Пол Доуэрти - Соглядатай Его Величества
— Меня зовут Ночная Тень, — промурлыкала она. — Во всяком случае, мне самой такое имя больше нравится. А тебя как звать?
— Ван Грелинг, — добродушно солгал Эспейл. — Ну что, мадемуазель Ночная Тень, может быть, выпьем?
Девушка кивнула, и Эспейл потребовал новый кувшин вина и две чистые кружки.
У англичанина больше не оставалось сомнений относительно занятий его спутницы, но он утомился, слегка опьянел, и ему весьма льстило внимание молодой куртизанки. Они немного поболтали, а в таверне между тем делалось все шумнее и люднее. Ночная Тень подливала ему вина, склонялась над столом и шептала ему на ухо. Эспейл любовался безупречной белизной ее лица, шеи и груди, ощущал легкий аромат духов, исходивший от ее волос. Он вожделел эту женщину и, наскучив пустым разговором, поскорее предложил ей подняться на второй этаж и запереться в отдельной комнате. Ночная Тень сказала, что у нее как раз есть такая комната, и встала из-за стола.
Пьяный Эспейл с трудом поднялся и, пошатываясь, пошел за ней, пробираясь сквозь толпу и стараясь не поскользнуться на мусоре и объедках, которых хватало на застланном соломой полу. Он не сводил глаз с подвижных округлых губ своей спутницы. Они поднялись по деревянной лестнице. Эспейл последовал за Ночной Тенью в угловую комнату и нетерпеливо переминался с ноги на ногу, пока она возилась с щеколдой. Дверь распахнулась, и Ночная Тень вступила в круг света: внутри горела свеча. Эспейл, хоть и был пьян, насторожился. Кто зажег свечу в комнате? Похоже, тут заранее все приготовлено. Ночная Тень обернулась — лицо ее вытянулось, улыбка исчезла, а глаза смотрели надменно и печально. Дверь со стуком захлопнулась за спиной Эспейла, он хотел было схватиться за кинжал, но неведомый убийца уже затянул удавку вокруг его шеи, и жизнь Эспейла потухла и угасла так же быстро, как гаснет пламя свечи.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Корбетт с Ранульфом добирались до Лондона четверо суток. Настоятель одолжил им лучших лошадей из своих конюшен, и Корбетт клятвенно заверил его, что королевский управляющий позаботится о возвращении скакунов в монастырь. Обратный путь они проделали мирно и спокойно, нападения разбойников им не грозили: все дороги были запружены солдатами, двигавшимися на юг, к побережью, так как король, подавив мятеж в Шотландии, намеревался теперь переправить войско во Францию.
Корбетт сидел и наблюдал за солдатами, проходившими мимо: в основном это были ветераны, мастеровитые убийцы в сапогах, куртках и штанах из вареной кожи и в стальных остроконечных шлемах. Каждый был вооружен кинжалом, мечом, копьем и щитом. Они шли, не обращая внимания ни на клубы пыли, ни на полчища настырных мух. Глядя на эти войска, Корбетт понял, что терпение короля лопнуло, и он вознамерился разрешить затянувшуюся размолвку с Филиппом силой.
Миновав Актон, Корбетт въехал в столицу. Они вернулись домой, убедились, что имущество в сохранности. Ранульф отвел лошадей в королевские конюшни и тут же нырнул в омуты злачных мест Саутуорка. Корбетт безропотно с этим смирился и следующие два дня посвятил всяким будничным делам, после чего послал в Вестминстер весточку, сообщая о своем возращении. Если Корбетт полагал, что отсутствие короля даст ему отсрочку, то его вскоре постигло разочарование. На следующее же утро явились королевские приставы и доставили Корбетта в Вестминстер, а там, в ризнице монастырской церкви, его уже ждал Эдмунд, граф Ланкастерский.
Там, среди великолепных шелковых риз, серебряных канделябров, распятий и потиров, Корбетт представил графу краткий отчет о своем пребывании в Ните. Граф, одетый по-домашнему — в шелковую сорочку и чулки, — грузно сидел в большом дубовом кресле и внимательно его слушал. Корбетт, старательно не замечая недовольства на длинном лице графа, повторил очевидный вывод: этот визит мало что дал (на миг, смирив трепет сердца, он отогнал образ Мэв, ее ангельское лицо с прекрасными глазами). Дослушав до конца, Ланкастер склонил голову на плечо, отчего кособокость стала еще заметнее. Потом он устало улыбнулся и встал.
— Вы потерпели неудачу, Корбетт. Понимаю, — он воздел унизанную перстнями руку, как бы пресекая любые возражения, — вы старались, как могли. Под «неудачей» я разумею, что вы не узнали ничего нового — лишь подтвердили прежние подозрения касательно изменника.
— А вам известно, кто это?
Ланкастер поморщился.
— Скорее всего, Уотертон, — ответил он. — Наверняка. Таково ваше заключение, а вдобавок у нас есть новые улики.
