Дэвид Дикинсон - Смерть в адвокатской мантии
Пауэрскорт только пожал плечами. Он прекрасно сознавал, что его спокойствие бесит казначея больше всего.
— Сожалею, но в данный момент удовлетворить ваше требование невозможно. Как только выяснится что-то определенное, я непременно вам сообщу.
Детектив вдруг даже ощутил жалость к этому напыщенному высокопарному человеку. Ведь если его почти перестали приглашать выступать в суде, значит, уменьшались и его доходы. А поскольку высокий ранг обязывает тратить довольно много, с деньгами у него, наверно, туговато. А тут еще эти два убийства. Теперь о нем всегда будут говорить: «Казначей Сомервилл? Это при нем убили двоих бенчеров?»
— Пауэрскорт, — окликнул его Сомервилл, причем тон его несколько смягчился. — Вы мысленно унеслись куда-то и, по-моему, ничего не слышите. Надеюсь, вы войдете в мое положение, — вздохнул казначей, сняв очки и протирая их ярко-голубым носовым платком. Похоже, начинались мирные переговоры. — Каждый день меня спрашивают, что нового относительно убийства Донтси. С сегодняшнего дня начнут осаждать вопросами уже о двух смертях. И что мне отвечать? Что я вообще ничего не знаю? Мои коллеги резонно спросят, зачем же мы пригласили детектива, который нам ничего не говорит? Вы меня понимаете?
Пауэрскорт кивнул. Кажется, ему удалось добиться перемирия на поле боя, хотя, скорее всего, скоро вновь жди перестрелки.
— О да, я понимаю, мистер Сомервилл. Я сделаю все, что смогу.
Пять минут спустя детектив уже был возле церкви в Темпле, там, где обнаружили труп Вудфорда Стюарта. К нему подошел пожилой сержант из команды Бичема, по возрасту годившийся старшему инспектору в отцы, если не в деды.
— Беднягу убили не здесь, — печально проговорил он. — Следы говорят, что тело волокли по земле. Мы сразу-то не поняли, что это за полосы, пока один констебль не вспомнил, как его избитого сослуживца вытаскивали после драки из портового паба. Похоже, тело притащили сюда из вон того здания напротив, а может, и из Куинза. Ужасная смерть, сэр.
Пауэрскорта удивило, что этот ветеран еще способен печалиться об убитом. Большинство из знакомых ему полицейских уже к тридцати годам, а то и раньше успевали нарастить толстый панцирь хладнокровия. Иначе как бы они могли работать, ежедневно осматривая трупы зарезанных в бандитских схватках Ист-Энда, утопившихся в Темзе, превратившихся в кровавое месиво на рельсах подземки, — всех убитых лондонцев, которые могли бы, воскреснув, выстроиться длинной вереницей вдоль Стрэнда, от Темпла до Уайтчепела.
Эдвард почувствовал, что слова в его сознании вытесняет сплошной поток цифр. Последние два дня он допоздна сидел над бухгалтерскими документами компаний Иеремии Панкноула, и сегодня утром его мозг уже отказывался воспринимать что-либо, кроме чисел. Они строились и перестраивались рядами, колонками, лесенками, столбцами, стаями пропадали в неведомых глубинах и вновь всплывали, многократно умножившись и разделившись; целые и дробные, обозначавшие кредиты, прибыль, себестоимость, пакеты учредителей, проценты комиссионных, размеры дивидендов. Все эти цифры, которые должны были бы отражать сложные денежные операции, на самом деле стремились утаить незаметно исчезающие суммы, которые оседали в лапах Панкноула и его подручных. «Все, хватит! — сказал себе Эдвард. — Иначе я сам вот-вот превращусь в член какого-нибудь уравнения или начну бормотать бессмысленный набор слов из рекламных проспектов или промежуточных отчетов». Среди этих математических станций и перекрестков лишь одно удерживало его мысли в границах разума: Эдвард собирался пригласить Сару Хендерсон на новое свидание. А куда именно, подсказала афиша, которую он увидел на стене вестибюля подземки.
Он поднимался наверх под раскаты доносившейся с третьего этажа гневной тирады почтенного адвоката, распекавшего молодого референта за недостаточно хорошо составленную для него речь. Эдвард быстро добрался до заветной комнатки на чердаке. Оттуда слышался громкий дробный стук двух пишущих машинок — значит, Сара не одна. Звуки, которые могла бы издавать целая стая дятлов, Эдварду казались чудесной музыкой.
Коллега Сары, Виннифред, миниатюрная невзрачная девушка, похожая на мышку, завидев Эдварда, тут же убежала за бумагой в лавку канцтоваров. А Сара… Сегодня она была в кремовой блузке с голубым шарфиком, пышные рыжие локоны рассыпались по плечам.
— Эдвард! — произнесла она, осветив весь мир несравненной улыбкой. — Как я рада вас видеть. Только вы что-то неважно выглядите.
