Шаги во тьме - Пензенский Александр Михайлович
– Что же, Надежда Дмитриевна, может, вы мне опишете обоих его помощников? Вот с последнего давайте начнем. – Аркадий Францевич раскрыл специальную тетрадочку, которую он всегда имел на случай таких вот внекабинетных разговоров.
– Да и опишу, разумеется. Значится, последнего звали Александром Алексеевичем. Ночевать он тут не оставался, потому фамилию я не спрашивала. Роста высокого, пожалуй, что не ниже, чем сам Андрей Серафимович. Телосложения тоже схожего: широкоплечий, с осанкой. Если бы не знала, что студент, решила бы, что он из кадетов. А предыдущий поплюгавее, с сутулинкой, но тоже высокий. Однако ж не чета Александру Алексеевичу, конечно. Потерханый какой-то. Видно, что слабость к выпивке имел: физиономия красная и глаза постоянно блестели. А вот как звать его – я вам сейчас доподлинно скажу. Он хоть тоже тут не жил, но фамилия его имеется, потому как он, когда наниматься приходил, господина Гилевича дома не застал и записку оставил.
Она снова порылась в бюро, достала еще одну сложенную вчетверо бумажку того же качества – видно, бумага была хозяйская, для нужд жильцов. Там довольно прыгающим почерком, какой и вправду встречается у пьяниц, было написано:
«Г-н Гилевич, увы, не застал вас на квартире, вернусь через два часа. Студент Университета Г. Лебедев по поводу службы секретарем».
– Лебедев, Лебедев, – пробормотал вполголоса Кошко, нахмурив брови и будто пытаясь что-то вспомнить, и вдруг со всего маху шлепнул себя ладонью по лбу, да таким звонким вышел этот шлепок, что домовладелица бухнулась на стул, ойкнула и перекрестилась. – Лебедев! Ну конечно! – проревел уже в полный голос Аркадий Францевич и дальше понес какую-то совершенную околесицу: – Ну конечно! Мыльница! Киев! Жалованье несуразное! К выпивке слабость! – И выбежал из комнаты, оставив Надежду Дмитриевну в состоянии крайнего изумления и совершенно неудовлетворенного любопытства.
В автомобиле главный московский сыщик повел себя так же необъяснимо – он накручивал правый ус и шептал себе под нос:
– Ну конечно!.. Но какова цель? Что за мотив? Что убийца он – это уже очевидность, но в чем смысл? – И между этими причитаниями прикрикивал на шоффэра, то браня, то уговаривая: – Ну чего ты, ну чего?! Да мы до завтра так-то не доедем, если каждую телегу пропускать! Гуди, гуди, для того тебе гуделку твою и прицепили, растыка ты клетчатый! И гони, милый, гони, любезный!
Когда в конце концов мотор резко осадил у участка в Малом Гнездниковском переулке, Аркадий Францевич без промедлений, с совершенно несвойственной ему поспешностью выскочил на тротуар, даже не захлопнув за собой дверцу, почти бегом ворвался внутрь, не отвечая на приветствия подчиненных, тем же аллюром проследовал в свой кабинет, опять-таки не удосужившись притворить за собой дверь. В кабинете, не снимая ни пальто, ни шляпы, бросился к столу и начал наводить беспорядок в его недрах. Наконец, с возгласом «Оно!» он потряс над головой каким-то документом и крикнул в коридор:
– Дежурный! Павлова ко мне!
Когда в кабинет вошел невысокий господин в серой тройке, Аркадий Францевич протянул тому клочок бумаги:
– Вот! Срочно доставить студента Лебедева! В любом состоянии!
Осень наконец-то разразилась настоящим октябрьским ливнем, будто торопясь расстаться с накопленными за затянувшееся бабье лето запасами влаги. С ночи лило сплошной пеленой, а утром выяснилось, что неба в Петербурге больше нет – пелена цвета старых застиранных простыней накрыла город, стерев Петропавловский шпиль и вкупе с совершенным безветрием обещая сохранение такой погоды как минимум до следующей ночи. «Ваньки» накинули резиновые плащи и укрыли спины своих каурок брезентовыми попонами, дворники жались по аркам и удрученно поглядывали из-под козырьков наверх в надежде обнаружить хоть малейшую прореху в сером облачном пологе.
