Калифорния на Амуре - "Анонимус"
– Прекрасно, – хладнокровно сказал Загорский и, оттолкнувшись, покатился на широких лыжах по цепочке тигриных следов. За ним, наученная старым гольдом, побежала Буська.
– Бояться нет, – с одобрением заметил Орокон, глядя вслед надворному советнику. – Храбрый человек.
– Да, – задумчиво сказал Прокунин, – он смельчак. – И, подумав секунду, добавил: – Или безумец…
Тем временем смельчак или, что, в сущности, то же самое, безумец Загорский размеренно шел на лыжах под сенью мрачного зимнего леса. Умная Буська, как бы признав его превосходство, бежала рядом и чуть позади, изредка обгоняя его и рыская в ближних зарослях – то ли в поисках затаившегося зайца, которого можно будет вволю потрепать, то ли чтобы не наткнуться случайно на тигра или барса, устроившего засаду прямо у них на пути. О собаке надворный советник не беспокоился, полагая, что нюх и звериный инстинкт убережет ее от внезапного нападения.
И все же, несмотря ни на что, их застали врасплох. По правой стороне от Загорского в плотном кустарнике образовалась небольшая прогалина. Он, не останавливаясь, скользнул по ней быстрым взглядом и заскользил мимо. Однако в следующий миг почувствовал, что совершил ошибку, что происходит что-то не то. Замедлился, останавливаясь, оглянулся назад. Буська стояла возле прогалины и напряженно глядела вглубь кустарника. В ее позе не было страха или злости, но Нестор Васильевич почувствовал неприятный липкий холодок, пробежавший по спине.
Он аккуратно снял с плеча винчестер, развернулся и мягко двинулся к тому месту, где стояла Буська. Та, казалось, превратилась в изваяние, даже налетевший ветерок не шевельнул на ее шерсти ни единого волоска. Медленно и бесшумно надворный советник поднял винчестер к плечу, так же медленно и бесшумно подъехал к прогалине. До последнего он надеялся, что Буська наткнулась на что-то другое: на зайца, барсука, пусть даже барса или черт бы с ним, медведя-шатуна. Но в глубине души он знал – Буська смотрит на тигра.
Так оно и вышло. Когда Загорский поравнялся с прогалиной, в двух саженях от себя он увидел Альму. В том, что это была именно она, не могло быть никаких сомнений – на груди тигрицы темнело клеймо, выжженное ее хозяином, китайцем Чжаном. Загорский замер, пораженный ее красотой. Когда Альма сидела в клетке старого Чжана, это было измученное, исхудавшее, потерявшее интерес к жизни существо, годное только на то, чтобы безропотно принимать насмешки и плевки пьяных приискателей. Не прошло и суток с той поры, как Альма оказалась на воле, но этого времени хватило, чтобы тигрица переменилась до неузнаваемости. Теперь это был не просто дикий зверь, это был каньга́ – воплощение лесного духа, покровителя всего живого, духа могущественного и мстительного, духа, не прощающего преступлений против своих детей и способного умертвить любое существо на земле.
Настороженные уши, тяжелый подбородок, усатая морда и суровый взгляд чуть исподлобья. Она смотрела на него, а он глядел прямо в ее желтые, неподвижные глаза…
Альма знала этот взгляд. На своем веку она повидала разных тварей, и все они делились по категориям. Одни, например, едят живую плоть, а другие питаются только растениями, одни маленькие, другие большие, одни могут быть опасны, а иные годятся только в пищу. Но главным отличием были все же не внешние признаки. Главным было то, боится ли ее существо, вставшее у нее на пути, или нет. И это не зависело от силы и размеров того, кто оказывался напротив. Бесстрашие могла проявить даже самая маленькая белка, а самый огромный медведь мог с позором бежать от противника, который уступал ему в размерах и силе.
Люди были из тех, кто боится. Они боялись не только тигров, но и медведей, и барсов, и волков, и даже лисиц. Правда, они обладали страшными ружьями, которые извергали громы и молнии, наносили зверям тяжелые раны, а иногда убивали их на месте. Но даже ружья не отменяли страха: двуногие могли убить тигра, но все равно трепетали перед ним.
