Александр Арсаньев - Второе дело Карозиных
– Я просто знал, куда еду, – ответил на это Ковалев. – Чаю, к сожалению, нет, но есть немного вина.
– Благодарю вас, не нужно, – отказалась Катенька.
Перекусили. Некоторое время ехали молча, каждый погруженный в свои мысли. Катенька думала о том, как будет поражена Варя, когда узнает, какой монстр Ольшанский. Она почему-то была уверена, что Варя не знает его истинного обличия. Да уж, на этом фоне Антон Гаврилович смотрится чуть ли не невинным младенцем. Вот ведь что делает сравнение! Еще она, конечно, думала о том, почему Ковалев, оставшись с ней наедине, находясь так близко, ни разу еще не сделал попытки заговорить о другом… О том, о чем пытался говорить с ней на балу. Катенька украдкой поглядывала на своего спутника, но его красивое мужественное лицо в полумраке казалось ей строгим и решительным. Он был полностью погружен в себя. О чем он думает, трудно было угадать.
Он поймал один ее взгляд и, стряхнув с себя задумчивость, улыбнулся:
– Вы, наверное, не ожидали от своей подруги такого? – спросил он.
– Нет, – честно ответила Катенька.
– И что же, вы ее осуждаете? Презираете ее?
– Сергей Юрьевич, согласитесь, что если бы я ее презирала, я бы вряд ли ехала сейчас к ней, – произнесла Катенька.
– Значит, вам не кажется ужасным ее поступок? – продолжил расспросы Ковалев.
– Поступок ужасен, но есть смягчающие обстоятельства, – проговорила она.
– Вот как? Вы о них умолчали, – заметил Сергей Юрьевич.
– Разве? – позволила себе удивиться Катенька. – Я ведь сказала вам, что она вышла замуж за нелюбимого ею человека. – Почему-то ей не захотелось говорить ему о том, что этот человек разлучил Варю с Ольшанским. – За человека уважаемого, но, увы, нелюбимого.
– А вы? – вдруг спросил Сергей Юрьевич.
«Началось!» – пронеслось в голове у Кати. И она сама не знала, радоваться этому или огорчаться.
– А что я? Я люблю своего мужа, – нашла в себе силы сказать Катя. – Я ему верна. Я не могу его бросить.
– Чувство долга? – проницательно заметил Ковалев.
– Если хотите, то да, – не стала отрицать Катенька.
– Значит, вы своего мужа любите? – переспросил с какой-то непонятной, но волнительной интонацией Сергей Юрьевич.
– Смотря что понимать под этим словом, – неожиданно для себя вместо короткого «да» сказала Катя.
– Интересно, – хмыкнул он и устроился на сидении поудобнее, распахнув пальто. – И что же вы под этим словом понимаете?
– Общие склонности, взаимное уважение, преданность, привычку, наконец, – ответила Катя, глядя на своего спутника.
– А как же взрыв страстей? – с легкой иронией сказал он. – Как же любовное томление? Как же желание обладать? Разве не такая любовь – любовь? Все романы только о такой любви и говорят. Поправьте, если я не прав, – он, похоже, забавлялся.
– Романы да, – кивнула Катя. – Но в жизни такая любовь почти не встречается. И потом, такая любовь всегда трагедия. Мне такая любовь не известна.
– И вы не жалеете? – Катя скорее почувствовала его взгляд, нежели увидела.
– Жалеть? – в свою очередь с ироничной ноткой переспросила она. – Как можно жалеть о том, чего не знаешь?
– И что, совсем не хотите узнать? – он наклонился к ней ближе и спросил с такой интонацией, что у Кати невольно зашлось сердце. – И никогда не хотели?
Катя молчала, борясь с желанием прикоснуться к его гладко выбритой щеке. «Ну же, протяни только руку! – тут же принялся нашептывать ей знакомый голос. – Коснись его! Тебе ведь так этого хочется!» «А как же Никита? – Катя снова вступила в перебранку с невидимым собеседником, который, увы, скорее всего был частью ее же самой. – Ведь я обещала ему!» «Да, но при чем здесь Никита? – возмутился голос. – Ты просто погладишь его по щеке! И только-то!» Катя еще какое-то мгновение колебалась, а Ковалев, видимо, почувствовав ее внутреннее смятение, буквально замер в ожидании. Наконец, она вздохнула, осторожно протянула руку и коснулась его прохладной щеки. Прикосновение, такое легкое, такое невинное, пронзило ее насквозь. Отдалось жаром внутри нее, испугало чрезвычайно, так, что Катя тут же отдернула руку, но было поздно – Сергей Юрьевич тут же поймал ее ладонь и стал целовать ее пальчики. Взял и другую ладонь. Катя запаниковала, с ней никогда, никогдашеньки ничего подобного не происходило! «Боже мой! – в полнейшем смятении думала она. – Боже мой! Что же это?.. Неужели это?.. Так вот, значит, что это!.. Вот, значит, как!..»
