Опер Екатерины Великой. «Дело государственной важности» - Корчевский Юрий Григорьевич

Через день, 12 января, останки Пугачёва и сподвижников его сожгли вместе с эшафотом и санями, на которых их везли на казнь. Несмотря на то, что всё делалось прилюдно, потом много слухов ходило по Москве – в основном среди «подлого сословия», что-де Пугачёв жив, а казнили не его, а человека похожего. Но все, кто видел казнь, помалкивали.

Кучер Антон раздобыл сани, и 13 января 1775 года розыскники выехали из Москвы. По снегу ехалось быстрее, это не на пролётке по грязи, когда повозка застревала и приходилось её толкать. Когда от неподвижного сидения в санях пробирал холод, розыскники выскакивали и бежали следом, согревая замёрзшие руки и ноги.

Глава 5

^По прибытии в город, буквально на следующий день, Лязгин доложил об успешно завершённом деле генерал-полицмейстеру Чичерину. Тот уже был наслышан – Архаров курьером успел донести. Однако, памятуя, от кого исходила инициатива, и зная, кто начал раскручивать дело, Чичерин прекрасно осознавал цену донесениям обер-полицмейстера.

– Ну-ка, ну-ка, доложите мне подробно.

И Иван сжато, но с важными подробностями ввёл Чичерина в курс событий.

– Как-как? И пехотный полк подключили? – Лицо его расплылось в довольной улыбке. – Ну, молодцы! Орлы! Надобно государыне завтра доложить о сём, пусть сама решит.

А через два дня Лязгин подозвал Андрея.

– К императрице на приём завтра приглашены. Не на бал, потому одежда форменная. Коли постирать да погладить надобно, со службы отпускаю.

Следующим утром – к Чичерину, а уже за его каретой – и розыскники на санях. Пролётка-то в Москве осталась, да и куда на ней зимой проедешь? Это генералу можно позволить себе такую роскошь – центральные улицы от снега очищены, и ехать всего ничего.

Ждать на сей раз пришлось долго. Императрица встретила ласково, была весела. И было чему радоваться. Пугачёв, с 1772 года мутивший казаков и простолюдинов, пойман и казнён. Подписан Кучук-Койнарджийский мир с Турцией. Успешно продолжаются реформы – Екатерина вводила учреждение сословных судов и разделение державы на пятьдесят губерний, а каждую – на уезды.

Войдя, Чичерин доложился.

– Ах, это те мужи, коим я поручила поимку злодеев, что ассигнации поддельные изготовляют? Слышала я, что нашли злоумышленников?

– Точно так, ваше величество.

Чичерин дал знак пальцем. Иван Лязгин подошёл, развязал тесёмки мешка, что держал в руке, и под ноги императрицы высыпалась куча ассигнаций.

– Ваше повеление исполнено, ваше величество! Злодеи промышляли в Москве, сбывая подделки в крупных городах.

– Ах, оставьте эти подробности! Я вами довольна.

Императрица подозвала одного из адъютантов и что-то шепнула ему на ухо. Довольно быстро он принёс поднос из серебра, покрытый шёлком.

– Дарую вам обоим, кто живота не жалел, эти чудные вещицы!

Адъютант театральным жестом сдёрнул накидку. На подносе стояли две табакерки из серебра, довольно изящной работы, украшенные самоцветными камнями.

Оба – Андрей и Иван – опустились на одно колено и приняли из рук императрицы дар. Попытались отблагодарить, но Екатерина махнула рукой с платком, и адъютант красноречиво обозначил розыскникам конец аудиенции. Как говорится, мавр сделал своё дело, мавр должен уйти.

В большой приёмной ожидали возвращения Чичерина, который вышел через пять минут с орденом Андрея Первозванного на золотой цепи на шее.

Когда уселись в сани, Андрей грустно сказал:

– Кому вершки, а кому – корешки.

– Не завидуй, дослужишься до генерала – сам ордена получать будешь. Ну посуди, генерал – это величина, большой начальник. Не может же сама государыня дать табакерку тебе и ему. Вы же не ровня. Вот и получается: справедливо – когда тебе табакерка, ему – орден.

– М-да, но всё ж досадно.

