Николай Свечин - Хроники сыска (сборник)
Беседа со вдовой заняла у Благово около часа. Пришедшая уже в себя, та оказалась все такой же некрасивой, какой была и вчера. Молодая – двадцати лет от роду – она не обладала даже тем, что есть у всех в этом возрасте, – обаянием юности. Тучная, пресная и не очень умная, Бурмистрова подтвердила рассказ Гаранжи и о перепелах, и о завещании. Причем слово в слово. Сделалось очевидным, что она играет роль в пьесе, умело написанной отставным поручиком. Вдова долго обдумывала каждое слово (видимо, вспоминала инструкции «друга дома»), отвечала путано и косноязычно. Однажды, проговорившись, она назвала Гаранжи Базилем; упоминая о нем, Анастасия Павловна сбивалась с дыхания и краснела.
Окончательно все прояснилось для Благово, когда вдова назвала фамилию их семейного нотариуса – им оказался убитый Антов! Как только это прозвучало, коллежский советник остановил ее и вышел на подьезд. Подозвал городового от экипажа и приказал:
– Лети сей же час в Молитовку, там мой помощник опрашивает обывателей. Разыщи его и передай приказ: немедленно сделать внезапный обыск на квартире лесничего Турусова в поисках улик убийства стряпчего. Понял? Пулей!
После чего вернулся в гостиную, уселся напротив вдовы, пристально посмотрел ей в глаза и спросил:
– Значит, завещание существует?
– Да, я же вам говорила…
– И где оно сейчас?
– У Парфена Семеновича в конторе.
– А где сам Парфен Семенович?
– Где ж ему быть? В конторе, полагаю, сидит, на Рождественской улице.
– Вы будто бы и не знаете, что с Антовым случилось несчастье?
– Какое несчастье? – неумело разыграла удивление Бурмистрова. – Что-то вы недоговариваете, господин коллежский советник. На нехорошее намеки делаете… Я теперь беззащитная вдова, меня каждый обидеть может. И не стыдно вам пользоваться чужим горем?
– Стыдно, сударыня, должно быть вам. Зарубили бедного стряпчего топором, мужа отравили под видом несчастного случая, подделали завещание – и думаете, это все сойдет вам с рук?
И тут вдова сильно удивила сыщика. Он ожидал истерик, ложного возмущения или угроз нажаловаться государю, но ничего этого не было. Анастасия Павловна откинулась на спинку дивана, посмотрела на коллежского советника вызывающе спокойно и сказала:
– А вы сумеете доказать хоть что-нибудь из того, что сейчас наговорили?
– Обещаю вам, сударыня, что докажу все.
– То-то вы с Лельковым обмишурились – весь город до сих пор смеется… И со мною так же обмишуритесь! Вот что я вам скажу, господин Благово: когда поймаете нас с Базилем за руку, тогда я буду принуждена слушать ваши дерзости. А до той поры – попридержите язык. Не то я в суд подам за клевету!
– Стало быть, завещание у Подгаецкого?
– Ну, если вы говорите, что с Парфен Семенычем случилось какое-то несчастье, значит, тогда бумаги у Андрея Александровича.
– А свидетели небось Гаранжи и Турусов?
– Нет, только Турусов. Это допускается по закону, ежели есть нотариус с помощником.
– И Парфен Семеныч за несколько дней до своей смерти заверил духовную вашего супруга?
– Насчет смерти, повторяю, я не знаю ничего, а духовную Антов заверил. Честь по чести. А Подгаецкий занес в журнал и взял с моего мужа гербовый сбор. Спросите у него, он подтвердит.
Благово молча встал и вышел вон. Мрачный, он вернулся в управление и обнаружил у себя на столе визитную карту младшего Бурмистрова, Дмитрия Михайловича.
– Не захотел задержаться ни на минуту, – пояснил секретарь. – Велел передать, что ждет вас на дому с двух до трех для важной беседы, а адрес, мол, они знают.
Место жительства богача и впрямь было широко известно. Эти Бурмистровы жили неподалеку от тех, в новом роскошном особняке на Жуковской. Во весь квартал до Волжской набережной тянулся еще более роскошный сад с оранжереями, фонтаном, пальмами в кадках и двумя живыми павлинами, гулявшими по дорожкам. Видимо, Дмитрий Михайлович решил сразу обозначить скромному начальнику отделения кто сколько стоит.
– Так… Немедленно вызвать ко мне этого третьего павлина на допрос, завтра к половине седьмого утра. Повесткой, врученной городовым под расписку. В повестке указать, что, буде не придет, его доставят сюда силой. Совсем третье сословие распоясалось… Что с нами будет, когда они дорвутся до власти?
