Клод Изнер - Дракон из Трокадеро
Фредерик Даглан не стал повторять их маневр и затерялся в толпе любопытных. Предпринятые им меры предосторожности ни к чему не привели, потому как Кэндзи Мори, японский партнер Виктора, сумел раствориться в окрестном пейзаже, прибегнув к тактике мимикрии.
«Идиот! Мягкая шляпа, как и обноски, кое-где еще сохранившие былой лоск, не спасут его от боцмана, если тот вдруг… Вы, господин Легри, составили неверное представление о том, что собой представляют ваши близкие».
Все свое внимание Фредерик сосредоточил на Ихиро.
«А ведь мысль использовать эти белые румяна и бороду отнюдь не глупа, это вполне может сбить с толку».
В этот момент Даглан заметил, что за японцем наблюдает еще один человек. Под навесом шатра какой-то слегка сгорбленный тип резкими движениями кисти без конца отправлял в полет пестро раскрашенное йо-йо. В тени навеса черт его лица было не разобрать, но Даглан догадывался, что этот человек наблюдает за окрестностями, будто боится, что на него устроят охоту. Постояв так довольно долгое время, человек спрятал йо-йо, двинулся к театру, вдруг присел и сделал вид, что завязывает развязавшийся шнурок ботинка. Даглан увидел, что мимо прошли двое стражей порядка в белых тиковых штанах. Когда они удалились, человек встал, быстро пошел назад и исчез за углом шатра. Не успел Даглан отреагировать, как незнакомец смешался с толпой.
Глава одиннадцатая
Пятница, 27 июля
Жозеф спрыгнул с омнибуса неподалеку от пассажа Вердо, заторопился к дому 40 по улице Гранж-Бательер, где располагалась редакция «Паспарту», поднялся на третий этаж и толкнул перед собой дверь.
В десять часов утра все сотрудники пребывали в полной боевой готовности.
Жозеф прошел по редакционному ковру, обошел стороной кучу французских и иностранных газет, наваленных рассыльными, поздоровался с двумя редакторами, которые внимательно их просматривали, вырезая ножницами свежие новости, которые нужно было перевести или воспроизвести в первозданном виде в очередном номере. В редакции царила лихорадочная атмосфера, все куда-то бежали, хохотали, то и дело рокотали размеренные голоса печатных машинок и раздавались телефонные звонки. Забаррикадировавшись в рабочих кабинетиках, крохотных, как душевые кабинки, хроникеры, вернувшиеся из Сената, Палаты депутатов, полицейских комиссариатов, с Выставки или биржи, строчили свои репортажи, соревнуясь друг с другом в скорости. Специалисты по сплетням вверяли бумаге более или менее достоверные сведения, почерпнутые у секретарш в приемных. Чтобы поразить читателя, они вплетали в повествование слова, услышанные мельком и изобретенные ими самими, описывая чьи-то досадные промахи, несчастные случаи, самоубийства, нападения.
Жозеф уже собрался постучаться к редактору, но тут его окликнула какая-то стажерка:
– Господина Антонена Клюзеля нет, из-за отключения воды у нас в типографии возникли проблемы. Грузовой подъемник, доставляющий печатные формы, не работает, и в цех по изготовлению клише их пришлось спускать вручную. А они, эти штуковины, весят добрую тонну.
В этот момент на них вихрем налетел холеный молодой человек в перчатках и с тростью в руке.
– Месье, этот господин спрашивает Антонена Клюзеля.
– Отошлите его к Сахарной Лапочке, мне надо бежать.
– К Сахарной Лапочке? – удивился Жозеф.
Молодой человек окинул его взглядом и засмеялся.
– Блондинка в теле по имени Элали, возлюбленная Вируса. Это такой псевдоним, внештатными сотрудниками ведает она… А вы, собственно, кто?
– Жозеф Пиньо, вношу посильный вклад в увеличение тиражей вашей газеты. Я пишу романы и поэтому с Антоненом Клюзелем, также известным как Вирус, вожу знакомство с незапамятных времен.
– Вот как? Пиньо… Ваши опусы читаются довольно легко.
– А еще меня публикует издательство «Шарпантье-Фаскель», – внес уточнение Жозеф.
– Вижу, вы принадлежите к когорте литераторов, мечтающих, чтобы их творения пачками продавались в отделах «Книги по 3,50 франка», причем перевязанные авторитетной ленточкой «Новинка».
– Почему бы и нет? С кем, собственно, имею честь?
– Рено Клюзель, племянник Вируса, репортер.
«Желторотый педант, ненавидящий прозу и питающий к ней презрение, – подумал Жозеф. – К тому же, минувшей осенью этот сопляк чуть было не сорвал нам расследование! Не переживай, дружок, я ничего не забыл и в долгу не останусь».
