Бен Элтон - Первая жертва
— Я не собираюсь выполнять никакое задание.
— Я же сказал, что это никак не связано с военными действиями. Это задание для полиции, полицейская работа, выполнения которой требует от вас правительство. Мы полагали, что вы хотя бы выслушаете, что именно мы от вас хотим.
Это предложение Кингсли счел вполне разумным.
— Хорошо, я вас выслушаю.
— Вот и отлично. Для начала вы вернетесь в Лондон.
— И это все, что вы готовы мне сообщить?
— Да, я всего лишь простой солдат. Вас проинструктируют на куда более высоком уровне. — Шеннон вручил Кингсли лист бумаги. — Вы должны прибыть по этому адресу в Уайтхолл завтра утром ровно в девять.
— Вы не пойдете со мной?
— О да, я тоже там буду, а вот как быть с остатком сегодняшнего дня?
— В смысле?
Шеннон в очередной раз закурил и предложил сигарету Кингсли, которую тот принял с благодарностью.
— Дело вот в чем, — сказал Шеннон. Он глубоко затянулся и выпустил струю дыма. — Я хочу сделать вам предложение, ну, между нами.
— Продолжайте.
— Это касается моего правила. Моего кредо.
— Любая выпивка, любая еда, любая девушка в любое время?
— Именно. Понимаете, я должен оставаться с вами вплоть до завтрашнего утра…
— И?..
— Ну, по-моему, нам нет особого смысла болтаться вместе, вам так не кажется? Я не нравлюсь вам, а мне определенно не нравитесь вы. Более того, я думал, что целую неделю буду болтаться у моря и развлекаться на полную катушку, пока вы не поправитесь. А теперь оказывается, что вы до отвращения здоровы и моя приятная и хорошо оплачиваемая работенка в роли няньки, едва начавшись, уже закончилась. Такая жалость. Так вот, я хочу сказать, может, расстанемся сейчас и договоримся встретиться в Лондоне?
— А вы уверены, что я не сбегу?
— А зачем вам сбегать? У вас нет документов, и начни вы утверждать, что вы — это вы, вас просто отправят обратно в тюрьму. У вас нет ни дома, ни денег, а мы предлагаем вам выгодное сотрудничество. Я считаю, что такой рассудительный парень, как вы, поймет, что лучше остаться с нами, по крайней мере до тех пор, пока вы точно не узнаете, чего мы хотим.
— Вы действительно разрешите мне остаться одному? И это после того, как с таким трудом вытащили меня из тюрьмы?
Шеннон затягивался так яростно, что ему пришлось закурить следующую сигарету.
— А вы подумайте, инспектор. Скоро полдень. Доставить вас к своему начальству я должен через двадцать один час. У меня почти сутки, которые я могу провести целым и невредимым, не под вражескими пулями. Вы хоть представляете себе, что это значит для человека, который два года провел в окопах?
— Однако…
— Когда я вернусь на фронт и вскоре после этого, несомненно, погибну или буду медленно загибаться в какой-нибудь грязной бельгийской воронке, мне бы очень не хотелось оглядываться назад и думать, что у меня был двадцать один час на родине и я провел их за разговорами с таким куском дерьма, как вы.
— Вместо этого вы хотели бы воспользоваться своим основным правилом.
— До встречи с роскошной малышкой Виолеттой еще три с половиной часа, а затем ей на работу к шести. Если я очень постараюсь и посверкаю тут и там своим Военным крестом, полагаю, успею уложить в койку трех девчонок здесь, во Фолкстоне, а потом напьюсь до бесчувствия в последнем поезде до Лондона и еще подремлю перед рассветом.
— И ради этого вы готовы рискнуть и отпустить меня?
— Я же вам сказал, у ходячих мертвецов вроде меня есть обязанности и поважнее. Обязательства перед самим собой и своей короткой жизнью. К тому же, инспектор, повторюсь: я уверен, что вы придете на встречу, а если нет, я просто скажу, что вы ускользнули от меня. Поверьте, Кингсли, я куда больше, намного больше забочусь о том, чтобы порадовать себя, чем о вас или о дурацком задании, которое придумал мой шеф.
Кингсли не очень нравился Шеннон, но определенный интерес все же вызывал.
— Вы действительно думаете, что сможете соблазнить трех женщин и успеете попасть сегодня в Лондон?
— Инспектор, идет война, и не просто какая-то там война. Идет Великая война. Большинство молодых мужчин мертвы, а все еще живущие умрут завтра. Можете быть уверены, девушки пересмотрели свои взгляды на жизнь. А если они не пойдут мне навстречу, мне придется просто найти способ их убедить, верно? Поверьте, если я хочу оприходовать девчонку, я обязательно ее оприходую.