– Катя… – шептал между тем Сергей Юрьевич, целуя ее руки, обнимая ее колени. – Катя… Милая…
И Катя с ужасом осознавала, чувствовала, как чего-то требующая горячая волна восстает внутри нее, как поднимает и несет ее куда-то и нет, нет, совершенно нет сил с ней бороться. Нет ни сил, ни желания. Только одно – уступить, уступить этому требовательному, беспощадному жару, отдаться ему полностью… Все отодвинулось, все пропало, оставался только этот жар и тот, кто, – она знала, – кто только и сможет его утолить. Казалось, ничто не остановит, ничто не вмешается, ничто не помешает! Сергей Юрьевич пересел на сидение рядом с Катей, поднял ее лицо за подбородок и наклонился…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
– Прибыли! – крикнул вдруг в самое окно кучер и оба они вздрогнули от его грубого окрика, точно проснулись. – Прибыли, барин! – ворчливо повторил Кучер, распахнув дверцу. – Уже, почитай, минут пять стоим!
– Поезжай к гостинице, – недовольно приказал Ковалев.
– А мы где? У ейной двери и стоим! – еще ворчливей бросил кучер и захлопнул дверцу.
Катя провела рукой по волосам, чувствуя, что безумие окончилось. Что все позади, что Бог вмешался. Ковалев смотрел в окно. Катя ощутила прилив стыда, и через силу начала, все еще тяжело дыша:
– Сергей Юрьевич…
– Ничего не говори, – обернулся он к ней и коснулся ее губ пальцами. – Ничего, – и долго еще смотрел на Катю.
Она кивнула, он отнял от ее лица руку, потом не удержался, провел тыльной стороной ладони по ее щеке, вздохнул.
– Прибыли, значит, – сказал он уже спокойней, своим обычным уверенным тоном. – Ну что ж, пора.
Он запахнул пальто, надел шапку, вышел из возка. Катя непослушными пальцами натянула капотик и вышла следом за ним.
– Где мы? – спросила она, оглядываясь в вечернем сумраке.
– В одном уездном подмосковном городке, – ответил Ковалев. – Это единственная гостиница в городе, нам сюда и надо. Да, Катерина Дмитриевна… – Сергей Юрьевич повернулся к ней и посмотрел с прищуром. Катя облегченно вздохнула, услышав, что он обращается к ней по-прежнему, его «ты» и «Катя» повергало ее в трепет. Теперь же она почувствовала себя спокойней. – Думаю, вам лучше подождать меня внизу.
Катя кивнула. Зашли в подъезд гостиницы – длинного двухэтажного здания, освещенного газом. Катя остановилась почти у самых дверей, а Ковалев уверенными шагами пересек просторный, но скромный вестибюль и о чем-то тихо переговорил с портье. Тот ему что-то ответил и показал на лестницу. Ковалев кивнул, глянул на Катю ободряюще и стал подниматься на второй этаж.
Катя приложила ладони к горячим щекам, несколько раз глубоко вздохнула, чтобы окончательно прийти в себя. А потом вспомнила, что Сергей Юрьевич ведь сам же говорил, что здесь им окажут помощь. Ведь Ольшанский без сомнения опасен, и наверняка вооружен! Но кто им поможет? В вестибюле никого не было. Быть может, полицейские на втором этаже? И Катя, не зная, за кого сейчас волнуется больше – за Ковалева или Вареньку – метнулась к лестнице и быстренько поднялась на второй этаж. Как раз вовремя.
Коридор был длинный и полутемный, в одно окно. Ковалев стоял в конце его, перед дверью. Он как раз постучался. Ему кто-то слабо ответил из-за двери, он сказал:
– Да, это я.
В следующее мгновение дверь распахнулась и Катя отчетливо увидела в полосе света чью-то тень, а в следующее мгновение Сергей Юрьевич сделал какое-то короткое движение правой рукой, что-то в ней блеснуло и раздался выстрел. Тень пошатнулась и рухнула.
– Нет! – пронзительно крикнули в номере и Катя с ужасом узнала Варенькин голос. Варя зарыдала.
Тотчас несколько дверей распахнулось, повысовывались испуганные постояльцы, Ковалев повернулся, увидел Катю, увидел прочих, на его красивом лице мелькнуло какое-то раздосадованное выражение, и он громко и строго произнес:
– Полиция! Вернитесь в номера!
Катя, не веря случившемуся, подхватила юбки и побежала к нему. Кое-кто последовал приказу полицейского, а самые бесстрашные или любопытные по-прежнему выглядывали в коридор. Сергей Юрьевич убрал пистолет.
– Что это?! – воскликнула Катя. – Зачем это?
Она добежала до распахнутой настежь двери и замерла: у двери в комнате лежал молодой брюнет, одетый в халат, и бессмысленно глядел в потолок. Глаза у него были карими, а вот франтоватых усишек не было. Сбрил, должно быть. Над ним склонилась рыдающая Варенька в одном дезабилье. Она пыталась вернуть брюнета в чувство, что-то шептала ему, уговаривала, покрывала его чрезвычайно бледное лицо быстрыми поцелуями, но было слишком поздно.
