Александр Воинов - Западня
Яша побежал за ним, споткнулся о камень и рухнул головой вперед на землю, выругался и, еще больше прихрамывая, стал догонять Федора Михайловича.
Темная громада поезда уже появилась из-за поворота. В неярком свете фар призрачно засветился камыш, поползли тени.
Кровь прихлынула к вискам. Федор Михайлович почувствовал, как деревенеют ноги. Почему же нет взрыва? Почему?!
Проворачиваясь, стучат колеса, тревожно постукивают поршни. Вагоны слились в одну бесконечную сумрачную полосу — она выползает из мрака и, как глухая стена, нависает над насыпью.
Удар!.. Буйный всполох огня. Молнией сверкнул вздыбившийся рельс. Просвистев в воздухе, шмякнулись о землю совсем рядом несколько камней.
Сверлящий визг тормозов. Истошные крики в кабине паровоза — это, вероятно, кричат машинист и кочегар.
Состав вздрагивает, визгливо перестукиваются тормозные колодки.
Паровоз упирался, он словно не хотел умирать, но огромная энергия только что послушного состава толкала его вперед, к гибели.
Вагоны трещали, некоторые сошли с путей, колесами врезались в шпалы.
Вот паровоз достиг роковой черты, медленно накренился вправо, качнулся и со страшным шумом повалился набок, окутанный горячим паром. Из раскрывшейся топки полилась раскаленная лава.
Тендер тоже наполовину сполз по насыпи, перегородив пути, и потянул за собой классный вагон.
Эшелон замер. Ни звука. Словно в теплушках не было ни одного живого существа.
«Неужели порожняк? — с ужасом подумал Федор Михайлович. — Тогда все кончено!»
Лихорадочно шептал Яша:
— Что же это? Федор Михайлович, что же это? — Его била мелкая дрожь.
И вдруг из вагонов, нарастая, понеслись крики. Мужские и женские голоса слились в один сплошной вопль. Бешено загромыхали наглухо закрытые двери.
Пулеметная очередь! Стреляют с той стороны, где упал паровоз, очевидно из классного вагона, и тут же на насыпи тяжело ухнула ручная граната.
Ближайший вагон совсем рядом.
— Яша! Беги за мной!.. — крикнул Федор Михайлович и тут же глухо выругался. — Ложись! Ложись! — И бросился навзничь.
Пулеметчик стрелял короткими очередями. Точнее прицелиться ему мешали края насыпи. Во всяком случае, своего он добился: не то что приблизиться к вагону, но и поднять голову нельзя без риска получить пулю.
Федор Михайлович начал отползать назад. Яша все же рванулся, хотел проскочить на насыпь, но очередь, вспоровшая землю в нескольких сантиметрах от его ног, отрезвила. Он выругался с отчаянной яростью и, пригнувшись, устремился в камыши.
— Федор Михайлович! Разрешите — пойду в обход!
— Подожди! — прикрикнул Федор Михайлович. — Слушай!..
— Чего слушать?!
— Молчи!
Яков удивленно взглянул на слипшуюся, мокрую бороду своего командира и примолк.
— Слышишь? — прошептал Федор Михайлович.
Со стороны насыпи совершенно явственно доносились быстрые, глухие удары топоров.
— Рубят! Топорами рубят! В третьем вагоне! И как будто в пятом… Черт подери! Ползи вдоль состава — стреляй по охране!.. — скомандовал Федор Михайлович Яше.
Парень мигом исчез. Федора Михайловича охватил озноб. Через десять — пятнадцать минут охрана эшелона рассредоточится, и тогда под перекрестным огнем малочисленная группа окончательно растеряет свое главное преимущество — результат внезапного нападения.
— Климов! Где ты?
— Здесь! — отозвался Климов. Он стоял всего в нескольких шагах, в гуще камыша.
— Забрось гранату в классный вагон. Подползи к паровозу… Из-за тендера. Там близко!
В хвосте состава замелькали зеленоватые шинели солдат.
Федор Михайлович поднял автомат и полоснул очередью без всякой надежды в кого-нибудь попасть — слишком далеко. Но ему показалось, что двое упали.
Визгливо затрещали доски. Федор Михайлович невольно взглянул под вагоны. И вдруг он услышал скрежет железной проволоки, заменявшей на вагонах замки. Множество рук с силой раскачивали двери, стараясь сорвать кольца, в которые была продета проволока.
— Молодцы, ребята! Толкайте, толкайте дверь, сильнее!.. — закричал он.
Однако оглушительный взрыв перекрыл его голос. Из окон пассажирского вагона выплеснулось яркое пламя, окутанное светлым дымом. Это граната Климова сделала свое дело.
