Александр Омельянюк - Високосный, 2008 год
Тот внимательно выслушал и, снисходительно улыбаясь, заключил:
— Да-а! Вы, Платон Петрович, рано, или поздно, но придёте к Богу, станете его верным слугой, а с Вашими знаниями и владением словом принесёте много пользы во славу всевышнему!».
Отец Митрофан, в миру Валентин Валерьянович Дмитриев, был старше Платона на пять лет. Он был иеромонахом Русской Православной Церкви. Как и В. А. Маркелов, он тоже выходцем из знатного рода. Его дед, например, ещё в давние времена строил Бакинский порт.
Одно время Валентин учился во 2-ом медицинском институте и подрабатывал на скорой помощи. Именно тогда, являясь невольным свидетелем тяжёлых медицинских случаев, он всерьёз и задумался о жизни и смерти, о душе человека, о вере в бога.
После третьего курса пытливый молодой человек занялся изучением психологии. В двадцать пять лет принял постриг в монахи.
Ещё в советское время, за споры и несогласие с политикой церковных иерархов, в частности Московского патриархата, отец Митрофан и был отлучён этим самым патриархатом от церкви.
После чего он вынужден был поехать к своему духовнику-наставнику, Митрополиту Одесскому Филарету, который благословил отца Митрофана на переход в Русскую Зарубежную Православную церковь.
А после недавнего слияния русских православных церквей, с чем отец Митрофан был пока не очень-то и согласен, он зато получил свой московский приход в своей же московской квартире.
Главной причиной его несогласия явилось активное участие Обновлённой Русской Православной Церкви в жизни страны при советской власти и не происшедшее до сих пор её покаяние за эти грехи, и наказание неверных.
А родился он в 1944 году, в общем-то, благодаря своему прадеду, в своё время с финансовой проверкой наводившего порядок в царских войсках во время I-ой мировой войны, и пользовавшегося уважением простых солдат, в итоге и не давших его расстрелять во время революции.
Мать его была урождённой Хайнеман.
Ежедневно Платон видел, как поздними вечерами отец Митрофан в одиночестве стоял у окна в торце коридора. Как истинная вещь в себе, он бурчал что-то себе под нос, наверняка молясь и прося прощения у господа.
Иногда Платон невольно наблюдал священника и в больничном парке. К нему периодически подходили верующие с вопросами.
Как-то к иеромонаху подошла одна из больных прихожанок весьма странного вида. Странность у неё была и в лице, и в одежде, и в манере держаться. Это была сплошная загадка.
Видимо, следуя известному совету, что в женщине должна быть загадка, она добилась своего. У неё теперь действительно, явно была своя загадка, но только лишь всего одна загадка-то и была.
Такой же загадкой был и сам отец Митрофан.
Чётко понять, что он говорит, было весьма трудно.
Ибо, отвечая на простой, конкретный вопрос Платона, он так отвлекался в сторону на детали, что уходил в бесконечное словоблудие и просто трёп, и, естественно, но может быть и нарочно, забывал вообще, что или о чём его спросили, но наверняка, бес, зная, для чего он открыл рот.
То есть, он начинал за здравие, но не кончал за упокой. И вообще, было непонятно, кончал ли когда-нибудь отец Митрофан, вообще, в прямом и во всех переносных смыслах. Внешне он напоминал девственника. Хотя в его возрасте и при его «работе» таковыми становились невольно, когда засыхала не только плоть, но и похоть.
Поэтому Платону поначалу приходилось повторять свой вопрос. Но поп тогда уходил на другие ветви своего огромного, запутанного логического дерева, и не возвращался оттуда назад вовсе.
По отцу Митрофану получалось, не как мы все привыкли, дважды два — четыре, а два умножить на икс, равно игрек, плюс недосказанная неопределённость.
Вскоре Платон перестал спрашивать и дал иеромонаху вволю высказаться, так как круг общения того в больнице, несмотря на его сан, имел всё же не большой диаметр.
Общаться с ним по обычной схеме: вопрос — ответ, информация — реакция, было просто невозможно. Ему совершено было наплевать на слова собеседника, на его аргументы, доводы, мысли. Он говорил только своё и этим явно напоминал шизофреника.
Ой, как много текста!? — про себя сокрушался писатель, уже жалея, что вызвал отца Митрофана на, якобы, откровенность.
Возможно, отец Митрофан и был гением, но это удачно скрывалось за туманной завесой его бесконечных слов и словоблудия.
Однако из этого бурного и мутного потока Платону как-то удалось кое-что вычленить во время вещания гласа божьего, пропуская мимо своих ушей всё чуждое, ненужное и непонятное.
