Александр Бычков - Искатель, 2013 №2
«Ну вот, вроде бы все готово», — с легким волнением подумала Снежана и, последний раз взглянув в зеркало и поправив солнцезащитные очки-зеркалки, поднятые на лоб, отправилась к выходу из квартиры.
— Мам, Светика заберешь, ага? Я буду поздно! Если не приду ночью, не беспокойся, хорошо?
— Это куда ж… — всплеснула руками мама.
— Мам, ну что ты опять начинаешь! Работа у меня такая…
— А я думала, у тебя свидание…
— Ну и свидание тоже, мам… Все вместе… Просто и то, и это… В общем, совпало так… Ты не беспокойся, мамочка, все будет хорошо! — Снежана крепко обняла и поцеловала маму.
— Доча, доченька, подожди! На, надень, мне спокойнее так будет… — Дрожащие руки матери держали в руках блестящий серебряный крестик на серебряной же цепочке.
— Мам, ну что ты! — отмахиваясь, воскликнула Снежана. — Я же не верю во все это! Зачем?
— Надень-надень, доченька, ради меня, золотко, заинька моя! Сегодня не веришь, завтра — кто знает, как оно? Ты же крещеная у меня, надень…
Снежана послушно склонила голову и позволила матери надеть крестик себе на шею. Холодный металл приятно щекотнул кожу, и Снежана вдруг почувствовала, что тревога и страх исчезли. И ей стало как-то легко и хорошо, так что она улыбнулась.
— Ну все, мам, пока, теперь уж точно пока-пока! — Снежана выпорхнула на лестничную площадку, а мама быстро перекрестила свою дочь, что-то шепча себе под нос.
Старенький ярко-красный «Опель» быстро вынес Снежану на федеральную трассу, и она понеслась на большой скорости в сторону Марьино — старинного имения князей Барятинских, жемчужины культурного наследия края, в котором по какой-то странной прихоти судьбы располагалась резиденция Никитского…
Настроение у Ганина было — сквернее некуда. Голова болела, все мышцы и кости ломило, как будто по нему всю ночь прыгал добрый десяток чертенят. Он привстал на кровати и, взявшись за голову, с трудом соображал, что же с ним вчера происходило. Мысли и образы бегали в его голове, как стекляшки калейдоскопа, и никак не могли уложиться в какую-то стройную картину… Снежана, выставка, фотокамеры, потом яхта, какие-то сумасшедшие приключения на всякого рода канатных дорогах, в ресторанах, в вертолетах… затем лавочка, прощание… Да, а что было потом? Ах! ПОРТРЕТ! Проклятье! Портрет заговорил! Да, вчера, заговорил! И плакал, и угрожал… Черт! А потом все это… Кольцо, храм, свеча, луна…
«Боже, ну это просто какой-то кошмарный, нелепый, страшный сон — и все! — подумал, цепляясь как утопающий за соломинку, Ганин. — И доказательство тому — я лежу на кровати, а не на полу — там, где должен был вчера упасть!»
С этой мыслью Ганин вскочил с постели и принялся искать очки, даже под кровать залез, но только там сообразил, что очки у него на носу. А когда он вылез наконец из-под кровати и встал, его взгляд тут же упал на этот проклятый портрет! Девушка на нем по-прежнему радостно улыбалась, держала в беленьких тоненьких ручках лукошко с цветами, а над ее золотоволосой головкой в соломенной шляпке с алыми ленточками светило ярко-желтое солнышко. Вот только глаза… Да, глаза приобрели какое-то новое выражение…
Ганин подошел к портрету поближе и увидел, что в глазах девушки играют ярко-красные искорки, а улыбка чем-то напоминает хищный оскал — белоснежные зубки чуть сильнее, чем обычно, выпячиваются из-под чувственных кроваво-красных губ, и от этого Ганину стало не по себе. Он отправился в противоположную сторону комнаты, к большому, сделанному из цельного дуба платяному шкафу. Насколько помнил Ганин, он упал возле портрета, еще не успев раздеться, но сейчас на нем одежды не было…
В шкафу, как ни странно, оказался только один комплект одежды — белоснежные летние брюки, рубашка с коротким рукавом, длинноносые белые летние туфли и широкополая соломенная шляпа. «И что мне, получается, — подумал Ганин, — в гольф идти играть предлагают, что ли?»