Отобедав по обыкновению в «Астории», Владимир Гаврилович доехал на извозчике до участка, пошаркал ногами о лежащий у входа коврик, махнул зонтиком, стряхивая капли, кивнул поднявшемуся дежурному и двинулся уже было к лестнице, но надзиратель остановил его:
– Господин начальник, тут посетитель. С утра вас дожидаются.
С лавки поднялся высокий брюнет лет тридцати, с окладистой бородой, в невысохшем еще пальто дорогого сукна, поклонился и протянул руку:
– Господин Филиппов, я к вам. Константин Гилевич.
Владимир Гаврилович пожал протянутую руку, уточнил:
– Константин Серафимович?
Посетитель удивленно нахмурился.
– Но откуда? Ох, господи! С Андреем все-таки что-то случилось?
Филиппов взял молодого человека под руку, направился к лестнице и бросил через плечо дежурному надзирателю:
– Голубчик, распорядитесь, чтоб нам пару стаканчиков чая сделали, погорячее.
В кабинете, дождавшись, пока Гилевич снимет пальто и отхлебнет из принесенного стакана, Владимир Гаврилович спросил:
– Расскажите, с каким вы ко мне делом?
Константин Серафимович обхватил длинными бледными пальцами серебряный подстаканник, кашлянул и заговорил:
– Понимаете, я пришел сюда заявить о пропаже моего брата. Но складывается впечатление, что вы его уже нашли. Он жив?
Филиппов пододвинул к себе лист бумаги, взял перо:
– Давайте по порядку. Почему вы решили, что с вашим братом что-то произошло? Он занимался какими-то рискованными делами? Водил опасные знакомства?
– Ох, что вы, что вы! Он простой инженер, какие опасные связи, помилуйте!
– А я вот располагаю сведениями, что у Андрея Серафимовича имелись некоторые проблемы с московской уголовной полицией.
Константин Гилевич отодвинул стакан с чаем и с нескрываемой досадой выпалил:
– Ах, эта скверная история! Просто нужно было слушаться моего совета и заниматься делом, которому учился, а не лезть в коммерцию с великими князьями! Поверьте, мой брат – честный человек. Просто очень уж желающий разбогатеть быстро, оттого и придумывает всякие прожекты, иногда довольно фантастические, не сказать – безумные.
– Не кипятитесь, голубчик. С чего вы взяли, что ваш брат пропал?
Посетитель кивнул, продолжил свой рассказ:
– Понимаете, мы с матерью живем здесь, в столице. Собственно, мы с Андреем урожденные петербуржцы, но он после гимназии переехал в Москву, там и университет окончил. Он младше на четыре года. Так там после учебы и остался, говорил, что в Москве больше возможностей для делового человека. А несколько дней назад он телеграфировал мне, что собирается по делам сюда, в Петербург. Остановиться у нас не пожелал, не хотел стеснять, но пообещал, что непременно заедет к нам с матушкой. Какие уж тут стеснения, не чужой же человек! Он и правда заехал, второго числа, мы выпили чаю, мама пирог испекла. Андрей передал кое-какие документы и пригласил нас на будущий день в «Медведя». Вот только мы не дождались его ни на следующий день, ни сегодня от него ни слуху, ни духу. Адреса своего петербуржского он нам как-то не сообщил, потому я и пришел сюда. Вам ведь что-то известно? Вы же не зря знаете мое отчество? Что с Андреем? Умоляю, скажите уже! Мы с матерью с ума сходим!
Филиппов отложил свои записи, обошел стол, сел рядом со старшим Гилевичем, положил руку ему на плечо. Константин Серафимович с тревогой наблюдал за этими действиями полицейского начальника, а от прикосновения даже вздрогнул, и губы его задрожали.
– Крепитесь, голубчик. У нас есть основания полагать, что брата вашего убили позавчера ночью на квартире, где он остановился со своим помощником. Ну-ну, держитесь.
Гилевич молча достал из жилетного кармана большой клетчатый платок, спрятал в него лицо. Плечи его мелко подрагивали. Владимир Гаврилович сохранял деликатное молчание. Спустя пару минут Константин Серафимович вытер глаза, повернулся к Филиппову:
– Вы совершенно точно убеждены, что это брат? Абсолютно? Вы не ошибаетесь?
Владимир Гаврилович немного помедлил, будто взвешивая в уме, стоит ли сейчас вываливать на потрясенного мужчину все подробности убийства, но профессиональное пересилило личное.
