристав остался.
— Давай доложимся Эрнесту Феликсовичу и поедем к Бурундукову.
Когда сыщики ввалились к Гриневецкому, там все еще сидел Нарбутт. Руководство пило кофе. В вестибюле ратуши стоял киоск, в котором работала знаменитая кофеварка[42] пани Михалина. Оттуда в сыскное носили этот напиток с утра до вечера.
— А, полицейские силы, подчиненные Лыкову! — съязвил титулярный советник. — Налить вам чашечку?
— А чаю у вас нету?
Нарбутт виновато развел руками.
— Тут его не пьют, увы. Пиво есть в бутылке. Не желаете? Ну, тогда терпите до дома.
— Да я пока уезжать не собираюсь.
— Почему? — удивился Витольд Зенонович. — Приказа надо дождаться? Понимаю. После праздников придет.
— Приказа не будет. Расследование обстоятельств смерти пристава Емельянова еще не закончено.
— Как не закончено? — в один голос вскричали оба пана. А Гриневецкий через секунду добавил:
— Но обер-полицмейстер уже доложил министру, что убийцы офицеров отысканы. При вашем активном участии. Чего же еще расследовать?
— Обер-полицмейстер поторопился. И потом, указанное дело не подведомственно местной полиции. Его веду я. И только мне решать, когда прекращать розыск.
— У вас выйдет тогда конфликт с генералом Толстым, — осуждающе покачал головой надворный советник. — Он сочтет ваши действия самоуправством и вторжением в свою компетенцию.
— Эрнест Феликсович! — рассердился Лыков. — Вам что важнее — поймать убийцу или поберечь самолюбие генерала?
— Поймать убийцу.
— Вот этим и будем заниматься. А ваш «маленький» Толстой пусть пока спишется с «большим» Толстым. И у него выяснит границы своей компетенции.
— Хорошо, тут мы поняли, — примирительно сказал Нарбутт. — Мы не поняли другое. Почему вы решили, что требуется продолжить розыск? Гришка Худой Рот убит. У нас есть свидетель его участия в смерти штабс-капитана Сергеева. На теле уголовного обнаружены также часы, принадлежащие приставу Емельянову. Что вас не устраивает?
— Витольд Зенонович, вы опытный сыщик. Отвечаю вопросом на вопрос. Вам самому не кажется, что одних часов мало, чтобы счесть Гришку убийцей еще и ротмистра Емельянова?
Паны переглянулись, и Лыков не понял, что они хотели сказать друг другу.
— Мало? Часов? Ну, это как поглядеть…
— А как нужно глядеть, чтобы ими удовольствоваться?
— Единственным абсолютным доказательством было бы признание самого преступника, — начал Витольд Зенонович. — Но благодаря вашему меткому выстрелу оно теперь невозможно. Кстати, я до сих пор под впечатлением! Где вы этому научились? Так вот. За смертью Гришки мы вынуждены оперировать второстепенными фактами. Его головорезы никогда не сознаются. Более того, они отрицают даже свое участие в убийстве пограничного штабс-капитана. И мы не сумеем на суде доказать их вину. Ян Касъер вообще отделается арестным домом. У нас только косвенные улики! И часы в таковом качестве вполне сойдут. Это серьезное дока зательство.
— Соглашусь, что серьезное. Но недостаточное.
— Послушайте, Алексей Николаевич! — взволнованно заговорил Гриневецкий. — Почему вы сомневаетесь в часах? У вас есть какие-то подозрения?
— Я допускаю, что их могли подбросить Гришке.
Надворный советник встал.
— Часы покойного пристава обнаружил мой подчиненный губернский секретарь Яроховский. Вы его обвиняете? Извольте объясниться!
Лыкову тоже пришлось подняться.
— Нет, конечно. Франц Фомич вне подозрений. Я подозреваю тут хитрость уголовных.
— По-прежнему ничего не понимаю!
— Давайте все же присядем. Так лучше… Я поясню. На мой взгляд, находка часов Емельянова никакая не улика. Она единственная, других нет, и все ваши выводы о причастности Гришки строятся исключительно на ней. Но что, если часы подброшены?
