Дж. Джонс - Реквием в Вене
Рихтер дружески ухмыльнулся Вертену, а затем заговорщически постучал по носу.
— Но опять-таки он оказал мне услугу, поскольку я давно хотел покинуть Вену для более благоприятного климата в Лондоне, где на меня большой спрос. Малер, таким образом, дал мне повод, необходимый для расторжения моего контракта. Найдутся такие люди, которые могут сказать, что я желаю Малеру зла, но почему, спрашиваю вас, если он был таким благодетелем по отношению ко мне?
И с этими словами представительный господин со смехом отбыл.
Ляйтнер не проявил подобной веселости, он с плотно сжатыми губами отвесил кивок в сторону Вертена и коротко попрощался с ним; Франачек тоже был чрезвычайно недоволен общением с Малером, пребывая в такой спешке, что у Вертена не оказалось минуты хотя бы перекинуться с ним парой слов.
— Этот человек невозможен, — процедил певец сквозь зубы, срывая свою панаму с вешалки из оленьих рогов, и выскочил из виллы, чуть не сбив с ног Вильгельма Тора, входившего в здание в этот самый момент.
Малер чувствовал себя весь день совершенно разбитым, ибо оркестр в деревне принялся играть как раз ко времени убытия визитеров и не могло быть и речи о сочинении музыки до конца дня. Тор быстро убрался, предположительно чтобы уехать тем же самым поездом, на который собирались успеть трое прочих посетителей.
Вертен провел в среду беспокойную ночь, но к утру принял окончательное решение: для него это было возвращение в Вену. В особенности после получения телеграммы от Гросса, извещающей о встрече с князем Монтенуово и о том, что жандармерия вскоре возьмет на себя обязанности по защите Малера.
Конечно же, такое сообщение не обрадовало Малера, в особенности непосредственно после его бурных объяснений с коллегами. Он воспринял утреннее известие Вертена как акт предательства. Последовало наказание в виде этой мучительной поездки на велосипеде.
Начал сгущаться туман. Вертен настолько глубоко погрузился в свои собственные мысли, что даже не заметил перемены в погоде. Солнечный день быстро сменился горным туманом, за которым последовала такая изморось, которая, казалось, пропитывала насквозь все. Вертен ускорил шаг, но не стал садиться на велосипед. Он ожидал в любой момент появления Малера на обратном пути.
Вместо этого адвокат услышал впереди слабые звуки. Они были похожи на человеческий голос, но у Вертена не было полной уверенности в этом. Однако в нем было что-то от паники. Адвокат попытался двигаться побыстрее, но идти с велосипедом было неудобно, педали постоянно били его по голеням. И тут он явственно разобрал мольбу:
— Помогите! Помогите!
Это был Малер. Вертен бросил велосипед и побежал вверх по тропе на звук призыва. Его нога споткнулась о большой камень на тропе, и он упал на четвереньки, ободрав ладонь о торчащий из земли корень. Он вскочил на ноги и опять рванулся в сторону, откуда доносились крики.
Наконец, завернув по западному витку извилистой дороги, он увидел Малера, или, вернее, его велосипед. Он буквально обвился вокруг ствола дерева на самом краю тропы, раскачиваясь над пропастью. Вертен бросился к велосипеду и увидел Малера в нескольких метрах внизу под велосипедом, ухватившегося за пучок веток альпийской черники; очки на носу косо съехали, лицо исказил страх.
— Слава Богу, что вы наконец-то добрались сюда, Вертен. Не знаю, сколько еще я смогу продержаться.
Не говоря ни слова, адвокат быстро окинул местность взглядом. Край тропы осыпался и не представлял собой прочной опоры, на которую можно было бы поставить ногу. Под Малером зияла пустота в несколько сотен метров; трудно было выбрать более неудачное место для такого падения.
— Да не стойте же как столб! Помогите мне.
Вертен попятился обратно на тропу.
— Куда же вы? Стойте! Помогите мне.
Он был слишком сосредоточен, чтобы откликаться на мольбы Малера. Вместо этого он подскочил к велосипеду и с силой прижал его к стволу белой пихты, проверяя прочность конструкции. Велосипед держался. Он быстро отстегнул свои кожаные подтяжки от брюк, связал их морским узлом и закрепил один конец на раме велосипеда. Он несколько раз рванул за самодельную веревку, дабы удостовериться в ее надежности, и направился к месту, где висел Малер.
