Валерий Введенский - Приказчик без головы
Выговский улыбнулся:
– Я предчувствовал эту просьбу. Держите! Выписал из протокола, – и протянул князю сложенную пополам бумажку.
– Моховая двадцать шесть, дом Михалевой, в подвале, – прочел вслух Дмитрий Данилович. – Писарь не напутал?
– Нет! Крутилин сам протокол писал. А в чем дело?
– Да знаю я этот дом. Сашенькина приятельница там снимает квартиру…
– С мужем. Чечковы! – уточнила Александра Ильинична.
– Платят пятьсот рублей.
– В месяц, – снова дополнила мужа княгиня.
Выговский присвистнул:
– Дороговато…
– И я про то. Откуда у Маруси такие деньги?
– Но в подвале же не пятьсот! – воскликнула Сашенька.
Крутилина место проживания Маруси удовлетворило, а вот Диди – нет.
– В подвале у Михалевой, как и положено, ледник и выгребная яма, – напомнил Дмитрий Данилович. – Никто там не живет.
– Может, она угол сняла? – не сдавалась Сашенька.
– Углами и комнатами Михалева не сдает. Дом у нее фешенебельный! – Диди вновь обратился к Выговскому: – А почему Крутилин протокол сам писал?
– Так воскресенье было. Выходной!
– То бишь он вчера ее допрашивал? – Тарусов вскочил, словно гончая, почуявшая зверя.
Сашенька в ужасе зажмурилась. Неужели догадался о ее похождениях? Но мысли мужа летели в ином направлении:
– А Дитцвальд? Когда Дитцвальд назначение получил?
– При чем тут Дитцвальд? – изумился Выговский.
– Потом объясню! Когда?
– В субботу!
– В субботу, в субботу… – Дмитрий Данилович бросился было к письменному столу, но по дороге передумал, развернулся и задал новый вопрос: – Дитцвальд приезжал к Крутилину в субботу?
– Да! Чаи гоняли. Они часто…
– Все ясно! Вот сволочи!
– Кто? – Выговский выпучил глаза.
Сашенька тоже ничего не поняла, да еще Обормот вмешался – уселся на плечо и аккуратно водил мохнатой лапкой по лицу. Словно травинкой щекотал.
– Как кто? – удивился Дмитрий Данилович. – Дитцвальд с Крутилиным вашим!
– Поясните…
– Протокол допроса Маруси – фальшивка!
– Я не понимаю…
– Что тут понимать? В субботу Дитцвальд получает дело, изучает и приходит в ужас, потому что сыскное отделение не удосужилось подкрепить признания Антипа доказательствами. Ни топора у вас нет, ни следов крови, Сидора в тот день на Резной улице никто не видел…
– Дворник его видел, одноглазый!
– Его свидетельство я разобью в два счета.
– Каким образом?
– Придете в суд – услышите. Дитцвальд – мерзавец, однако не дурак. Шаткость ваших обвинения заметил сразу. И понял, что, если вдруг Антип Муравкин на суде откажется от признательных показаний, дело может развалиться. Поэтому и подбил Крутилина фальшивый протокол написать.
Вечно сутулый Диди распрямился, в добрых его глазах сейчас сверкали воинственные искорки. Сашенька обожала эту метаморфозу, когда муж в пылу спора из чудаковатого профессора внезапно превращался в яростного трибуна, каверзными вопросами и сокрушительной логикой способного загнать в угол любого оппонента.
– Да что вы такое говорите? Иван Дмитриевич – наичестнейший человек! На подлог он не способен!
– Ваш Иван Дмитриевич положение свое вынужден прикрывать, потому что ошибок натворил! Почему, например, в расследовании судебный следователь не участвовал?
– Тоже мне ошибка… Занят был Пискунов. Чрезвычайно! Записку Ивану Дмитриевичу прислал с курьером. Мол, всецело доверяю, занимайтесь сами, а как освобожусь, бумажки все подмахну! – выпалил Выговский. – Ох…
– Никогда, никогда не будет в нашем государстве порядка! Потому что чины, призванные охранять закон, сами же его и нарушают. Кстати! А вчера Пискунов тоже был занят? А? Почему Крутилин сам Марусю допрашивал? Какое он право имел?
– Согласно пункта восьмого «Наказа полиции о производстве дознания»…[46]
– Он когда был написан? Десять лет назад! И прямо противоречит новому уставу! Лучше сознайтесь, Антон Семенович. Как друг советую!
– Но в чем?
– В том, что не было никакого допроса!
– Что вы такое говорите?
– Не перебивайте! Допроса не было. И Маруси тоже не было. Как в деревню она уехала, так больше и не объявлялась! И в суд не придет. А при неявке свидетеля Дитцвальд сможет огласить протокол ее допроса. Тонко придумали, мерзавцы! С адреском вот промахнулись.
Сашенька была довольна. Если с подобной страстью и убежденностью муж выступит на суде – успех обеспечен. А то, что Диди покамест заблуждается, – беда не велика, просто он многого не знает. Но завтра, когда Сашенька отыщет Марусю, Антип ему откроется.
