Катерина Врублевская - Дело о рубинах царицы Савской
Все это не внушало особенной надежды на будущее. Хотя Менелик и отнесся ко мне благосклонно, но с нами путешествовал его враг, которого он собирался предать казни. А этот молодой офицер, без сомнения, предан ему донельзя, и поэтому нас ожидает плен и отправка в Аддис-Абебу.
Я тихонько спросила Аршинова, стоящего слева от меня:
— Что происходит?
— Они были друзьями детства, но потом этот офицер перешел на сторону Менелика.
— И что теперь будет?
— Пока не знаю. Спорят.
Тем временем накал и интонация спора изменились. Малькамо в чем-то убеждал офицера, показывая на нас. Он произносил «руси», значит, речь шла о нас и наших странствиях.
Офицер волевым жестом прекратил спор и обратился к нам на неплохом французском:
— Господа, сейчас идут боевые действия с итальянцами. С белыми. Вы тоже белые. Вчера был сильный бой, много воинов полегло от итальянского оружия. Они — захватчики на нашей земле, и мы будем бороться из последних сил, чтобы защитить родину. Поэтому я хочу спросить вас: за кого вы? За соплеменников по цвету кожи или за нас, справедливых защитников своей страны?
— Мы уважаем и любим народ Абиссинии, — ответил Аршинов. — И цвет нашей кожи тут ни причем. Поэтому располагайте нами, как вам будет угодно.
— Я - меткий стрелок, — добавил Головнин, — и пусть мое оружие послужит делу справедливости. Только верните мне его.
— Здесь много раненых, — добавил Нестеров. — Я немного понимаю в медицине, и хотел бы помочь в облегчении их страданий.
— Присоединяюсь к доктору, — сказала я. — Тем более, что к итальянцам у меня есть свои счеты.
— Какие? — спросил офицер.
— Четверо напали на меня во дворе перед шатром Менелика и пытались лишить чести. Хорошо, что мои друзья подоспели на помощь.
— Брать силой женщину, если она этого не желает? — возмутился молодой офицер. — У нашего народа это считается одним из самых страшных преступлений!
Я не стала продолжать, что и Менелик поступил неправедно, заточив моих друзей в темницу, и поэтому пришлось переодеться в мундиры итальянцев, чтобы спасти узников. Это было ни к чему.
Но, словно услышав мои мысли, монах Автоном гаркнул басом:
— Постав их не будет на ризу, и не одеждутся от дел своих: дела бо их дела беззакония.[49]
— Что он сказал? — спросил офицер.
— Дела итальянцев — дела беззаконные, — ответила я. — Наш монах — святой дабтар и знаток священного писания.
— И в святой книге написано о них?
— Да, — кивнула я, не задумываясь.
— Где?
Обернувшись к монаху, я спросила:
— Автоном, голубчик, откуда ты взял эти слова. Офицер спрашивает.
— Пророк Исайя возвестил.
— Священное писание мне! — приказал офицер.
Один из солдат подошел к полкам и благоговейно взял огромный фолиант в переплете телячьей кожи.
— Исайя говоришь? Посмотрим…
Он быстро перелистал книгу, нашел нужный раздел и вчитался.
— Дела их — дела неправедные, и насилие в руках их… Надо же. А ведь прав святой человек. Вы свободны, господа, и я счастлив, что вашему присутствию здесь, хотя и не при благоприятных обстоятельствах.
— Автоном, вы наш талисман! — прошептал Нестеров.
Но монаха, видимо, не интересовала наша похвала, он истово крестился, перебегая глазами с одного креста на стене до другого.
— И Малькамо? — спросила я.
— А что, Малькамо пособник итальянцев? — при этих словах принц энергично покачал головой. — Ну, вот, видите. А разбираться, враг он негусу или нет, мы будем после того, как разобьем итальянцев. Присаживайтесь, господа!
Мы уселись вокруг стола на табуретки, покрытые обезьяньими шкурами — это мне сказал Малькамо, севший рядом. Он же объяснял мне названия всех блюд. Монахи принесли инджеру, и устелили этими ноздрястыми блинами весь стол. На них навалили вареную кукурузу, «тыбс» — особым образом нарезанные полоски мяса, жареные с зеленым перцем. Налили «вотт» — острый соус из перца «бербери», который огнем горел на языке и в желудке. Запивать пришлось напитком «тэджем», по вкусу напоминавшем медовую брагу, но, почему-то, мутно-опалового цвета, и ячменным пивом «тэлла».
От пива я отказалась, но мои спутники пили и похваливали. Сидящие на противоположном конце стола солдаты ели что-то похожее на французский "стек тартар",[50] только они называли его «кытфо» и резали кривыми, остро отточенными ножиками.
