Александр Логачев - Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма
Лева добрался-таки до середины дороги и положил на нее карабин-гранатомет. Руки вверх, как тянуло, он не поднял. Еще неверно поймут. Он не сдается, он предлагает немецко-финскую дружбу. Он опустил руки по швам.
— Freudschaft, Hitler, Mannerheim[36].
Он стоял неподвижный, но живой. Никто не стрелял. Но никто и не спешил навстречу. Чего ж ты боишься, разозлился Лева. Перед тобой невысокий, не богатырской ширины немец, еще и в очках.
Какой же я шлимазл, вдруг запоздало спохватился Лева. Надо было по-английски заговорить! Англичане же собирались посылать в Финляндию войска, он бы и подумал, что уже прислали…
Зашевелился сугроб возле дороги. Поднялся. В белых руках белое оружие. Очертаниями оружие более всего походило на их «Суоми». Почему белое? Ах да, Ильинскому же тоже обматывали винтовку бинтом. Лева видел, что его держат под прицелом. Но, странно, страх уходил. Наверное, оттого, что финн тоже показал себя. И даже тоже выбирается на дорогу. Осторожно выбирается, чтобы не пропустить ни малейшего движения незнакомца. А Лева уже дольше не мог терпеть. Щеки промерзли насквозь и взвывали тупой болью омертвения. Пуля так пуля. Сержант Коган поднес руки в вязаных рукавицах к лицу и принялся тереть шерстью о кожу. Вместе со щеками пришли в движение, заскакали, задеваемые пальцами, на переносице очки. И наконец слетели на дорогу. Когда Коган поднял их, то увидел, что финн уже находится прямо перед ним.
— Guten Tag, Kamerad! — приветствовал финна сержант госбезопасности, отрывая руки от лица. — Das Dokument. Lese mal.[37]
Лева медленно достал из кармана маскировочной кутрки предусмотрительно переложенную в нее за деревом инструкцию по эксплуатации баллонов с ипритом. Ту, что он вчера переводил командиру. Она была отпечатана на добротной, плотной бумаге, а ее заглавный лист украшал имперский орел со свастикой в кружочке. Рисунков, изображающих баллоны — хоть в чем-то фашисты молодцы — инструкция не содержала, все объяснялось на словах. Орел и свастика должны внушить доверие.
Дальнейшие свои действия Лева, сидя за деревом, представлял так: дождаться, когда финн повернется спиной, выхватить нож из-под куртки и всадить в спину. Подло, конечно, в романах и кинематографе благородные герои так не поступают, но война есть война.
Финн взял протянутый документ, вгляделся в него, потом перевел взгляд на Леву, словно сверял его личность. Трудно было понять, какие эмоций отражаются на лице врага, потому что и лица видно не было. Его скрывал вязаный подшлемник, обмотанный марлей, открыты только глаза.
— Ich bin aus Gestapo[38], — счел нужным уточнить сержант госбезопасности.
Что ж он молчит, забеспокоился Лева, о чем задумался. Не должен же он думать о том, что у немца из фашистской Германии не может быть еврейский тип лица, откуда простому финну могут быть известны такие тонкости?
Финн вернул Леве инструкцию по эксплуатации баллонов и сказал, указав на себя пальцем:
— Миня олен Айно Лейнонен. Олен теялля юксин, олен вартия, миня ен тиедя, митя тапахтуу…[39]
8Палец входил в широкое кольцо, рвал его в сторону от изделия, хотя достаточно было просто потянуть. Вытащенный, как заноза, предохранительный шплинт уже не удерживал спусковой рычаг запала. Рычаг удерживали пальцы, прижимая к корпусу изделия. Пальцы вместе с рукой описывали в воздухе полукруг, взмывали вверх и разжимались.
Выпущенное на волю изделие американского производства, обозначающееся как М-16, медленно поворачивалось в полете над снежным полем. А в корпусе цилиндра зарождалась, развивалась и стремительно неслась к концу короткая внутренняя жизнь: боевая пружина запала провернула на оси ударник, произошел накол и воспламенился верхний капсюль и замедлитель. Граната как раз проходила верхнюю точку своего полета, сравнявшись с высотой домов, к которым продвигались люди, бросившие ее. Замедлителю хватило двух секунд, чтобы прогореть, и воспламенилась шашка. Ее горение плавило крышку, отделяющую шашку от дымового состава. До кончины изделия оставалось совсем немного. Американская придумка сближалась со снежным покровом, давно не освежавшимся снегопадами, и потому он был не пушисто бел, а покрыт ямами, ямками, следами от лыж, ног, тел, черными крапинками копоти, кусками окровавленных тряпок и стреляными гильзами. Не было на этом поле только звериных следов. Звери давно обходили это место, с тех пор как люди начали на нем свою охоту друг на друга.
