Борис Акунин - Смерть Ахиллеса
Не будет там никого и не хватятся? Так сказал своему подручному Хуртинский? Значит, знал надворный советник, что Соболев живым в «Дюссо» не вернется!
Недооценил Эраст Петрович хитрованского владыку. Непрост был Миша, и не такой уж жалкий слизень, каким прикинулся. Оглянувшись через плечо, он увидел, что сыщик, как и следовало ожидать, ошарашен сообщением и руку с револьвером опустил. Шустрый мужчинка резко обернулся, Эраст Петрович увидел наставленное на него дуло обреза и едва успел ударить по нему снизу. Ствол жахнул громом и пламенем, обдал лицом жарким ветром. С потолка посыпалась труха. Палец коллежского асессора непроизвольно нажал на спусковой крючок, и снятый с предохранителя «герсталь» послушно выпалил. Миша Маленький схватился руками за живот и сел на пол, тоненько заойкал. Памятуя о бутылке, Эраст Петрович оглянулся на Фиску. Но та на грохот и головы не подняла — только ухо подушкой прикрыла.
Вот и объяснилась нежданная мишина покладистость. Ловко сыграл, усыпил-таки бдительность и привел сыщика туда, куда хотел, Откуда только ему было знать, что быстротой реакции Эраст Фандорин славился даже среди «крадущихся»?
Вопрос — здесь ли портфель. Эраст Петрович отодвинул ногой дергающееся тело, сунул руку в нишу. Пальцы нащупали бугристую кожаную поверхность. Есть!
Фандорин наклонился над Мишей. Тот часто мигал и судорожно облизывал побелевшие губы. На лбу вспыхивали капельки пота.
— Дохтура! — простонал раненый. — Все расскажу, ничего не утаю!
Ранение тяжелое, определил Эраст Петрович, но калибр у «герсталя» маленький, так что, если быстро доставить в больницу, возможно, и выживет. Надо, чтоб выжил — такой свидетель.
— Сиди и не дергайся, — сказал Фандорин вслух. — Пригоню извозчика. А попробуешь уползти — из тебя вся жизнь вытечет.
В трактире было пусто. Сквозь мутные полуоконца проникал тусклый свет раннего утра. Прямо посередине, на грязном полу, обнявшись, валялись мужик с бабой. У бабы был задран подол — Эраст Петрович отвернулся. Больше вроде бы никого. Нет, в углу на скамье спал вчерашний слепой: под головой котомка, на земле посох. Трактирщика Абдула — того, с кем Фандорину очень надо было повидаться, — не видно. Но что это? Вроде кто-то похрапывает в подсобке.
Эраст Петрович осторожно откинул ситцевую занавеску, и отлегло от сердца — вот он, паскуда. Раскинулся на сундуке, борода торчит кверху, толстогубый рот приоткрыт.
Прямо в зубы коллежский асессор и сунул ему дуло. Сказал задушевно:
— Вставай, Абдул. Утро вечера мудреней.
Татарин открыл глаза. Они были черные, матовые, лишенные какого бы то ни было выражения.
— Ты побрыкайся, побеги, — попросил его Фандорин. — А я тебя тогда убью, как пса.
— Чего нам бежат, — спокойно ответил убийца и широко зевнул. — Не малец бегат.
— На виселицу пойдешь, — сказал Эраст Петрович, с ненавистью глядя в маленькие равнодушные глазки.
— Это уж как положен, — согласился трактирщик. — На все воль Аллах.
Коллежский асессор изо всех сил боролся с неудержимым зудом в указательном пальце.
— Ты еще об Аллахе, мразь! Где убитые?
— А чуланчикам пока прибрал, — охотно сообщил нелюдь. — Думал, после речк кидал. Вон он, чуланчик. — И показал на дощатую дверь..
Дверь была заперта на засов. Эраст Петрович скрутил Абдулу руки его же кожаным ремешком, а сам с тоскливо ноющим сердцем отодвинул засов. Внутри было темно.
Помедлив, коллежский асессор сделал шаг, другой и вдруг получил сзади мощный удар ребром ладони по шее. Ничего не понимая, полуоглушенный, рухнул лицом в пол, а кто-то навалился сверху, горячо задышал в ухо:
— Гдзе гаспадзин? Убивачи собака!
С трудом, с запинкой — удар-то был нешуточный, да и во вчерашнюю шишку отдался — Фандорин пролепетал по-японски:
— Так ты все-таки учишь слова, бездельник?
И не выдержал — разрыдался.
Но и на этом потрясения не кончились. Когда, перевязав Масе разбитую голову и отыскав извозчика, Фандорин вернулся за Мишей Маленьким в Фискину каморку, цыганки там не было, сам же Миша уже не сидел, привалившись к стене, а лежал на полу. Мертвый. И умер он не от раны в живот — кто-то очень аккуратно перерезал бандитскому королю горло.
