Дэвид Дикинсон - Смерть в адвокатской мантии
Днем раньше он достиг если не победы, то решительного прорыва в изучении бесчисленных бухгалтерских документов Панкноула. Выяснилось, что суммарная цифра учредительских взносов его второй компании практически равна, с разницей в несколько шиллингов, сумме дивидендов, выплаченных акционерам первой. Причем, объявляя лишь процент от акций, мошенники не давали общей цифры этих выплат. Так им удавалось закамуфлировать начальный этап аферы. Но если знать размер дивидендов на одну акцию, то остается всего лишь умножить это число на количество акций, выпущенных изначально.
Эдвард предполагал, что обнаруженный им результат будет повторяться во всей цепочке постоянно учреждавшихся новых компаний. Однако от бесконечных цифр у него начинала гудеть голова, так что время от времени он выходил из бюро отдышаться и бродил по двору, бубня себе под нос мантру про билеты.
Но вот наступило субботнее утро, и он стоял у эпицентра своих страхов, у этих ужасных железнодорожных касс. Билеты продавали четыре кассира: незлобивый на вид старичок, которому давно пора было на пенсию, бойкий парень с повадками уличного букмекера, очень серьезный джентльмен в очках с толстыми стеклами и улыбчивый мужчина средних лет. Эдвард никак не мог сделать выбор между улыбчивым и старичком. Он озирался в ожидании Сары и беспрестанно поглядывал на часы. Поезд отправляется в 9.20, то есть через десять минут, а билетов еще нет. Может, попробовать купить их самому? Но если он не сможет заговорить, Сара выручит его и произнесет, что надо. Слава Богу, вот и она! На этот раз в темно-синей юбке, лимонного цвета блузке и необыкновенно кокетливой шляпке, которую она одолжила у соседки-подруги. («Это придаст тебе пикантности, — заверила та, — и подбодрит Эдварда!») На руке у Сары висела прикрытая бледно-зеленой салфеткой корзинка с завтраком. По лицу Эдварда она поняла, что у него опять проблемы с речью: наверно, робеет спросить билеты. А он с тоской взглянул на кассы — у окошка, где сидел старик, никого не было — и медленно двинулся туда. Приблизившись, протянул деньги, открыл рот… Нет, слова не шли.
— Не торопись, сынок, — сказал кассир, — спешить некуда.
Эдвард сделал еще одну попытку. Тот же результат. Пальцы его уже стали нащупывать в кармане спасительный листок с текстом, но тут девичья ладонь нежно коснулась его руки. Он снова набрал в грудь воздуха и выпалил на одном дыхании:
— Два до Оксфорда и обратно со скидкой.
— Счастливой поездки! — пожелал ему кассир, вручая билеты и сдачу. Он был бы рад, если бы его внук встретил такую же милую девушку. — Налево, — крикнул он вслед Эдварду и Саре, — четвертая платформа.
Им удалось найти свободное купе. Сара поставила корзинку на багажную полку. Эдвард достал купленный в вокзальном киоске путеводитель по Оксфорду.
— А что в корзинке? — спросил он. Речь его опять лилась свободно.
— Так, — озабоченно сдвинула брови Сара, — кажется, ничего не забыла. Сандвичи с ветчиной, сандвичи с яйцами, сандвичи с помидорами, яблоки, кусок сыра и бутылка лимонада.
— Пир на весь мир! — в восторге воскликнул Эдвард и стал изучать путеводитель.
Сара вспоминала свой разговор с матерью, который состоялся два дня назад.
— Кто у него родители, Сара? Из какой он семьи?
Пришлось сознаться, что она понятия не имеет о его семье и даже не знает, где он живет.
— Право же, Сара, это неразумно с твоей стороны. Ну а как он хоть выглядит, этот твой Эдвард?
Сара обрисовала его наружность: довольно высокий, худощавый, глаза карие, волосы вьются. Но потом она допустила ошибку. Впрочем, было бы еще хуже, если б Эдвард когда-нибудь пришел к ним и проблемы возникли во время его беседы с миссис Хендерсон. В общем, Сара, слегка смущаясь, сказала:
— Понимаешь, мама, у Эдварда порой нелады с речью. Хотя со мной он всегда говорит прекрасно.
— Что значит — «нелады с речью»? Он что, дефективный? Ты собираешься ехать в Оксфорд с глухонемым?
— Да никакой он не глухонемой, мама. Слух у него отличный. Просто иногда ему трудно говорить, но, я уверена, у него это пройдет.
— Если это длится так долго, то, уж видно, навсегда. До самой могилы проживет молчком. Но как же он выступает на процессах?
— Он там не выступает, мама.
— То есть как это — «не выступает»? Как можно выиграть дело, если ни судьи, ни присяжные не слышат твоих аргументов?
— Со временем и он будет участвовать в судебных прениях.
— Со временем? А чем он зарабатывает, если не может говорить и даже не появляется в зале судебных заседаний? Чем он вообще занят в Куинзе, хотела бы я знать? Метет полы? Или кошек гоняет?