Ручная дымовая американская М-16 упала в карельский снег, выдавив в нем лунку. Вспыхнул дымовой состав, пошла возгонка красителей, от корпуса цилиндра отлетели под давлением изнутри восемнадцать полосок клейкой ленты, и из восемнадцати дырочек повалил дым. Дымовой гриб вырастал из лунки, оплавляя и расширяя ее, превращался в облако фиолетового цвета. Фиолетовые клубы добавились к красным, желтым, бело-серым и оранжевым клубам, образовавшим стены полевого коридора, по которому продвигалось трое лыжников.
— Цирк какой-то, парк культуры и отдыха, — ворчал старшина, вырывая на бегу очередное кольцо гранаты, на корпусе которой было выведено «blue smoke».
Старшина бежал первым. Потому что именно у него в дуло винтовки, висящей по-уставному и по-походному через плечо, была вставлена ветка, а на ней развивался прямоугольный отрез красной материи. Вернее, бардовой. На флажок пошла найденная в сарае старого хуторянина замызганная тряпка, которую пришлось отстирывать. И благодаря ему или благодаря тому, что всего трое лыжников, в открытую, по прямой бежавших к окруженной деревне, не должны казаться врагами, но свои в своих не стреляли. Да и дымовая завеса из затейливых цветовых сочетаний, скрывавшая лыжников от выстрелов из леса, но не от выстрелов из деревни, говорит о том же — не спешите в нас стрелять.
— Свои! Ребята! Советские! — не останавливаясь, закричал старшина Зотов, когда до стоящего боком, мертвого, присыпанного снегом танка, оставалось шагов тридцать. — К вам!
Трое лыжников обогнули вросшую в снег машину. Из окопа, вырытого сразу за танком, поднялся человек в противогазе.
9Лева шел по лыжне первым, ничего не мог сделать и старательно искал выход. Пропустить финна вперед? Он непременно заподозрит неладное и спину свою не подставит. Незаметно вытащить нож? А как его вытащишь незаметно, когда надо палку из одной руки переложить в другую, запустить руку под куртку. А потом потребуется развернуться вместе с лыжами и сойтись. А как сойдешься на этих лыжах! Огреть прикладом карабина? И снова — незаметно удар не подготовишь. Надо стянуть оружие с плеча, размахнуться. И сблизиться опять же. И недостаточно в нем, Леве, силы, чтобы одним ударом решить вопрос. Может, выстрелить гранатой? А самому отпрыгнуть за деревья? Лева размышлял над вариантами и шел по лыжне первым.
Разрывы и стрельба в лесу прекратились. Газа тоже не чувствовалось. Газ донесло до того места на дороге, где они с этим человеком без лица долго кричали и размахивали руками, но в разреженном состоянии. Он вызвал лишь кашель и слабую резь в глазах. Лева принялся с жаром объяснять, главным образом, с помощью жестов, что их немецкий отряд посчитал, что в лесу одни русские, вот и перестарались, дескать. Лева показывал противогаз, водил пальцем под словом «Detschland». А потом финн поверил, согласился и пошел за Левой к их, то есть немецкому, отряду.
А если они напорются на его, финна, товарищей, подумалось Леве сейчас, на лесной лыжне? Ответом на его невысказанный вопрос стал крик на чистом русском языке:
— Лева, это ты, что ли?
Оба — и сержант Коган, и финский стрелок — оглянулись на крик.
— А это что за хмырь с тобой? — Сверху, оттолкнувшись палками, к ним заскользил по склону капитан Хромов.
Хромов узнал Леву по фигуре и по карабину с набалдашником, по манере передвигаться на лыжах, на которую успел насмотреться за последние дни. С узнаванием в условиях снежной войны дело обстояло непросто. Все в одинаковой маскировке без знаков отличия, да еще и оружие одинаковое. Но Леву-то трудно было как раз не опознать, даже со спины.
Сержант Коган увидел Хромова. И увидел, как поднимается ствол «Суоми» в руках финского стрелка. Лева прыжком развернул лыжи, толкнулся палками, выдернул их тут же из снега, вскидывая, и остриями лыжных палок, похожими на копейные острия, ударил в обмотанный белой марлей пистолет-пулемет. Отклоненная очередь прошла над плечом затормозившего разворотом капитана Хромова и ушла вбок, отряхивая с еловых и сосновых ветвей снежные шапки. Левины лыжи наехали на лыжи финна, а Левины руки, с которых свисали продетые в кожаные петли палки, в кожух «Суоми». В кожух, обмотанный марлей, в которой были проделаны продольные отверстия. Финн, зарычав под подшлемником, рванул пистолет-пулемет в сторону, пытаясь освободить его от чужих рук, и это ему удалось.