И решил придерживаться позиции «полнейшей искренности и простодушия», если воспользоваться его собственным выражением.
– Примите мои поздравления, держать в руке ручку в такую жару – настоящий подвиг, особенно в перчатках. Знаете, я тут испытал одно средство, позволяющее не так страдать от зноя.
– В самом деле? В чем же оно заключается?
– Нужно писать на охлажденной бумаге.
– Прекрасно, я обязательно им воспользуюсь.
– Господин Клюзель, я могу обратиться к вам за помощью?
– Можете, но не сейчас, я в цейтноте, нужно срочно проверить некоторые факты и тут же написать материал.
– Всего один телефонный звонок в лондонскую «Таймс» по неотложному делу.
– Сожалею, но я уже убежал, внизу ждет автомобиль, приходите завтра.
Наступив на горло своей гордости, Жозеф перешел на раболепный тон:
– Я обращаюсь к вам потому, что высоко ценю ваши передовые взгляды. Ясность мышления, проявленная вами во время расследования убийств в Часовом тупике1,[81]произвела на меня неизгладимое впечатление, скажу даже больше – вдохновила. Можно мне с вами?
– Видите ли… путь предстоит неблизкий.
– Неважно, для меня это было бы настоящим подарком.
– Ну хорошо, пойдемте, о том, что вас к нам привело, расскажете по дороге.
– Куда направляемся?
– В Буживаль. Со мной связался владелец кафе на берегу Сены и рассказал, что жалобы парижан на плохой запах из сточных канав – это цветочки по сравнению с тем, что приходится терпеть тем, кто живет на Сене. И посоветовал приехать, чтобы глотнуть воздуха, которым они дышат. «Сравнив, вы поймете до какой степени соседство с большим городом может отравить даже самый восхитительный пейзаж», – добавил он. Если его слова получат свое подтверждение, я позабочусь о том, чтобы представить всех этих господ из департамента водоснабжения в самом надлежащем свете.
Жозеф окатил репортера враждебным взглядом и двинулся за ним.
Автомобиль остановился в Марли-ла-Машин[82], где их встретил владелец кафе, попросивший журналиста приехать. Гостей тут же окутало облако зловонных миазмов. Каждый из них вытащил носовой платок и приложил его к носу.
Протекавшая перед ними Сена, которой полагалось отражать голубое небо, несла почерневшие от грязи воды. У каждого берега клубилась белая пена, покрытая омерзительным налетом, который лопался смрадными пузырями.
– Какая гадость! – воскликнул Жозеф.
– И давно у вас такая вонь? – поинтересовался Рено Клюзель.
– От этого смрадного окружения мы мучаемся вот уже три недели. Жители разъехались кто куда, а ведь здесь такой милый уголок. Взгляните, разложение идет вовсю.
Осаждаемые роившимися вокруг мухами, на склонах берегов гнили целые кучи рыб. Под палящим солнцем вверх брюхом плавали вздувшиеся трупы животных.
К мужчинам присоединился какой-то лодочник.
– И что теперь будет? Вчера я доплыл до Вернона. Повсюду дохлая рыба. В такой зной фекалии из канализации разлагаются и превращаются в яд для нее. Одна моя подруга, владелица купальни, обанкротилась. Кому захочется нырять с головой в эту клоаку? Вся эта малярия приходит к нам из Парижа. А идиоты-рыбаки, собирающие дохлых пескарей?
– Ты прав, Альбер, – поддержал его владелец кафе. – Послушайте, если бы я отдал свою одежку в Институт Пастера, а господа ученые провели бы ее анализ, выращивать культуры микробов, которыми она кишит, можно было бы аж до 2000 года, на этот счет у меня нет ни малейших сомнений.
– Интересные у вас расчеты, я запишу, – сказал Рено Клюзель.
Жозеф вовсю силился не потерять сознание, что, впрочем, совершенно не мешало ему записывать разговор. Влажность была невыносимая, а жужжание мух терзало слух. В зеленоватой пене неподвижно застыл огромный налим с прогнившим брюхом и вывалившимися наружу внутренностями. Жозеф в ужасе отпрянул. Его взгляд упал на облаченную в перчатку руку Рено Клюзеля, усиленно строчившего в своем блокноте.
– Пора возвращаться, – слабеющим голосом предложил он.
Плохо контролируя свои действия, он вновь посмотрел на налима. Теперь рыбина плыла по течению. Жозеф нагнулся вперед, положив руки на бедра, затаил дыхание, бросился к стоявшему в паре метров автомобилю, рухнул на подножку и сделал медленный выдох. Затем, словно во сне, стал ждать возвращения Рено Клюзеля, бесстрастно разговаривавшего с двумя местными жителями.
