Игорь Шприц - Синий конверт
Берг от страха просто похолодел: его планы не простирались далее невинного поцелуя! Он не знал, что делают джентльмены в подобных случаях! А лихие рассказы товарищей по казарме о летних похождениях в дядиных имениях только добавляли страха. Он точно сделает что-нибудь не так и опозорится в глазах будущей матери его детей! Ноги Берга отказались повиноваться, и он глупо остался стоять на месте.
Сложившийся расклад сил, по-видимому, вполне устраивал будущую мать и супругу. Она зашла за кровать и вжалась в угол. Глаза ее расширились, и она с каким-то ожиданием смотрела Бергу за спину. В голове у того в районе макушки что-то мягко стукнуло. Посмотреть наверх Иван Карлович не успел: зрительный образ Амалии внезапно покрылся маленькими зелеными звездочками, потускнел и пропал.
Вместе с образом из глаз Ивана Карловича ушел и разум. Мягким кулем он осел на пол, посидел в таком интересном положении секунду и свалился набок, звучно ударившись лбом об оказавшийся на траектории черепа шифоньер. Но этого удара он уже не расслышал…
* * *После спектакля, отбив ладоши, все балетоманы конечно же повалили к Кюба, и если бы не предусмотрительность Франка, заказавшего столик заранее, попасть в ресторацию не было бы никакой возможности А теперь все уютно сидели в самом углу, обозревая парад тщеславия петербургского бомонда.
— А это кто? Вот этот седой красавец! — возбужденно шептала Мириам, стараясь не пропустить ни одного заметного лица, чтобы было потом чем похвастать в Варшаве.
Путиловский знал всех:
— Это Деллингсгайзен, барон. А этот — Кисель-Загорянский, Николай Николаевич.
— Он кто?
— Он? Не знаю. Какая разница? Из московских балетоманов, приехал посмотреть. Мы к ним ездим, они к нам.
— А вот эти два, как близнецы, с ассирийскими бородами?
— О! Один из них хромой адъютант, дважды дрался на дуэли, и все из-за кордебалета. А второй — знаменитый лейтенант Фуриозо.
— Фуриозо? Итальянец?
— Это кличка. За темперамент! Он моряк. Только и знает что плавает, а на берегу смотрит балеты и пишет рецензии. Между прочим, вполне профессиональные!
— Вам кто-то машет! С дамой. Кто она?
В ответ Путиловский промолчал, ибо это был князь Сергей Урусов с супругою. На сей раз отвертеться не было никакой возможности, и, извинившись перед Мириам, Путиловский поплелся меж столиков через всю ресторанную залу. В центре на него налетел лейтенант Фуриозо:
— Послушайте, Пьеро! Как вам понравился Амурчик? Сто чертей и одна ведьма, если из нее не вырастет настоящая прима! У меня ведь нюх на таланты. Карсавина! Знаете, кто она по происхождению? Не угадаете! Спорим на шампанское!
— Самоедка?
— Проиграли! Гречанка. С вас бутылка!
Со времени выигрыша в казино финансовые проблемы Путиловского были решены на несколько лет вперед. Заплатив самые насущные нравственные долги (за учебу племянника в Германии), он сменил обстановку в кабинете, подписался на телефон (это стоило 250 рублей в год) и теперь позволял себе делать маленькие подарки людям, которых если и не любил (а любил он мало кого), то уважал или смотрел на них с приязнью. Поэтому Путиловский подозвал официанта и с легким сердцем отдал проигрыш.
Видно было, что выигранная бутылка шампанского помогла лейтенанту Фуриозо заметно укрепить в обществе свое пошатнувшееся положение, потому что вслед за тем от стола с молодыми балетоманами послышались одобрительный свист и крики: «Браво, Пьеро! Бис! Фора!» Всякая неожиданная выпивка в молодости чрезвычайно радует.
Благодаря этому происшествию удалось немного отдалить момент свидания с четой Урусовых, но полностью избежать этого события не получилось. Анна с чуть презрительным выражением лица следила за маневрами своего возлюбленного, кружащего между столиками, приветствующего и приветствуемого, пока тот не уткнулся в Урусовых.
— Вот и я, — скромно сказал Путиловский и потупил глаза.
— Наконец-то, — язвительно уронила Анна. — Серж, смотри, кто к нам пришел!
Урусов в это время в лицах показывал соседям наиболее героические эпизоды англо-бурской войны. Играя за буров, он приподымался на цыпочках и говорил басом, а изображая англичан, пригибался и гундосил с оксфордским выговором, что усиливало комический эффект, но только для тех слушателей, кто обучался хорошим манерам и языку в Великобритании. К счастью для рассказчика, таковых было большинство, поэтому дружный смех служил Урусову заслуженной наградой. Оранжевая республика выигрывала за явным преимуществом.