С грохотом откатилась дверь вагона. И тут произошло непонятное. Вместо того чтобы обрадоваться свободе, только что остервенело рвавшиеся ребята в нерешительности застыли в вагоне. Передние вцепились в боковые доски, никто не спрыгнул на землю. Слышались растерянные голоса.
— Ребята, мы в плавнях…
— Выходите! Выходите все! — закричал Федор Михайлович. — Чего вы стоите? Бегите! Девушки — в плавни! Мужчины, открывайте соседние вагоны!
Чужой уверенный голос словно вывел людей из оцепенения. На насыпь спрыгнуло несколько ребят, за ними посыпались остальные.
— Открывайте соседние вагоны! — надрывно кричал Федор Михайлович. И в этот момент заметил, что прямо на него надвигается солдат с автоматом…
— Цурюк!.. Цурюк!.. Хальт!.. — кричал солдат.
Остановившись, он прижал автомат к бедру и выпустил очередь по вагону, из которого в этот момент выскакивали девушки.
Три разом упали, одна поползла по земле с отчаянным криком.
Яша подскочил к солдату и выстрелил в упор.
Солдат повалился под колеса вагона.
Яша схватил его автомат.
— Бежим! — крикнул Федор Михайлович, увлекая парня в хвост состава.
Они попали в самую давку. Солдаты старались сдержать толпу, стреляя по бегущим. И все же только немногие не успели выскочить из вагонов.
— Стрелять осторожно! — крикнул Федор Михайлович.
Стрелять издалека по солдатам — безумие. Убив одного, он может поразить и своих. Надо как-то отвлечь внимание охраны.
Яша достиг последнего вагона, приостановился, выстрелил в солдата, который свисал с подножки, что-то крича в толпу. Солдат рухнул на гравий.
Сейчас решали мгновения.
Едва Федор Михайлович скатился по насыпи, как услышал свист пуль. Камыши замкнулись за ним, они секли лицо, а под ногами чвакала засасывающая илистая жижа.
Внезапно он провалился по пояс в холодную, обжигающую воду, охнул, выругался, чувствуя, как отяжелели сапоги и окоченели ноги.
Наконец он занял позицию, с которой можно было отвлечь внимание охраны огнем из автомата.
Он дал короткую очередь в воздух, затем быстро пробежал шагов двадцать в сторону и прострочил еще раз.
Да, расчет оказался верным. Его услышали. На насыпи замелькали силуэты солдат. Из окон вагона в сторону плавней полетели снопы огненных искр: солдаты стреляли наугад, в темноту. Они обнаруживали себя, и Федор Михайлович уже целился прямо в их вагон, посылая короткие очереди, экономя патроны и каждый раз меняя позицию. Это спасало его от пуль и в то же время создавало впечатление, что в камышах прячется большая группа.
Конечно, эта игра не могла продолжаться долго. Патроны были на исходе. Продержаться бы хоть минут пятнадцать, чтобы ребята успели укрыться в плавнях…
Федор Михайлович и сам не знал, какие силы в нем таятся. Он давно привык волочить ноги и ходить с согбенной спиной, а сейчас в этой холодной ночи, в этих враждебных, промозглых камышах ощущал в себе юношескую силу и подвижность.
Солдаты не решались входить в плавни. Ложились между рельсами, прятались за колесами вагонов. Несколько гранат, брошенных в камыши, разорвались в стороне, не причинив вреда.
Но вот остались последние патроны. Сколько же времени он продержался? Полчаса? Или больше? Сейчас надо уходить. В кармане все еще лежит граната, но бросить ее он не вправе…
Через десять минут он уже перебрался через насыпь и вновь скрылся в камышах. Искать в полной тьме людей из своей группы было совершенно бессмысленно.
«Передал ли Кира радиограмму?.. — думал Федор Михайлович. — Ведь если самолеты задержатся хоть на несколько часов, произойдет катастрофа: молодежь решит, что ее обманули. Подоспеют каратели, и начнется кровавая облава…»
Так или иначе, но остается одно — ждать рассвета.
Глава пятая
Поздно вечером Савицкий сам пришел в хатку, где обосновались офицеры. Он не успел еще сказать ни слова, но весь его облик свидетельствовал о том, что час настал.
Перед выездом на аэродром офицеры сменили военную форму на гражданскую одежду. Сам Корнев тщательно осмотрел каждого. Выпили по сто граммов, закусили тушенкой и пошли к самолетам. На пустынном аэродроме механики заканчивали осмотр моторов.
— Ну, ребята, держись дружно! — напутствовал подполковник Корнев.
Распарывая ночные облака, самолеты мерно гудели. Дьяченко и Егоров молча сидели в хвосте, стянутые парашютными ремнями, и каждый по-своему представлял себе свое близкое будущее. До линии фронта оставались считанные минуты.