Однако и среди людей попадались бесстрашные. Однажды вечером на лесной тропинке встретился Альме седой старик. Он видно, ходил куда-то по делам, но задержался и домой возвращался уже в сумерках. Ружья при нем почему-то не было – впрочем, люди не все и не всегда носят с собой ружье – только те, кого зовут охотниками. Но и охотники бывают разные. Одни убивают все живое, не глядя на вид и возраст, другие охотятся только по необходимости, чтобы добыть мяса или шкур. Первые – отвратительные твари, которых надо уничтожать при каждой встрече с ними, вторые – такие же звери, за которыми они охотятся, с них спрос небольшой.
Старик же, кажется, не принадлежал ни к первой, ни ко второй категории. Встречи с тигрицей он не искал и вышел на нее внезапно, причем не только для себя, но и для зверя тоже. Альма так изумилась, что, прежде, чем задать стрекача, замерла на месте. Одного мгновения, впрочем, хватило, чтобы понять, что старик безоружен. Несмотря на это, он не испугался. Он просто стоял и смотрел на нее. Он был высокий, костистый и, кажется, сильный. Но ей это было все равно, не существует человека, который бы вышел на бой против тигра и выиграл этот бой – так, во всяком случае, думала Альма. Удача, если кто-то вдруг спугнет хищника, тот не догрызет свою жертву, и человек будет валяться на земле в лохмотьях окровавленной кожи, с поломанными ребрами и чудовищными ранами на лице, угасающим голосом призывая избавительницу-смерть.
Старик, который оказался перед ней, не испугался, не закричал и не попытался убежать. Он просто стоял на тропинке и молча смотрел на тигрицу. Она забила хвостом в раздражении и оскалила клыки. Но и это на него никак не подействовало. Может быть, он был слишком старый и не боялся умереть? Но все же одно дело – умереть в своей постели, смертью покойной, легкой, и совсем другое – в когтях тигра, слыша, как хрустят на его зубах твои собственные кости. Нет, тут было что-то не то.
Она глядела на старика, пытаясь постичь его тайну, а он глядел на нее. В его взгляде не было угрозы, он был как будто пуст и прозрачен, но глядеть в эту пустоту почему-то было страшно. Тигрица не знала еще, что из всех живущих на земле только человек может выдержать взгляд тигра и одним только взглядом подчинить его и заставить убраться с дороги. Люди называли это силой духа. Может быть, так оно и было. Может быть, за родом человеческим стоял дух куда более сильный и опасный, чем таежный дух каньга, и звери чувствовали это, и отступали перед ним. Впрочем, случалось это нечасто, и если встречались безоружный человек и тигр, человек обычно бежал прочь со всех ног и делался легкой добычей зверя.
Если бы, однако, она знала, что случится дальше, она бы не отступила, она преодолела бы силу этого взгляда, преодолела свою робость и бросилась бы на старика, и разорвала его на части, на окровавленные куски, которые потом побрезговала бы взять в рот.
Все дело в том, что старик был не просто старик. Это был глава семейства потомственных тигроловов. Эти люди ловили тигров живьем, без оружия. Они не использовали ни ловушек, ни капканов, но только лишь руки и крепкие веревки. Вот только руки эти были чудовищной силы, впору в цирке ломать железные цепи, а веревки такие прочные, что их не разорвал бы и взрослый африканский слон. Пойманных тигров продавали в зверинцы, где посетители готовы были платить деньги только за то, чтобы увидеть ужасного хозяина тайги.
Старика звали Досифей Палыч, фамилия ему была Артамонов. Сам он был чужаком и явился в эти места с сыновьями, чтобы изловить очередного тигра. И надо же было случиться такому, что он вечером пересекся с тигрицей. Артамонов не испугался, он повидал на своем веку куда более крупных и страшных зверей, чем Альма. Но Альма его заинтересовала. Во-первых, тигрицу поймать легче, чем взрослого тигра-самца. Во-вторых, по некоторым признакам он понял, что у тигрицы есть тигрята-подростки, а это значит, что она привязана к месту, не сможет уйти далеко, и, следовательно, ее будет легко выследить и взять, что называется, голыми руками. Кроме нее, можно будет поймать и ее детенышей, что удваивает, а то и утраивает прибыль. Тигрят можно продать даже дороже, чем взрослую тигрицу, их можно отправить в цирк, где ими на потеху публике займутся дрессировщики.