— Пьеро! Дорогой мой! — Урусов раскинул такие объятия, что с лихвой хватило бы на нескольких буров среднего размера, — Как я рад тебя видеть!
Пришлось в эти объятия окунуться и поцеловаться трижды, по-африкански горячо. Урусов выглядел молодцом и цветом лица напоминал загорелую ветчину. Как его не съели оголодавшие черные аборигены, одному Богу известно.
— Здравствуйте, Анна! — Путиловский склонил голову и припал к руке в официальном поцелуе.
Пока Серж любовался хорошо подстриженным затылком друга, Анна с дьявольской изощренностью двумя коготками впилась в подбородок Пьеро. Все было ясно без слов: ранее она себе таких садистских выходок не позволяла, значит, взбешена сверх меры.
— Ты можешь поздравить нас! — гордо заявил Серж, когда насильственный поцелуй прекратился. — Мы скоро станем родителями!
От какой временной точки зачатия вел он свой отсчет, известно было лишь одному будущему папаше. Скорей всего, от первого приема внутрь растертого рога носорога. Возможно даже, что он уповал на так редко встречающееся непорочное решение сложной для него проблемы. У Анны были свои резоны, совпадавшие с календарем Пьеро.
— Поздравляю! — коротко сказал Путиловский и, чтобы позорно не встречаться глазами, вновь облобызал князя.
Анна совершенно спокойными зелеными глазами следила за всем этим спектаклем. Она понимала, что это еще не самое главное. Трудно будет сдержаться, когда ребенок подрастет и фамильные черты Урусовых вступят в очевидное противоречие с физиономией малыша.
«Се ля ви!» — подумал по-французски настоящий отец. В истории древних родов чистота крови нарушалась довольно часто: то конюшенный приглянется, то кузен соблазнит, то Батый отдаст город на три дня на поругание. Или приходится завести официального чичисбея, чтобы хоть как-то поддержать угасающее пламя родовитой семьи. Иногда даже на престол вступали совсем не те, кому подобало. Что уж тогда говорить о захудалых княжеских и баронских гербах!
— Что за женщина с вами? — спросила Анна у Путиловского, когда тот с независимым видом занялся дегустацией шампанского в бокале цвета розовой балетной туфельки.
Путиловский пустил в ход прием из национального репертуара Исидора Вениаминовича Певзнера:
— Какая женщина? Ах, эта! Это не женщина. Это сестра Франка, Мириам.
— Откуда взялась такая красотка? — продолжала допрос Анна.
— Понятия не имею! По-моему, из-под Варшавы. Там таких много. Серж, как решили назвать мальчика? — резко сменил тему разговора Путиловский.
Обрадованный Серж тут же пустился плутать в корнях генеалогического древа рода Урусовых, заговорил о Тамерлане, Улугбеке, Авиценне, добрался в своих изысканиях чуть ли не до Александра Македонского, оставившего в Азии так много хорошего, в том числе и своих потомков. Потом перешел на родословную Буцефала, стал освещать вопросы коневодства и наследования признаков по мужской линии. По всему выходило, что младенца могут назвать Буцефалом, но в конце бессвязных рассуждений всплыла кличка Александр.
— Чудесное имя! — похвалил Путиловский. — Главное, что неизбитое!
И быстро удалился, прикрывая слегка искалеченный подбородок.
— Позвоните мне завтра! — бросила ему вслед Анна. Это прозвучало как приказ.
Когда стали разъезжаться, вначале отвезли Франков, а потом покатили на Исаакиевскую площадь (Мириамостановилась в «Англетере»), В карете было уютно и темно. Мириам больше молчала, и все робкие попытки Путиловского завязать дорожный разговор натыкались на блеск огромных глаз из-за мехового боа. Испробовав почти все известные ему темы светской беседы, Путиловский умолк.
Тем временем карета подкатила к отелю.
— Отпустите экипаж, просто обронила Мириам и вошла в распахнутую швейцаром дверь, не сомневаясь, что спутник последует за ней.
* * *Иван Карлович Берг, приятно облаченный в полную парадную форму при сабле и аксельбантах, находился в церкви. Слева от него стояла Амалия, вся в белом. В руке она держала букетик белоснежных подснежников. Лицо ее было скрыто вуалью, но даже под вуалью отчетливо читалось брачное нетерпение.
На клиросе тонкими голосами возвестили «Аллилуйя». По этому знаку Берг и Амалия медленно двинулись к амвону, где их поджидал облаченный в рясу священник. Приблизившись, Берг с изумлением узнал в батюшке Евграфия Петровича Медянникова. Лицо у Медянникова было сложено в ехидную гримасу, означавшую: «Ну что, Карлыч? Вкапался яки кур в ощип?»