– Стало быть, вы утверждаете, что Крутилин Марусю не допрашивал? – с ехидством спросил Антон Семенович. – И протокол сочинен с первого до последнего слова?
– Да-с! Именно так.
– А вот и нет! Я видел вчера Марусю, своими глазами. В кабинете Ивана Дмитриевича!
Дмитрий Данилович побледнел. Довольный Выговский продолжил:
– Я с самого утра на Сенной пиджачок нанковый, снятый с убитого, высматривал. Как отыскал, проследил за продавцом и сразу на Большую Морскую поехал за подмогой…
Князь в огорчении сломал в пепельнице недокуренную сигару, подошел к буфету, достал графин со столовым вином[47], дрожащими руками налил до краев хрустальный стакан.
К буфету, через оттоманку и спинку кресла, ринулся Обормот. Пробежался по полке, понюхал жидкость в стакане, громко чихнул.
– Такую шайку мы накрыли! – хвастался Выговский. Собственно, за тем и явился. – Один, правда, умудрился сбежать. Косое Рыло кличка. Но ничего, рано или поздно и его поймаем. Иван Дмитриевич обещал меня к награде представить…
Отогнав кота, Диди взял стакан, поднес к губам, выдохнул.
«Нет! Так не пойдет! Вчера коньяк, сегодня водка. Не дай бог, сопьется», – решила княгиня и ринулась на выручку. Рисковала, конечно, но, как известно, иначе побед с шампанским не случается!
– Антон Семенович! – позвала Выговского ласково. Даже чересчур ласково. – А вы Марусю сразу узнали?
Антон Семенович обернулся, посмотрел внимательно (у княгини заколотилось сердце), ответил не сразу, но честно:
– Нет!
– А почему?
– Спиной сидела.
– Значит, только когда обернулась, узнали?
– Да не оборачивалась она!
Диди, не пригубив, опустил стакан. Слушал с интересом. А Обормот, обмакнув в водку лапку, обнюхал ее, скривил мордочку и стал стряхивать с себя дурнопахнущую жидкость.
– Стало быть, Марусю вы по голосу узнали? – продолжила допрос Выговского княгиня.
– Да не мог я ее узнать. Когда пришли мы к Муравкиным с обыском, ребенок их спал. Городовой один снял таз с гвоздя и не удержал. От грохота малец проснулся. Голосистый он – жуть! Не горло, а труба-геликон. Иван Дмитриевич распорядился их с мамашкой на улицу выставить. Потому я Марусю и не запомнил…
Диди воспрял:
– Спасибо, Сашенька, спасибо, дорогая! И как тебе в голову пришло спросить про такое?
– Ты всегда недооценивал женское чутье.
– Антон Семенович! – князь вернулся в кресло. – Давайте рассуждать логически. Вы видели какую-то женщину, причем со спины, и голос ее не слышали, так?
– Да.
– Марусей Муравкиной ее назвал Крутилин?
– Да.
– Присутствовать на допросе предложил?
– Нет!
– Тогда ваш Крутилин хитрей, чем я предполагал. Подстраховался, мерзавец! Девку какую-то нанял, чтобы в случае надобности дежурный по участку подтвердил, что женщина к нему приходила…
– Дмитрий Данилович, поверьте, я вас понимаю! Вам хочется во что бы то ни стало победить Дитцвальда. Но вы на ложном пути! Забудьте про свои фантазии, посмешищем станете. Я уверен, что…
– Водки не хотите? – перебил его Диди. – Налил вот, да передумал.
– Не откажусь!..
Однако ночью Дмитрия Даниловича посетили сомнения. А вдруг он действительно пал жертвой собственных умопостроений? Жизнь-то всегда проще, обыденней, вульгарней. Гонимая нуждой Маруся Муравкина поступила в услужение, да хоть к тем же Чечковым, и очутилась в доме Михалевой. Возможно такое? Без спору! Вероятно? Весьма!
Наскоро позавтракав, Диди побежал на Моховую.
Сашенька тоже хотела посвятить этот день поискам Маруси, однако до трех часов, когда Осетров уезжает на якобы биржу, было еще далеко.
– Мам, мам! – Володя, оказывается, не ушел. – Разве может убийца стать святым?
– Так! – разозлилась княгиня. – Кто тебе про княгиню Ольгу рассказал? Женька?
– Сам прочел! – похвастался младший. – У Карамзина!
Да что ж такое! Сашенька дернула сонетку.
Следом за гувернанткой в Сашенькин кабинет ввалился Прыжов:
– Доброе утро твоему сиятельству! – пошутил он, целуя ручку.
– Доброе! Володя, почему ты с Лешичем не здороваешься?
– Уже здоровались, – ответил карапуз.
– Когда? – удивилась Сашенька.
– Так я давно пришел, – Прыжов устроился в кутаном[48] кресле. – Десяти еще не было.
