Клод Изнер - Маленький человек из Опера де Пари
— Матушка, потише, нас ведь услышат…
— Очень надеюсь, что нас услышат! — пуще прежнего взревела Эфросинья. — Пусть слышат и слушают! Пусть все знают, какой ты негодный отец! Где ты пропадал вчера вечером? Будь твой бедный папочка жив, он бы тебе ремня всыпал!
— Моя внучка больна? — раздался голос незаметно подошедшего по улице Кэндзи.
Мать с сыном резко обернулись.
— О, ничего страшного, месье Мори, — поспешно заверила Эфросинья. — Всего лишь ангина, доктор Рейно осмотрел малышку. Я просто объясняла Жозефу… Так, что я здесь делаю? Мне срочно нужно в аптеку!
Японец некоторое время смотрел в спину улепетывающей Эфросинье, затем, не сказав зятю ни слова, последовал за ним в лавку и поднялся по винтовой лестнице к себе в апартаменты.
— Месье Легри, эта восхитительная комедийная сценка заставила меня вспомнить извечный вопрос Верлена: «Такая ли уж важная и серьезная штука жизнь?» Буду почаще к вам наведываться! — С этими словами Рауль Перо раскланялся с Виктором и, выходя из лавки, кивнул Жозефу: — Не забудьте о моих книгах, месье Пиньо. Вы знаете, где меня найти — под сенью Бельфорского льва!
Виктор беспокойно побарабанил пальцами по голове гипсового Мольера на каминном колпаке.
— Ну вот, я был прав — моего скрипача отравили! — удовлетворенно заявил Жозеф.
— Боюсь, как бы комиссар Перо не пронюхал, что мы были в Катакомбах…
— Нервы у вас ни к черту! Впадаете в черную меланхолию, едва запахнет жареным. Взбодритесь же — весна на дворе, жизнь прекрасна!.. А я ведь сразу почуял: труп у Монпарнасского кладбища неспроста оказался! Глядите, что я вырезал из «Пасспарту» еще до того, как комиссар Перо рассказал про скрипача!
Виктор пробежал взглядом заметку и пожал плечами:
— С чего вы взяли, что это именно тот скрипач? К тому же месье Перо прав: наверняка он сам упал, потому что был пьян, и разбил голову.
— Это еще надо выяснить. И я готов побиться об заклад, что речь идет о Жоашене. Так что будем делать?
— Ничего. Забудем об этом.
— Ушам своим не верю!
— Я обещал Таша никогда больше не затевать расследований. Это слишком опасное развлечение… А вы между прочим то же самое пообещали Айрис. Кроме того, я намерен посвятить все свое свободное время фоторепортажу о ярмарочных праздниках.
— Браво! С такой темой вам прямая дорога на выставку в престижную фотогалерею!
— Не надо иронизировать. Мне наплевать на славу и награды. Я хочу запечатлеть поэзию улиц — ни больше и не меньше. Пусть публика недоумевает и возмущается, оттого что ей показывают сцены из обычной современной жизни, пусть меня не воспринимают как художника — я хочу сохранить на фотографиях явления, которые уходят в прошлое.
— Стало быть, от расследования вы отказываетесь? — покачал головой Жозеф. — Но к чему это вас обязывает? Ладно, предлагаю вот что: я уступаю вам честь первооткрывателя — вам всего-то и нужно еще разок побеседовать с вашей соблазнительницей Эдокси Максимовой, а дальше я буду действовать один, так уж и быть. Согласны?
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Понедельник, 5 апреля
Каждое утро восстанавливать поблекшую в странствованиях по царству сна красоту — занятие утомительное. Необходимо вернуть совершенство коже, укротить непослушные волосы, извести синеву под глазами, возродить румянец на скулах, а затем облачиться в замысловатый наряд — истинный рыцарский доспех, состоящий из корсета, юбок, платья, шляпки и ботов. И не забыть духи, перчатки и веер!
Эдокси Максимова поднялась на рассвете, чтобы своими руками подвергнуть себя череде истязаний, которые в исполнении палача наверняка вызвали бы у нее живейший протест. Приспособлениям из китового уса, увеличивающим округлости фигуры, она предпочитала те, что их скрывают, и затягивала тело в тугую броню, превращаясь в андрогина — своеобразный способ скрывать возраст. Этим и многими другими ухищрениями она собиралась добиться раскаяния от Кэндзи Мори, чья нынешняя холодность шла вразрез с прежними проявлениями пылкой страсти. Он снова должен быть у ее ног. Эдокси была невыносима мысль о том, что в бесчисленном стаде зачарованных самцов, немеющих от восхищения в ее обществе, завелся один равнодушный к ее прелестям. Но главная причина тревог, хотя Эдокси отказывалась признаться в этом самой себе, заключалась в том, что невозмутимый японец, посмевший ее отвергнуть, отныне прочно занял место в ее сердце. Скорее! Протелефонировать ему, а потом со всех ног бежать на улицу Сен-Пер, пока надвигающийся ливень не уничтожил результаты самоотверженного труда, занявшего все утро!