Есть, как обычно, пришлось руками, заворачивая мясо и овощи в «скатерть» — инджеру. Острый сок тек по пальцам, но никто не обращал на это внимания — все были голодны и старательно набивали желудки — когда еще придется так же плотно поесть?
Когда все насытились, принесли кофе, черный и густой. Аромат разнесся по всей трапезной, и я приободрилась: жизнь уже не казалась такой мрачной, страхи перед завтрашним днем отпустили.
Запасливая Агриппина собрала в сумку все, что не успели доесть сотоварищи, а Малькамо мне сказал:
— Полин, пей кофе, такого кофе, как в Абиссинии, ты не найдешь даже в Париже.
— Да, я согласна, — кивнула я и отпила маленький глоточек.
— Самый лучший кофе готовят к юго-западу от Аддис-Абебы — в городе Бонга. А знаешь почему?
— Нет, не знаю. Расскажи.
— Бонга — это столица провинции Каффа. Тебе ничего не говорит это название?
— Похоже на кофе, — я показала на чашечку.
— Верно. Существует легенда: однажды некий пастушок пас коз. Заснул и потерял их. Козы убежали. Когда пастух пошел их искать, то нашел их скачущими возле неизвестного дерева — козы наелись плодов этого дерева и пришли в неистовство. Пастушок был любознательным парнем. Он собрал несколько плодов, отнес дабтару и рассказал о поведении коз. Дабтар долго колдовал над зернами, и придумал напиток, вселяющий бодрость и силы. Напиток назвали кофе, по имени провинции Каффа, а уж оттуда он распространился по всему миру. Теперь понятно, почему в Бонга варят лучший в мире кофе?
— Спасибо, Малькамо, очень интересная история.
— Не за что, Полин. Мне так приятно сидеть рядом с тобой, — он потупился.
Я смотрела на юношу и недоумевала. Неужели он мне нравится? Он не глуп, строен и высок, знатного рода, у него тонкие черты лица, вот только цвет кожи не такой, к которому я привыкла. Но разве это мешает мне общаться с ним? Подумав, я решила, что общаться не мешает.
И тогда я спросила:
— Скажи, Малькамо, кто этот офицер, который нас допрашивал?
— Его зовут Астер Тункара, он фитаурари.
— Кто?
— Фитаурари — это генерал-майор, начальник или отдельной армии, или одного из отрядов негуса. С нашего языка переводится, как "вперед грабить".
— Понятно, — кивнула я. — Раз вперед, значит авангардный отряд, а фитаурари — командир авангарда. Теперь все ясно.
Словно услышав мои слова Астер Тункара, молчавший во время еды, заговорил:
— Господа, — сказал он, — завтра нас ждет тяжелый день. Отправляйтесь спать, потому что на рассвете мы выступаем против итальянцев.
При этих словах Агриппина задрожала и принялась мелко креститься.
— Позвольте лишь узнать, — спросил Головнин, — каковы силы противника?
— Превосходящие, — ответил командир отряда. — На нас идет генерал Баратиери. Самое страшное во всем этом, что у нас настоящая гражданская война.
— Как? Ведь вы боретесь против итальянцев! — воскликнула я. — Они хотят установить протекторат и отобрать у вашей страны независимость.
— Все так, — кивнул Тункара, — но итальянцы только командуют. Простые воины — это такие же эфиопы, как и мы. Страна раскололась на два лагеря. Теперь ты понимаешь, Малькамо, что попав у руки противника, тут же станешь разменным козырным тузом?
— Не понимаю, — Малькамо мотнул головой. — Ты же служишь узурпатору, захватившему власть в стране. Не отсюда ли все беды нашей страны?
— Ах, оставь, — Тункара махнул рукой, — захватил он или получил по праву, но у Абиссинии нет сейчас другого правителя, способного противостоять итальянцам. А твой кузен Мангашия лижет им пятки, надеясь, что итальянцы свергнут негуса.
— Не смей так говорить о сыне сестры моего отца! — вскипел Малькамо. — Он — достойный представитель нашего рода! Мой отец в лицо сказал итальянцам: "Ваша страна от моря до Рима, a моя от моря до сих мест", дав им понять, что их ноги не будет в Абиссинии, и нас этому научил. А у Менелика итальянцы по шатру разгуливают и чувствуют себя, как дома!
— Спокойно, молодые люди, спокойно, — Аршинов попытался утихомирить спорщиков. — Я не хочу, чтобы гражданская война началась прямо здесь, в монастырской трапезной.
Головнин вновь повторил вопрос:
— Мне так никто и не ответил: каковы силы противника, вооружение, тактика боя. В конце концов, какого черта ваши люди, я имею в виду жителей вашей страны, служат итальянцам?
