Борис Акунин - Коронация, или Последний из романов
Трое дядьев его величества образовывали первый ряд великокняжеского кортежа. Я пробрался к рыжему текинцу Георгия Александровича, взял его под уздцы (так что теперь нас, подуздных, оказалось двое — я и шталмейстер граф Антон Аполлонович Опраксин) и молча сунул его высочеству письмо от Линда.
Увидев локон, Георгий Александрович переменился в лице. Быстро пробежал глазами строчки, тронул текинца шпорами в поджарые бока и стал медленно догонять одинокую фигуру государя. Граф в ужасе выпустил уздечку. Я тоже.
Можно было не сомневаться, что теперь в международной политике разразится настоящая буря. То-то нынче полетят шифрованные депеши иностранным дворам и правительствам: генерал-адмирал Георгий Александрович демонстрирует своё особенное положение при царе и, вероятно, отныне может считаться самой влиятельной персоной Российской империи. Пускай. Не до того.
Гордо подбоченясь, точь-в-точь как племянник, его высочество неспешно приблизился к государю и поехал рядом, всего на пол-корпуса сзади. Дородная фигура генерал-адмирала смотрелась куда величественней, чем узкий силуэт самодержца. По подрагиванию пышного уса его высочества я догадался, что Георгий Александрович, не поворачивая головы, докладывает императору о письме. Голова царя заметно дёрнулась в сторону. Потом точно так же зашевелился ус, менее пышный, чем у Георгия Александровича, и великий князь стал потихоньку отставать — пока не сравнялся с братьями.
Поскольку я находился совсем близко, то слышал, как Кирилл Александрович бешено прошипел:
— Tu es fou, Georgie, ou quoi?[16]
* * *Не знаю, заметили ли москвичи, что после того, как торжественный кортеж ступил на Тверскую, движение колонны существенным образом убыстрилось, но уже двадцать минут спустя государь въезжал в Спасские ворота, а ещё через четверть часа от крыльца Большого Кремлёвского дворца одна за другой отъехали закрытые кареты.
Лица, посвящённые в тайну, спешили в Эрмитаж на экстренное совещание.
На сей раз в малую гостиную пожаловала и государыня, от воли которой зависел весь исход дела.
Поскольку мне пришлось наскоро подавать к столу лёгкие закуски, кофе, сельтерскую воду и оранжад для её величества (ничто так не разжигает жажду и аппетит, как продолжительные церемониальные шествия), я пропустил начало обсуждения и восстановил его ход уже задним числом, по репликам присутствующих.
Так, например, без меня прошло деликатное объяснение с царицей по поводу сапфирового склаважа. Я застал её величество хоть и сердитой, но уже смирившейся с неизбежным.
— Однако его помазанное величество обещаль мне, что эта вещь будет мне непременно возвращена в целость и сохранность, — строго говорила государыня обер-полицмейстеру Ласовскому, как раз когда я вошёл с подносом.
Из этих слов, а также из того, что полковник Карнович сидел с весьма надутым видом, я заключил, что после вчерашней неудачи руководство операцией передано московской полиции. Здесь же был и Фандорин — надо полагать, в своей функции советника.
Её величество, не имевшая времени переодеться, была в парадном платье белой парчи, сплошь утканном драгоценными камнями, и тяжёлом бриллиантовом ожерелье, великие князья не успели снять звёзд, муаровых орденских лент и андреевских цепей, и от всего этого переливчатого мерцания скромная тесная комната вдруг напомнила мне кладовку, в которой хранятся ёлочные игрушки.
— Ручаюсь головой, ваше императорское величество, — браво отрапортовал Ласовский. — И сапфиры никуда не денутся, и Михаила Георгиевича освободим, и всю шайку зацапаем. — Он азартно потёр руки, и от этого вульгарного жеста Александра Феодоровна слегка наморщила нос. — Всё пройдёт в наилучшем виде, потому что на сей раз этот мерзавец Линд сам себе расставил ловушку. Позвольте, я разъясню — у меня уж и план составлен.
Он сдвинул рукой со стола все заботливо расставленные мной бокалы и чашки, схватил накрахмаленную салфетку и разложил её посередине.
— Это Арбат и его окрестности, второй Пречистенский участок. Гувернантка выйдет из коляски вот здесь, у Малого Афанасьевского, потом, как бы в нерешительности, помедлит и свернёт сюда, на Большой Афанасьевский, оттуда на Сивцев Вражек, потом…
Он ещё довольно долго перечислял повороты, сверяясь по бумажке. Все внимательно слушали, хотя её величество, судя по брезгливой складке у рта, больше думала о запахе пота, явственно исходившем от распаренного обер-полицмейстера.