Эраст Петрович с револьвером наизготовку заметался по темному коридору, но тот разветвлялся и уходил в кромешную сырую тьму. Тут не то что найти кого-то — дай Бог самому не заблудиться.
Выйдя из «Каторги» наружу, Фандорин зажмурился от выглянувшего из-за крыш солнца. Маса сидел в извозчичьей пролетке, одной рукой прижимая, вверенный ему портфель, а другой крепко держа за шиворот связанного Абдула. Рядом торчал бесформенный куль — обмотанное одеялом тело Ксаверия Феофилактовича.
— Пошел! — крикнул Эраст Петрович, вскакивая на козлы рядом с ванькой. Поскорей бы из этого проклятого Богом места. — Гони на Малую Никитскую, в жандармское!
Глава десятая,
в которой генерал-губернатор пьет кофе с булочкой
Вахмистр, дежуривший у дверей Московского губернского жандармского управления (Малая Никитская, дом 20) взглянул на странную троицу, вылезавшую из извозчичьей пролетки, с любопытством, но без особого удивления — на таком посту чего только не насмотришься. Первым, споткнувшись на подножке, слез чернобородый татарин со связанными за спиной руками. За ним, подталкивая пленника в спину, спустился какой-то косоглазый в драном бешмете, белой чалме и с богатым кожаным портфелем в руке. Последним не по годам легко спрыгнул с козел старик-оборванец. Малость приглядевшись, вахмистр увидел, что у старика в руке револьвер, а у узкоглазого на голове вовсе не чалма, а намотанное полотенце, местами запачканное кровью. Дело ясное — секретная агентура с операции вернулась.
— Евгений Осипович у себя? — спросил старик молодым барским голосом, и жандарм, опытный служака, никаких вопросов задавать не стал, а только взял под козырек:
— Так точно, полчаса как прибыли.
— Вызови-ка, б-братец, дежурного офицера, — немного заикаясь, сказал ряженый. — Пусть оформит арестованного. А там, — он мрачно показал на коляску, в которой остался какой-то большущий куль. — Там наш убитый. Его пусть пока отнесут на ледник. Грушин это, отставной пристав следственной части.
— Как же, ваше благородие, отлично помним Ксаверия Феофилактовича, не один год вместе служили. — Вахмистр снял кепи и перекрестился.
Эраст Петрович быстро шел по широкому вестибюлю, Маса едва поспевал за ним, помахивая пузатым портфелем, кожаное чрево которого чуть не лопалось от пачек ассигнаций. В управлении по раннему времени было пустовато — да и не такое тут место, где толпятся посетители. Из дальнего конца коридора, где на закрытой двери красовалась табличка «Офицерский гимнастический зал», доносились крики и звон металла. Фандорин скептически покачал головой: тоже еще жизненная необходимость для жандармского офицера — на рапирах фехтовать. С кем, спрашивается? С бомбистами? Всё пережитки прошлого. Лучше бы дзюдзюцу изучали или, на худой конец, английский бокс. Перед входом в приемную обер-полицеймейстера сказал Масе:
— Сиди тут, пока не позовут. Портфель сторожи. Голова-то болит?
— У меня голова крепкая, — гордо ответил японец.
— И слава Богу. Смотри у меня, ни с места.
Маса обиженно надул щеки, видимо, сочтя указание излишним. За высокой двустворчатой дверью оказалась секретарская, откуда, судя по табличкам, можно было попасть либо прямо, в кабинет обер-полицеймейстера, либо направо, в секретную часть. Вообще-то имелась у Евгения Осиповича и собственная канцелярия, на Тверском бульваре, однако его превосходительство предпочитал кабинет на Малой Никитской — поближе к потайным пружинам государственной машины.
— Куда? — приподнялся навстречу оборванцу дежурный адъютант.
— Коллежский асессор Фандорин, чиновник особых поручений при генерал-губернаторе. По неотложному делу.
Адъютант кивнул и бросился докладывать. Через полминуты в секретарскую вышел сам Караченцев. При виде нищего бродяги замер на месте.
— Эраст Петрович, вы?! Ну и типаж. Что случилось?
— Многое.
Фандорин вошел в кабинет и затворил за собой дверь. Адъютант проводил необычного посетителя любопытным взглядом. Встал, выглянул в коридор. Никого, только напротив двери сидит какой-то киргиз. Тогда офицер на цыпочках подошел к начальственной двери и приложил ухо. Слышался ровный голос чиновника для особых поручений, время от времени прерываемый басистыми восклицаниями генерала. К сожалению, только их-то и можно было разобрать.
Реплики звучали так:
— Какой такой портфель?
…
— Да как вы могли!
…
— А он что?
…
— Господи!
…
— На Хитровку?!