Юноша раскрыл рот, но не смог выговорить ни слова. «Черт! Черт! Да что ж это! — мысленно клял он свою немоту. — Ну почему это происходит именно тогда, когда я хочу поговорить с Ней! Вот если бы рядом вдруг оказался лорд Пауэрскорт… А еще лучше, чтобы мы с Сарой снова очутились за чайным столом на Манчестер-сквер…»
«Если взять его за руку, он наверняка заговорит, — лихорадочно думала Сара. — Но Виннифред может вернуться и застукать нас. У нее такая легкая походка, ее шагов по лестнице никогда не слышно».
— Как поживает лорд Пауэрскорт? — выбрала Сара другой вариант, надеясь вызвать у Эдварда приятные воспоминания. — Интересно, нас еще позовут на чай? А что слышно о малютках-близнецах?
И это сработало — лицо Эдварда чуть расслабилось. Сару уже давно мучил вопрос о причинах его проблем с речью. Мать не раз пересказывала ей истории из газет о людях, которые онемели после какой-то катастрофы в личной жизни или из-за проблем на работе. Но Эдвард так молод — вряд ли с ним могло случиться что-то серьезное.
— Близнецы хорошо, — покраснев от натуги, выдавил он. — Лорд Пауэрскорт тоже хорошо. — Он просиял, как будто одолел труднейшую вершину, впрочем, возможно, так и было. — Я здоров, это все счета. Счета Панкноула. Начальник попросил меня продолжать работу, несмотря на то что мистер Стюарт тоже погиб. От этих проклятых цифр у меня уже голова кругом идет.
Сара заметила, что стоит Эдварду произнести хотя бы один глагол, и речь его приходит в норму. Может, у него проблема не со всеми словами, а только с глаголами?
— Я пришел пригласить вас, Сара, еще на одну экскурсию, — наконец решился Эдвард. Собственно, для этого он сюда и пришел.
— И куда же? — кокетливо поинтересовалась Сара. Его карие глаза, подумала она вдруг, такого нежного шоколадного оттенка, что кажется, если Эдварда обидеть, они могут растаять.
— В Оксфорд, — недрогнувшим голосом ответил он. — Давайте съездим в субботу на целый день в Оксфорд. — И чуть было не испортил все, добавив: — Поезд от Паддингтонского вокзала. Билеты со скидкой.
В Оксфорде Сара не бывала, да и Эдвард, как ей показалось, тоже. Она представила себе какие-то картинки из книги: старинные здания колледжей, извилистая река, огромные библиотеки, и множество юношей, которые лежат на лужайках, загорают на дне лодок или гребут — и все в плоских соломенных шляпах.
— Что ж, Эдвард, — сказала она. — Это было бы чудесно! Я возьму с собой завтрак, ладно? Там есть река, на берегу которой можно устроить пикник?
— Должна быть, — неуверенно ответил Эдвард. — Я ни разу там не был, Сара. В прошлом месяце я работал на одного молодого адвоката, он сказал, что лучше всего места у Магдален-колледжа. Это на реке. И там олений парк.
— Как в Калне, — вздохнула Сара, вспомнив похороны мистера Донтси.
— А ваша матушка, она справится без вас? — с тревогой спросил Эдвард.
Сара подозревала, что кто-то из его близких хронически болен. Только этим можно было объяснить такую чуткость с его стороны.
— У мамы все по-прежнему, — сказала она. — Вечером я поговорю с ней.
В этот момент они уловили еле слышный шорох мышиных лапок на лестнице. Возвращалась Виннифред. Эдвард пошел к себе, а Сара вновь застучала по клавишам машинки. В конце концов, никого не касалось, что в субботу они, купив билеты со скидкой, вдвоем поедут в Оксфорд.
Джонни Фицджеральд сидел за обеденным столом в доме Пауэрскортов. В одной руке он держал бокал кристально прозрачного вина (на сей раз это было сансерское), в другой — пачку рисунков (вероятно, зарисовки птиц). Рядом пила чай леди Люси, напротив расположился Пауэрскорт, в углу столовой мирно почивали в своих уютных плетеных корзинах-колыбелях близнецы. Леди Люси считала совершенно необходимым время от времени погружаться в атмосферу тихой семейной идиллии. Тем более что Фрэнсис так любил, разговаривая, читая стихи или думая о чем-то, поглядывать на сладко сопящих малюток.
— Клянусь, это меня озолотит, — сообщил Джонни, помахав пачкой рисунков. — Удивительно, что раньше никто до этого не додумался.
— Поделишься идеей, Джонни? — спросил Пауэрскорт.
— Простите, леди Люси, мне придется повториться, — шутливо поклонился Джонни и отхлебнул вина. — Понимаешь, Фрэнсис, как-то я проснулся чуть свет, уже не мог заснуть и пошел прогуляться. Не знаю, случалось ли тебе в пять утра оказаться в Кенсингтонском парке, но шум там в это время оглушительный. Птицы поют!
![Харлан Эллисон - Время глаза [Время ока]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