А Кэндзи и не подозревал, какие усилия предпринимаются ради него. Он стоял в тапочках и кальсонах посреди собственной спальни и совершал магические пассы над прямоугольным аппаратом из полированного дерева, пытаясь завести его ключом. Вчера было воскресенье, весь вечер и всю ночь они с Джиной посвятили любовным утехам, и, проснувшись, Кэндзи решил, что утренний туалет его подруги должен проходить под музыку. Из коробки с четырьмя цилиндрами он извлек один наугад, приладил его к грамофону, и когда механизм был запущен, из металлического раструба полился голос примадонны, исполняющей арию из оперы-буффа Cosi fan tutte,[50] — Моцарт, вероятно никак не ожидавший такого применения своим талантам, начал задавать ритм движениям Джины, облачающейся в кремовое кружевное белье.
Волшебство модуляций оперной дивы вдруг нарушил резкий телефонный звонок из прихожей, и Кэндзи бросился туда. Разговор занял всего несколько секунд — японец вернулся в спальню, что-то бормоча сквозь зубы, поспешно натянул брюки, рубашку, накинул сюртук и обулся в штиблеты.
— Клиент звонил? — поинтересовалась Джина.
— Да, что за беспардонность! Я был с ним воплощенная любезность, но придется дать понять этому шельмецу, что нельзя беспокоить меня безнаказанно в столь ранний час. Садитесь завтракать без меня, друг мой, я к вам присоединюсь.
Выйдя на площадку винтовой лестницы, он плотно закрыл за собой дверь бывшей квартиры Виктора.
Эдокси вбежала в книжную лавку, оставив за спиной проливной дождь хлестать вдоль и поперек мостовую.
— Прости, что разбудила тебя звонком, мой микадо, — я боялась застать тебя врасплох, поэтому сочла уместным сначала протелефонировать.
— Я не один, — прошептал Кэндзи.
Посетительница уставилась в потолок и некоторое время прислушивалась к легким шагам на втором этаже, свидетельствовавшим о присутствии женщины. Хозяин заведения, заложив руки за спину, нервно крутил большими пальцами. Вид у него был еще тот — лицо помятое, веки припухли, отчего глаза казались тонкими щелочками, галстук-«бабочка» перекосился. Думал японец об одном: только бы Джина не выглянула в торговый зал — ее столкновения с его бывшей любовницей он не вынесет! К тому же желудок восстал против внезапного вторжения Эдокси, лишившего его скромного утреннего пропитания — чашечки зеленого чая и бисквита без масла.
— Что привело вас сюда в такую рань?
— Хотела сообщить вам о том, что я уезжаю. Повезу бедную Ольгу, мою подругу, на Ривьеру — ей совершенно необходим хороший отдых. Врач прописал ей полный покой. У нее до сих пор случаются приступы тошноты, а какая рвота была в тот день…
— Умоляю, избавьте меня от медицинских подробностей, — поморщился Кэндзи. — С ней стряслось что-то серьезное? Инфлюэнца? — добавил он с показным участием.
— Как, месье Легри вам не рассказывал? Странно, мы ведь виделись с ним на концерте в Катакомбах в пятницу вечером. Он пришел туда с месье Пиньо… Здоровье Ольги идет на поправку, но чтобы полностью окрепнуть, ей понадобится время, потому мы и отправляемся в Ниццу… Ах, если бы ты знал, как мне тяжело уезжать так далеко! Я уже заранее по тебе скучаю, мой микадо!
— Когда вы уезжаете? — холодно спросил Кэндзи, все больше нервничая при мысли о том, что их может застать Джина.
— Поезд в одиннадцать. Это будет печальное отбытие — мы одни-одинешеньки, никто не помашет платочком вслед… Я обречена чувствовать себя изгнанницей — сначала Россия, теперь вот юг Франции…
— Ну, на сей раз вас ждет изгнание в рай, моя дорогая. К тому же я убежден, что вы недооцениваете рвение своих воздыхателей — перрон будет заполнен толпой прекрасных мужчин, готовых броситься на рельсы, лишь бы вас удержать.
— Смейтесь, злодей! — Эдокси поправила шляпку, усеянную блестками и расшитую золотой нитью, запахнула накидку из серебристо-голубой шерсти, не скрывшую, впрочем, глубокого декольте платья из тафты, и направилась к выходу.
А Кэндзи все с тем же невозмутимым видом почти вытолкнул ее из лавки.
Когда он поднялся на второй этаж, Мелия Беллак, сидя на кухне, переписывала перечень покупок, составленный Джиной.