До обеда Благово занимался Подгаецким и завещанием. Текст последнего, привезенный помощником нотариуса по требованию полиции, гласил:
«Составлено 10 мая 1880 года в конторе стряпчего Антова П.С., что по улице Рождественской, в доме Обрядчикова, во втором этаже, в присутствии одного свидетеля.
Мною, Иваном Михайловичем Бурмистровым, составлено и подписано сие духовное завещание о ниже следующем.
Все мое движимое и недвижимое имущество без изъятий остается моей любимой супруге Анастасии Павловне в полное безраздельное владение.
В течение года после моей кончины вложить ей в кредитные учреждения двадцать пять тысяч рублей на поминовение в пользу священноцерковнослужителей, монастырей и в богоугодные заведения по ея, Анастасии Павловны, выбору. С тем, однако, чтобы упомянутые двадцать пять тысяч рублей оставались в бумагах, а пользоваться только процентами с них.
Пятьсот рублей подарить приюту графини Кутайсовой, коего я являюсь одним из попечителей.
Особо внести в кредитные учреждения капитал в десять тысяч рублей, с перечислением процентов от них в пользу города Нижнего Новгорода на устройство казарм.
Иван Бурмистров.
Свидетелем был государственный лесничий губернский секретарь Иван Петрович Турусов.
Писал завещание нотариус потомственный почетный гражданин Парфен Семенович Антов, заверил помощник его личный почетный гражданин Андрей Александрович Подгаецкий».
– Ну-с, господин Подгаецкий, расскажите теперь, как все было на самом деле.
– Да так вот и было, как всегда такие дела случаются. Где-то в начале февраля Бурмистров приехал к Парфену Семеновичу и попросил дать разъяснения, что станет с его капиталом, ежели вдруг он умрет без завещания. Антов, конечно, ответил: четверть движимого имущества вдове, а все остальное – его брату, Дмитрию Михайловичу. На это Иван Михайлович сказал, как будто про себя: «Значит, меня не обманули».
– Что, по-вашему, это означало?
– Видите ли, Анастасия Павловна не пользовалась симпатией тех Бурмистровых, а между тем именно Дмитрий Михайлович держал в руках семейное дело. Для нее была явная опасность остаться после смерти мужа нищей, и кто-то из знакомых об этом сказал.
– Гаранжи?
– Что «гаранжи»?
– Вы не знакомы с отставным поручиком Василием Гаранжи?
– Не имею чести.
– Ладно, пойдем дальше. Эта беседа состоялась в первых числах февраля. А десятого марта Иван Михайлович приехал со свидетелем и надиктовал завещание?
– Да. Он приехал перед обедом. С ним был некий Турусов, лесничий Шуваловской дачи. Бурмистров потребовал немедленно сделать его духовное завещание и законным образом зарегистрировать его. Парфен Семеныч быстро составил текст на основе устных указаний завещателя и переписал его своей рукой. Так положено, ежели это в конторе делается, а не у себя дома на смертном одре, например.
– Я знаю, продолжайте.
– Да все уже. Я внес необходимую запись в реестр, взял пошлину…
– Господин Подгаецкий, вы настаиваете на своих показаниях? Вам известна уголовная ответственность за ложные сведения следствию? А за соучастие в убийстве?
– Потрудитесь пояснить, господин коллежский советник, что вы имеете в виду? – агрессивно, без тени смущения парировал помощник нотариуса.
– Вы понимаете, чем рискуете? Гаранжи уже убил двух человек. Вы следующий – он не оставит в живых такого свидетеля.
Щеки у Подгаецкого порозовели, в глазах мелькнуло на миг сомнение, но тут же ушло.
– Я готов повторить свое показание под присягой. Сверьте почерки!
– Наука еще не умеет безошибочно отличать подделку почерка, и вам это известно. Есть другие доказательства?
– Доказательство – это мои слова. А у вас есть чем их опровергнуть?
– Пока нет.
– В таком случае, господин коллежский советник, позвольте откланяться.
Так Благово потерпел второе поражение подряд. Неужели будет, как тогда с Лельковым? Бурмистрова говорит – весь город смеется… А что поделаешь? Не отправишь же человека на каторгу, не имея доказательств. Может быть, Лыков нароет что-нибудь в Молитовке? Но Павел Афанасьевич уже почувствовал руку хорошего организатора всего этого преступления. Гаранжи – больше некому. Вон как этих двоих срепетировал: не подкопаешься!
Начальник сыскной полиции взял лист бумаги и записал основные направления следствия. Обыск на даче, встреча с Бурмистровым-младшим, разыскания на Кавказе. И самое главное – допрос кухарки. Если будет доказано, что перепелов готовили в разной посуде – Гаранжи конец!
Размышления его прервало появление подполковника Курилло-Сементовского, помощника полицмейстера, красавца и первого в городе бабника.