— Против Уотертона?
— Да. Мой брат сейчас на севере, он усмиряет Баллиола. Неповиновение шотландского короля длилось несколько дней, но оно сослужило нам службу: один из тамошних сквайров, Огилви, рассказал нашему шпиону в Стерлинге, что шотландцам стало известно: шпион — Уотертон.
— А они откуда об этом узнали?
— От французов!
— Но ведь те могли заявить это, желая прикрыть настоящего изменника!
Ланкастер пожал плечами.
— Да к чему им, — пробурчал он недовольно, — прикрывать кого-то, кто не нуждается в прикрытии! Как бы то ни было, — заключил граф, — кто-то явно счел, что Огилви совершил нечто неподобающее. Несколько часов спустя после того, как он встретился с нашим шпионом, Огилви нашли с перерезанным горлом.
Граф умолк и налил себе в кубок вина.
— Это еще не все, — продолжил он. — По возвращении нашего посольства были распечатаны мешки с документами для архива. В суме, которой пользовался Уотертон, обнаружился кусок воска с тайной печатью Филиппа. А это значит, — раздраженно проговорил Ланкастер, — что Уотертон наверняка получал секретные послания от французского короля. — Ланкастер замолчал, надув губы. — Разумеется, тут может быть какая-то ошибка, возможно даже, воск туда подбросили, но, — вздохнул Ланкастер, — все улики указывают на Уотертона. — Граф выставил вперед палец. — Довольно! — рявкнул он. — Вы навестите Уотертона. Он уже схвачен и брошен в Тауэр. А потом, — злорадно улыбнулся Ланкастер, — потом, по особому повелению короля, вы возвратитесь во Францию с посланниками Филиппа и попробуете разузнать что-нибудь новое.
Корбетт застонал при одной мысли о Франции, но выбора у него не было. Он неохотно кивнул в знак согласия, и граф, продолжая ухмыляться, встал, похлопал Корбетта по плечу и запахнулся в свой просторный плащ.
— А сейчас нас ждут французские посланники, — сообщил он. — Пора с ними встретиться.
Граф поспешно вышел из ризницы, и Корбетт последовал за ним в большую палату заседаний совета. Ланкастер уселся на трон посреди помоста, жестом велев Корбетту сесть по правую руку от него; прочие члены совета тоже заняли свои места, и тут, вслед за пронзительным звуком труб, в палату вошли французы во главе с Луи Эврё, братом Филиппа IV, облаченным в ослепительную голубую мантию с горностаевой оторочкой, с усеянной драгоценными каменьями брошью на груди, со сверкающими рубинами, жемчугами и бриллиантами в кольцах, надетых поверх перчаток. Эврё держал голову так горделиво, словно это было бесценное, единственное в своем роде сокровище. Он занял место в кресле напротив Ланкастера, его свита расселась возле него, а секретари и писцы с обеих сторон устроились за отдельным круглым столиком.
Ланкастер и Эврё начали встречу с обычных дипломатических банальностей; Эврё посетовал на отсутствие Эдуарда и усмехнулся, когда взбешенный Ланкастер рявкнул в ответ, что в отлучке короля повинна смута в Шотландии. Затем началось обсуждение гасконских дел, и обе стороны в который раз принялись излагать длинные перечни взаимных обид. Корбетт пропускал мимо ушей звучные речи — они казались ему клокотаньем воды в котле. Он сразу заметил, что по правую руку от Луи Эврё сидит де Краон. Главный французский шпион тоже узнал его, но избегал смотреть ему в глаза, и потому Корбетт сверлил его взглядом. Удивился ли де Краон, увидев его? Корбетт догадывался, что да, но лицо француза оставалось непроницаемо — он выслушивал перечень жалоб, излагавшихся английской стороной. Корбетт вздохнул и уже не в первый раз за день подумал о Мэв. Ее лицо сияло у него в памяти, словно лампада во мраке, нежные голубые глаза и длинные светлые волосы мерещились неоступно. Как бы ему хотелось, чтобы Мэв оказалась сейчас здесь, среди этих важных, самодовольных вельмож, от чьих замыслов и слов уже через год не останется даже памяти.
Голоса сделались громче, и Корбетт очнулся от мечтаний. Луи поддразнивал Ланкастера, и весьма успешно: граф, распалившись от злости, почти орал в ответ. Корбетт почувствовал, что в воздухе нависла гроза, и даже писцы поглядывали вбок, замерев с перьями в руках, беспомощно ожидая, что же будет дальше. Корбетт быстро взглянул на де Краона и заметил в глазах француза искорку глумливого ликования. Господи, подумал Корбетт, да они добрались до нас уже и здесь, в самом Вестминстерском дворце! Ему вспомнилось нападение в пригородах Парижа, вспомнилась трепетная красота Мэв, и он ощутил ярость. Корбетт шепнул на ухо Ланкастеру, чтобы тот сказал что-нибудь такое, что вмиг положит конец непрекращающимся издевкам французов.