— Мама, он референт, помощник юриста, один из тех, кто готовит материалы для выступлений адвокатов.
— Спасибо, дорогая, как-нибудь обойдусь без твоих разъяснений. Благодарение Богу, я еще из ума не выжила и понимаю, что такое помощник юриста. А жалованье-то твоему Эдварду платят? Или он получает только то, что адвокаты жертвуют ему из своего кармана? А может, он бессребреник?
— Ничего подобного, мама. Эдвард получает почасовую оплату, как адвокаты, которые работают на клиента. Юрист может сделать прекрасную карьеру, даже если он не выступает в суде. А Эдвард один из лучших специалистов в своем деле. Сейчас он, кстати, готовит материалы для громкого процесса афериста Панкноула.
Сара считала, что эта фраза произведет на ее мать должное впечатление.
— Неужели? — рассеянно отозвалась миссис Хендерсон и решительно подвела итог: — Думаю, тебе не стоит иметь дело с человеком, который все время молчит, словно актер, которому не досталось нормальной роли. У тебя не должно быть с ним серьезных отношений.
— А их вовсе и нет, мама. Мы с Эдвардом просто дружим.
Мать пробурчала что-то неразборчивое.
— Приведи-ка его сюда, Сара, я хочу сама на него поглядеть.
— Хорошо, мама. Я приглашу Эдварда к нам, когда мы с ним поедем в Оксфорд.
— И что это он вздумал везти тебя именно в Оксфорд? Там что, есть какая-то зона тишины, где всем студентам и преподавателям велено хранить молчание?
— Вроде бы нет.
— А этот твой Эдвард сумеет при мне хоть слово вымолвить? Или будет сидеть тут и, как рыба, рот разевать? Уж и не знаю, что я теперь скажу миссис Виггинс, ох, не знаю.
— Вот увидишь, — дипломатично заметила Сара, — все будет прекрасно, если только ты не будешь к нему жестока.
— Жестока? Я? О чем ты говоришь! Да я хоть раз в жизни была к кому-нибудь жестока?
— Прости, мамочка, — виновато улыбнулась Сара. — Я хотела сказать, слишком строга.
Миссис Хендерсон обиженно фыркнула, и прения были отложены.
А сегодня был выходной и сияло солнце. Поезд прибыл в Оксфорд, и Эдвард достал с полки корзинку для пикника. Они решили сразу пойти к реке, а университетский городок осмотреть позже — Эдвард боялся, что в любой момент может начаться дождь. Молодые люди прошли по Георг-стрит до Корнмаркет-стрит и остановились на перекрестке. Справа располагались Бэлиол, Тринити и Сент-Джонс, слева — музей Эшмолин и Рэндольф-отель. Полюбовавшись ими издали, Сара и Эдвард отправились дальше, заглянули в Пемброк-колледж и в немом изумлении постояли перед громадой собора Церкви Христа.
— Прямо как наш Куинз-Инн! — воскликнула Сара, выходя из Пемброка. — Даже таблички с именами в парадном вестибюле, как у нас. А какое заведение старше, Эдвард?
Эдвард перелистал путеводитель.
— Пемброк старше Куинза, — сообщил он. — Но я не знаю, как насчет других лондонских корпораций. Во всяком случае, здесь говорится, что самый старый колледж Оксфорда основан в 1249 году. Стало быть, университету уже шесть с половиной веков.
Лодочнику на прокатной станции у Фоли-бридж с виду было немногим меньше. Слегка обнажив два последних, торчавших спереди зуба, сгорбленный старец, напоминавший сказочного гнома, сидел у стола в лодочном сарае.
— Вам гребную или плоскодонку? — просипел он. — Коль плоскодонку не водили, так лучше возьмите гребную.
— Плоскодонку, пожалуйста, — твердо ответил Эдвард, и Сара удивленно взглянула на него.
Помощник гнома казался по сравнению с ним просто мальчишкой — ему, вероятно, едва перевалило за семьдесят и он сохранил почти все зубы. Он провел парочку к речному причалу и устроил Сару с ее корзинкой на подушках в середине лодки. Эдвард занял позицию в конце, и лодочник, кряхтя, отпихнул лодку от деревянного помоста.
Длинная прямоугольная плоскодонка напоминает венецианскую гондолу, но, в отличие от нее, не суживается к носовой части. С одного конца она закрыта до самых бортов узким дощатым настилом, способным выдержать вес стоящего на нем человека, — в Кембридже участник лодочных состязаний становится именно туда. На противоположном конце — ряд перекладин, в них упираются ногой, управляя лодкой, студенты Оксфорда. В центре судна разложены подушки. Лодки — традиционное место для пикников и романтичного уединения парочек. Лодкой управляют с помощью длинного деревянного шеста с железными шипами на конце, которые втыкаются в гальку на дне реки. Опустив и воткнув шест, спортсмен пригибает его на себя и, оттолкнувшись им от дна, посылает лодку вперед. Затем накренившийся под углом в сорок пять градусов шест вытаскивают, и все повторяется сначала.
![Харлан Эллисон - Время глаза [Время ока]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