Безапелляционные суждения батюшки обо всём, что он говорил, выдавали в нём фанатичного догматика своего верования, но, вместе с тем, человека, конечно, незаурядного.
Изредка вглядываясь в лицо иеромонаха, Платон никак не мог поверить, что тому уже шестьдесят четыре года. Уж слишком гладкая кожа была на его щеках и особенно кистях рук. Правда, зрение его было никуда не годное.
Он носил какие-то странные очки с очень большими диоптриями.
Руки отца Митрофана, вернее их кожный покров, поразили Платона. Они были пухлые, гладкокожие и без морщин, как у ребёнка.
Не мог 64-летний старец иметь такие руки! Да! Видать батюшка не утруждал себя физическим трудом! — задумался Платон.
Ему иногда казалось, что тот упорно косит под старца, о чём нечаянно сам же и проговорился.
В облике отца Митрофана прослеживалось и что-то зловещее.
У автора невольно возникла мысль, что тот служитель не бога, а сатаны!
Именно от отца Митрофана Платон узнал, поначалу показавшуюся ему второстепенной, информацию, что в Аргентине, в Буэнос-Айресе, потомки русских эмигрантов выпускают газету о России на русском языке «Наша страна», и что между собой они сейчас называют Россию не иначе, как «эРэФия».
После прогулки, которая затянулась до косых взглядов охранников, Платон попытался подытожить разговор со священником и сформулировать его позиции по ряду вопросов, назвав его высказывания «Сентенциями отца Митрофана».
Власть коммунистов была зло, и все коммунисты — дьяволы во плоти.
Обновлённая Русская Православная Церковь (ОРПЦ) при советской власти работала под постоянным присмотром КГБ. Некоторые священники были осведомителями, стукачами. У каждого более-менее значимого священника в КГБ был свой куратор. Да и некоторые руководящие посты в ОРПЦ занимали старшие офицеры госбезопасности.
А настоящие носители духовности и гласа божьего были репрессированы, гнили в лагерях или были высланы в далёкие веси.
Современные демократы не лучше. Это те же бывшие члены КПСС, перекрасившиеся под новый окрас, под новую политику.
Они так и остались беспринципными приспособленцами, хапугами и ворами. Они заботятся только о своём благе и им плевать на народ.
Современное руководства РПЦ тоже отошло от канонов православия, пошло на сделку с дьяволом, уступило современной власти, поставило себя в подчинённое положение от неё, заискивает перед нею. Это в полной мере относится и к Алексию второму.
Некоторые бывшие видные служители культа, порвав с церковью, ушли во власть. Хотя бы тот же его хороший знакомый Борщёв.
Некоторые иерархи из руководства РПЦ погрязли в стяжательстве, роскоши, а то и разврате. Их лицемерие не знает границ.
Россия и её народ гибнут! Нас отравляют! И тело, и душу, пытаясь вытравить из нас, из российского народа, из русского православия всё духовное, чистое и святое.
Нам прививают чуждую мораль, незаметно, постепенно.
Молодёжь уже не имеет идеалов, кроме денег, наживы, богатства, секса.
Исчезает духовность — главная сила нашего народа.
Спасение от всего этого — в Боге! Но, как назло, значительное число верующих таковыми не являются! Они увлекаются внешней атрибутикой, не думая о своей душе, об её очищении!
Люди не понимают, что они живут на Земле временно, лишь для того, чтобы создать свою душу, воспитать её.
Многие, большинство, так и умирают грешниками, не покаявшись и не очистившись. И не прощёнными уходят на тот свет. Извините меня, ад уже переполнен грешниками, в том числе и русскими!
И мы, церковь, должны над всем этим работать.
А верхушка РПЦ всего этого не видит, или уже не хочет видеть! А государство, чиновничество — тем более!
У нас ещё мало ведётся работы по реабилитации истинных патриотов России — детей церкви!
В стране всё ещё сильно засилье иудеев и их идей.
А мне уже давно открылась истина! А кто тоже хочет этого добиться должен ежедневно и еженощно работать над собой — каяться и молиться всевышнему!
В течение всей вечерней прогулки Платон внимательно выслушивал иеромонаха, пытаясь хоть что-нибудь запомнить. И кое-что ему удалось. С чем-то он был согласен. А с чем-то нет!
На следующий день, покидая своё 10-е ревматологическое отделение, Платон, проходя в последний раз по коридору, увидел отца Митрофана, сидящего на женской половине отделения. Тот оживлённо беседовал с каким-то новым мужчиной.