Пока он одевался, его взгляд привычно скользил по стенам, увешанным старинными картинами, в основном, портретами прекрасных дам в париках, декольтированных платьях и перчатках и важных кавалеров в париках и при шпагах, хотя было там и несколько великолепных пейзажей. Застегивая пуговицы на рубашке, Ганин бегло осмотрел некоторые из картин, но одна из них показалась ему смутно знакомой…
Он, затаив дыхание, медленно подошел к ней — картина висела справа от шкафа, — и сердце его бешено забилось, перед глазами поплыли красные круги, голова закружилась… Он увидел на полянке, покрытой изумрудно-зеленой травой, накрытую для пикника скатерть, а вокруг нее сидели…
«Боже правый!» — Ганин схватился рукой за сердце, лоб его покрылся испариной: там сидели Никитский, его жена и двое детей! Они все были в легких летних костюмах и с улыбкой смотрели прямо на художника, как бы в объектив фотокамеры. Но, приглядевшись повнимательнее, Ганин увидел, что в глазах их застыл лютый ужас, какой бывает у людей, погибших насильственной смертью, а сами их улыбки скорее напоминают гримасы… Картина производила жутчайшее впечатление, и Ганин готов был поклясться, что ТАКОЙ картины тут быть просто не могло!
Ганин протянул было руки, чтобы снять эту ужасную картину со стены, но не смог этого сделать — она висела на стене как приклеенная. И тут его озарила догадка! Он резко развернулся в сторону портрета и… отчетливо увидел злорадные веселые огоньки, плясавшие в глазах девушки, и выражение торжества на ее лице…
— Твоя работа, ведьма?! — вдруг внезапно выйдя из себя, закричал Ганин. — Вот почему я здесь, а не в комнате для гостей! Вот почему он не пришел на мою выставку, да?!
Но ответом ему был звонок мобильного телефона. Ганин механически ответил и услышал радостный голосок Снежаны…
Ярко-красный «Опель» Снежаны мягко подкатил к воротам. Сигналить не потребовалось — ворота при ее появлении открылись сами, — и она медленно въехала на территорию бывшей усадьбы князей Барятинских. К ней тут же подбежали два охранника и, открыв дверцы машины, помогли выйти. А чуть поодаль уже стоял сияющий Ганин. Один из охранников сел в машину Снежаны, чтобы отвести ее на стоянку. А Ганин, слегка покрасневший, быстро подошел к Снёжане и, галантно поцеловав ее ручку, сказал:
— Ты не проголодалась? Я предлагаю начать с обеда.
Конечно, Снежана была не против…
Обед был превосходен. Столик на двоих накрыли внутри небольшой и уютной деревянной беседки белого цвета, прямо у искусственного озера с живыми лебедями. Ганин отпустил прислугу и сам ухаживал за дамой. Снежана облокотилась на подбитую плюшем спинку скамейки и блаженствовала — она обожала, когда за ней ухаживали мужчины. Роскошный особняк XVIII века нежно-голубого цвета перед глазами, аккуратно постриженные лужайки, утопающие в цветах клумбы, искусственные пруды, аллеи, дорожки посыпанные мраморной крошкой… Требовалось всего небольшое усилие воображения, чтобы представить себя в длинном платье с кринолином, в пышном, усыпанном ароматной пудрой парике, сидящей за столом, а где-то совсем рядом стоит роскошная позолоченная карета, запряженная четверкой вороных коней, на козлах которой сидит важный кучер… Снежана вовсю отдалась так ненавязчиво окутавшей ее сознание фантазии, что совершенно забыла про все на свете — и про задание, и про Константина Михайловича, и про таинственные происшествия… Майское солнце жарило вовсю, было душно, но от пруда с птицами веяло приятной прохладой. Снежана съела совсем немного — несколько кусочков мяса, рыбы, греческий салат, шарик клубничного мороженого, зато шампанского, выпила много. Оно было ледяное, терпкое и сразу же ударило в голову. Ганин что-то говорил, суетясь возле стола, как завзятая домохозяйка, а потом сел и стал наворачивать еду за двоих, но Снежана не воспринимала, ЧТО он говорил. В ее глазах все поплыло. Она разомлела…
Поместье, располагавшееся не так далеко от беседки, стало покрываться какой-то призрачной дымкой, какая бывает в очень сильную жару, когда воздух нагревается так, что начинает видимым образом колебаться перед глазами. Снежана лениво рассматривала дворец, совершенно не слушая Ганина: сначала портик, потом широкие распахнутые окна первого этажа, потом второго… Вдруг внимание Снежаны привлекло шестое окно справа, на третьем этаже. Оно, в отличие от других окон, было закрыто, но Снежана отчетливо увидела, как за стеклом мелькнул женский силуэт. Детально рассмотреть его она не могла, но увидела, что женщина была красива, стройна, что волосы у нее были светлые и что она приветливо улыбалась. Женщина посмотрела прямо на Снежану и помахала рукой, а потом сделала жест, приглашающий внутрь дома — мол, заходи, не стесняйся! — и Снежана махнула ей в ответ…
— …Снеж, а, Снеж? Снежа! — Снежана вдруг почувствовала, как чьи-то пальцы теребят ее за щечку и что-то холодное прикасается к ней. Она удивленно открыла глаза и увидела встревоженное лицо Ганина. Он держал в руках кусочки таявшего льда из ведерка с шампанским. — Что с тобой? Ты не заснула случайно? Или у тебя тепловой удар?