Несмотря на отвращение к Шеннону, Кингсли поразился его самоуверенности. Он и сам был очень уверен в себе, но этот молодой, развратный капитан достиг в этом совершенно иного уровня.
— Откуда начнете?
— Возможно, с той миленькой пьеретки. Или прогуляюсь по пляжу. Возможно, для эффекта возьму тросточку и притворюсь слегка раненным. Девчонки это любят. Предложу им глоток бренди для уверенности — и привет, кронпринц Вильгельм, раз, два и в дамки!
— Вы не боитесь, что меня узнают?
— Так вы сами все сделаете, чтобы вас не узнали. Я же говорил, даже если инспектор Кингсли и вернется к жизни, лучшее, на что он может рассчитывать, это возвращение в тюрьму… Но разумеется, вы понимаете, нас это вряд ли устроит.
Шеннон положил сигарету в пепельницу и заглянул Кингсли прямо в глаза. Конечно, Кингсли все понимал. Он знал, что, инсценировав его гибель, СРС едва ли могла допустить его возвращение к жизни.
Кингсли погладил бороду. Никогда в жизни он не хотел отрастить усы или бороду, даже во времена Эдуарда VII, когда среди полицейских это было модно.
— Я останусь никем. По крайней мере, до тех пор, пока не узнаю, что меня ожидает.
— Умница.
Шеннон попросил счет, оставил невероятно щедрые чаевые — за счет налогоплательщиков — и напомнил Виолетте об обещанном свидании. Затем они с Кингсли вышли из гостиницы, и, когда они уже собирались расстаться, Шеннон предупредил его в последний раз:
— Не забудьте, инспектор, ваше внезапное появление среди живых людей все ужасно запутает. Если вы намеренно или случайно себя выдадите, я вас убью, просто-напросто убью.
— Я уже дал вам слово. В угрозах нет необходимости.
— Да, но я считаю, что и вреда от них нет. Короче, не будем больше об этом, ладно? А теперь я выдам вам один фунт на дорогу и ночевку в Лондоне. Вам придется за него расписаться.
Шеннон достал расходный ордер министерства иностранных дел, и листок затрепетал на морском ветру.
— Как мне расписаться? Мое единственное имя принадлежит мертвецу.
— Верно замечено. Знаете, я об этом не подумал, а ведь я тайный агент! Ну я и кретин, верно? Мы собирались придумать вам новое имя завтра. Кто ваш любимый автор?
— Шекспир.
— Слишком броско. Как насчет Марло?
— Подойдет.
Кингсли расписался как Кристофер Марло и взял фунт.
— Вы ведь знаете, что Кристофер Марло был шпионом? — спросил Шеннон на прощанье.
— Он был еще и поэтом, — ответил Кингсли, — а я не шпион и не поэт.
— Я же говорил, в наши дни все до единого поэты.
27
Свободный день
Проверив расписание поездов до Лондона, Кингсли для начала узнал, как добраться до библиотеки. Было чудесно снова стать хозяином себе и прогуляться по тихим улицам английского порта. Конечно, он по-прежнему переживал о семье, которой сообщили, что он погиб, но все же был рад хоть немного отдохнуть от дьявольской чехарды, в которую в последнее время превратилась его жизнь.
Он нашел библиотеку, старый особняк, памятник викторианской жажды к общественному образованию, и вошел в ее безмолвный зал. Людей было очень много: все сидели в благоговейной тишине, согнувшись над книгами или свежими газетами, прицепленными к длинным деревянным палкам. Кингсли удивился количеству посетителей и решил, что, возможно, среди нынешнего ужаса и безумия люди ищут успокоение в мудрости прошлого. Разумеется, он увидел много черных вуалей и траурных повязок на рукавах. Кингсли был особенно тронут и опечален, когда увидел такие же повязки у детей не старше восьми или девяти лет, которые тоже молча сидели и читали. Одна девочка читала «Веселые приключения Бруинов» — популярный комикс о пансионе для животных, который должен был рассмешить ее или хотя бы вызвать улыбку, но, проходя мимо нее, инспектор увидел, что она плачет. Мать девочки сидела рядом, тоже на детском стуле. К ее изношенному платью была пришита черная креповая лента, а на коленях лежал журнал, но она его не читала; она смотрела перед собой, нежно гладя девочку по голове. Кингсли подумал, носит ли Агнес черное, и что она сказала Джорджу, и сказала ли что-нибудь вообще.
Он нашел пустой стол и присел. Он собирался написать письмо Агнес, которое попросил бы передать ей в случае своей смерти. Но, как ни старался, ничего не мог придумать. Он понятия не имел, что с ним станет, и поэтому не мог объяснить ей, почему ее так жестоко обманули. А что до прошлых событий — все, что можно было сказать, уже было сказано. Она выключила его из своей жизни раз и навсегда. Даже не пошла на его похороны.