Прикрывшись от встречного ветра поднятым воротником, Андрей не утерпел и начал осматривать табакерку. Изящная, небольшая – как раз в боковой карман свободно влезет, с вензелем Екатерины-государыни сверху, по углам изумруды да рубины переливаются, числом восемь. Глаз не отвести! «Жалко только, что я трубку не курю и табак не нюхаю, как другие», – подумал Андрей.

Воротит его от запаха табачного, да и священник в церкви табак не жалует, говорит: «Бесово зелье». В общем, пользы чуть – только что перед сослуживцами похвастаться да на комод поставить.

А орден всё-таки лучше бы смотрелся. Его можно на шее носить, всем видно будет. Орден – награда редкая, даже у высоких чинов удивление и зависть вызывают, а ещё уважение. Ладно, какие годы у Андрея, ещё заслужит службой верной орден, а может, и не один. А ещё лучше бы поместье, хоть небольшое, но своё, да с крепостными. Не всё же ютиться по съёмным квартирам в доходных домах. Должность у Андрея и звание уже солидные, так и жильё под стать должно быть. Нет в обществе уважения к мужчине, коли дома своего нет, пусть хоть и маленького.

Андрей вздохнул и сунул табакерку за пазуху.

На службе поудивлялись подаркам Ивана и Андрея, покрутили в руках табакерки, рассматривая вензеля и любуясь сияющими самоцветами, позавидовали. И вновь потянулась служба – кражи, разбои, убийства. Но всё какое-то обыденное. То в угаре пьяной драки ударом бутылки по голове убит собутыльник, то муж жену приревновал и зарезал. Чего там расследовать – вот труп, рядом убийца, ещё не осознавший толком, чего натворил. И наказание для них почти однотипное – или на галеры, или на Урал, к Демидову на заводы, в рудники. С такими преступлениями и молодой розыскник справится. Скукота!

С Василисой отношения развивались помаленьку. После приёма у императрицы и получения награды Андрей принёс в дом купца табакерку. Завидев в руках Андрея сияющую вещицу, поражённый Нифонт открыл рот, не в силах позвать дочь, да та сама впорхнула, заслышав шум в гостиной. Широко раскрытыми глазами она с изумлением смотрела на крышку с самоцветами и подписью государыни. Ещё бы! Не каждый день сама самодержица такие подарки делает.

Нифонт долго крутил в руках табакерку, восхищался тонкой работой.

– Это же сколько она стоить может? – деловито изрёк купец, прикрыв один глаз.

– Не знаю, Нифонт. У императрицы же не спросишь.

– Ну да, ну да. А какая она из себя, императрица наша?

Андрей описал.

– Так немка же она, бают. Неуж по-нашему говорит чисто?

– Лучше тебя.

– Невозможно лучше, я коренной житель, и отец и дед русские были.

Не стал с ним спорить Андрей. Речь-то у Нифонта хоть и русская, да простонародная. Зато Василиса прицепилась – какой наряд у государыни, какая из себя Москва, да что видел в ней?

Как мог, удовлетворив любопытство девушки, Андрей необдуманно ляпнул, что видел казнь Пугачёва со товарищи. В глазах Василисы метнулся страх, а Нифонт – так тот чуть табакерку из рук не выронил.

– Расскажи…

И Андрей рассказал в подробностях о событии морозным январским утром.

– Что, прямо так и сказал народу? И поклонился? – переспросил Нифонт.

– Именно так и было. Я от эшафота в десяти шагах стоял, всё видел и слышал сам.

– Повезло тебе, парень. А то в городе слухов полно, да только не видел никто казни-то.

После увиденной табакерки с вензелем императорским да рассказа о казни Пугачёва Нифонт проникся к Андрею уважением заметным. И, похоже, ещё пуще возжелал видеть Андрея своим зятем. А отношения Андрея с Василисой зашли уж далеко – целовались-миловались вовсю. О постели, понятное дело, речи быть не могло – честь дворянская не позволяла Андрею такого баловства, да и Василиса воспитана была Нифонтом правильно, в христианской традиции. Вот и целовались до одурения, пока губы не распухали, как у арапа какого или эфиопа.

Нравилась Андрею избранница его. И чем больше они узнавали друг друга, тем яснее он осознавал – выбор правильный. Девица не глупа, не вздорна, собою хороша, а главное – любил он её. Конечно, на службе думать о ней некогда, но дома, в квартирке своей, он часто вспоминал её улыбку, вкус её пухлых губ на своих губах.