— Итого — я уже посчитал — она минует на своём пути девятнадцать отрезков, на которых расположено двести тридцать домов. — Ласовский торжествующе оглянулся на государя и отчеканил. — И в каждом из этих домов будет находиться по моему человеку. В каждом! Именно этим сейчас и занимаются мои помощники. То есть при всей видимой случайности маршрута гувернантки она всё время будет находиться в поле нашего зрения, однако же злодеям это будет невдомёк, поскольку филёры, агенты и переодетые городовые расположатся в обывательских домах и квартирах. Если она пройдёт по всему пути, а к ней всё ещё никто не приблизится, она сделает второй заход, третий — сколько понадобится.
— Толково, не правда ли? — самодовольно осведомился Симеон Александрович, очень гордый своим полицмейстером.
— П-позвольте, полковник, — вдруг подал голос Фандорин. — А вы уверены, что мадемуазель Деклик, никогда прежде не бывавшая в Москве, не запутается в вашем мудрёном маршруте?
Ласовский насупился:
— Я лично запрусь с ней в комнате и заставлю выучить наизусть все углы и повороты. У нас останется для этого целый час.
Фандорин, казалось, был удовлетворён ответом и ни о чем больше не спрашивал.
— Нужно послать за склаважем, — вздохнув, сказал государь. — И да поможет нам Господь.
* * *В половине пятого, когда бледная, с решительно закушенной губой мадемуазель шла к экипажу, где её ожидали два жандармских офицера в штатском, в коридоре к ней подошёл Фандорин. Я был рядом и слышал каждое слово.
— От вас, сударыня, требуется только одно, — очень серьёзно сказал он. — Не подвергать жизнь мальчика угрозе. Будьте наблюдательны, это ваше единственное оружие. Я не знаю, что з-задумал Линд на этот раз, но руководствуйтесь собственным разумением, никого не слушайте и никому не доверяйтесь. Для полиции важна не столько жизнь вашего воспитанника, сколько избежание огласки. И ещё… — Он посмотрел ей прямо в глаза и проговорил то самое, что недавно пытался, да не сумел сказать я. — Не вините себя в случившемся. Если б вы и не оставили малыша одного, ваше присутствие все равно ничего бы не изменило. Лишь прибавило бы лишнюю жертву, потому что доктор Линд свидетелей не оставляет.
Мадемуазель быстро-быстро затрепетала ресницами, и мне показалось, что с них слетела слезинка.
— Merci, monsieur, merci. J'avais besoin de l'entendre.[17]
Она положила Фандорину руку на запястье — совершенно так же, как давеча мне — и ещё пожала. Он же, префамильярно стиснув ей локоть, кивнул и быстро пошёл к себе с таким видом, будто очень куда-то спешил.
От всех этих пожатий я окончательно пал духом.
[Забегая вперёд — позднее станет ясно, почему — расскажу, чем закончилась операция московской полиции.
План полковника Ласовского был очень недурён и наверняка увенчался бы успехом, если б Линд исполнил условия предложенной им же встречи. Но именно этого коварный доктор, увы, и не сделал.
Итак, гувернантка ехала в коляске на Арбат. В руках у неё был бархатный ридикюль с бесценным сокровищем, рядом находились два жандарма: один напротив, другой на козлах.
Сразу за Крымским мостом, когда экипаж повернул на какую-то улицу (если не ошибаюсь, она называлась Остоженкой) мадемуазель вдруг выпрямилась в полный рост, обернулась вслед проехавшей навстречу карете и пронзительно закричала:
— Мика! Мика!
Офицеры тоже оглянулись и успели увидеть меж колыхнувшихся занавесок заднего оконца синюю матросскую шапочку.
Разворачивать коляску — как и мне накануне — времени не было, но, к счастью, навстречу ехал извозчик.
Жандармы велели мадемуазель оставаться в экипаже, а сами выкинули из пролётки ваньку и пустились в погоню за каретой, что увозила Михаила Георгиевича.
Догнать не смогли, потому что извозчичьему коньку было не по силам тягаться с четвёркой хороших лошадей, а тем временем к мадемуазель Деклик, потерянно метавшейся на сиденье, приблизился некий господин при усах и бородке, учтиво приподнял фуражку горного ведомства и сказал на безупречном французском:
— Условие выполнено — вы видели принца. А теперь пожалуйте взнос.