Вертен несколько раз обернул кожаный конец своих подтяжек вокруг левой руки, медленно подбираясь к черничному кусту, служившему опорой Малеру. Щебень сыпался из-под его ног вниз, падая на Малера, но теперь, когда композитор увидел, что задумал Вертен, он успокоился и изо всех сил вцепился в ветки. Вертен увидел, что корни низенького куста начали вылезать из земли.
Он медленно подбирался к Малеру, стараясь больше не осыпать камней. Каждый шаг давался с трудом. Внезапно он не смог двигаться дальше, поскольку длина связанных подтяжек была ограниченной, а он еще не мог дотянуться до Малера.
Вертен быстро отпустил один виток подтяжек с левой руки, сжав их только в своей ладони. Он протянул правую руку, скользнувшую по острым кончикам черничного кустика, Малеру и наконец ухватил его за запястье.
— Когда я скажу «Пошел!», старайтесь рвануться вверх. Понятно?
Малер кивнул, его глаза были широко раскрыты от страха.
Вертен удостоверился, что его рука крепко держится за подтяжки. Он расставил ноги, чтобы обрести большую устойчивость, в надежде, что его ослабленная правая нога не подведет. Затем, сильнее сжав запястье Малера, он крикнул:
— Пошел!
Он дал мощный рывок и одновременно почувствовал, что Малер сделал попытку податься вверх, не бросая куста.
— Я держу вас, — прошипел Вертен. — Бросайте куст, старайтесь найти опору для ноги.
Он тянул и напрягался, чтобы подтянуть Малера вверх. На мгновение его правое колено сдало, почти потеряв устойчивость. Но, собрав все силы, он сместил центр тяжести на левую ногу, упиравшуюся выше.
Композитор, громко ворча, начал выбираться вверх по нависшему выступу. Наконец он смог перекинуть ногу через край, и Вертен почувствовал, что они победили. Но Малер не остановился, пока не выполз обратно на тропу. Тогда он перевернулся на спину и разразился истерическим смехом.
Вертен тяжело дышал. Он уселся в сгущающемся тумане около ствола дерева и начал осматривать велосипед Малера.
— Это не было случайностью, — внезапно произнес он.
Малер перестал хохотать, перевернулся на живот, поправил очки и взглянул вверх, на Вертена:
— Я ехал вниз, к вам, свернув по этому повороту. Но я не смог затормозить.
— Неудивительно, — заявил Вертен, подняв порванный конец одного из тросиков тормоза. — Он был подпилен почти насквозь. Этот тросик не смог бы выдержать энергичных попыток торможения.
— Но кто?.. — начал было Малер, затем передумал завершать свой вопрос.
«Действительно, кто?» — задал себе вопрос Вертен. Теперь, после того как дом был битком набит посетителями, недостатка в подозреваемых не было.
Когда они пешком спускались по склону горы вместе со своими велосипедами, туман рассеялся так же быстро, как и опустился, и вновь появилось солнце. На одном из крутых спусков они встретили другую компанию велосипедистов, кучку хохочущих молодых мужчин и женщин.
Вертен был немало удивлен, заметив среди них не кого иного, как Альму Шиндлер. Она равным образом была удивлена, но, когда Вертен сделал было попытку окликнуть ее, она покачала головой, а затем нарочито громко рассмеялась какой-то реплике одного из сопровождающих юношей.
Да, подумал Вертен, продолжая свой путь, недостатка в подозреваемых они определенно не испытывали.
Глава восьмая
— Любой из них имел такую благоприятную возможность, — заявил Вертен. — Все велосипеды стояли в ряд около виллы.
— Но как узнать, какой надо повредить? — усомнился Гросс. — Это либо было дьявольски умно задумано, либо злоумышленнику чрезвычайно повезло.
— Малер невысокого роста. Любой, имеющий представление о велосипедах, мог определить, который предназначен для него.
Вертен вернулся в Вену ранним утренним поездом, как только стало известно, что на вилле Керри будет дежурить жандармский агент. Малер, конечно, и слышать не желал о возвращении в Вену. Летние недели для сочинения музыки оставались для него священными, даже если они таили в себе угрозу для его жизни.
Вертен, Берта и Гросс сидели вокруг обеденного стола, наслаждаясь совместной трапезой. Вертен не сводил глаз со своей жены, надевшей платье бледно-голубого оттенка, который так контрастировал с цветом ее глаз. У нее было удлиненное лицо, но не слишком, сильный подбородок, кончик носа слегка вздернут. Летом у молодой женщины на коже высыпали веснушки, и она маскировала их пудрой для лица — ее единственная дань тщеславию. Берта излучала спокойную, домашнюю красоту, теплую совокупность даров женственности, и это не подлежало выставлению напоказ всему миру.
