Ева и её братья - Барбаш Елена

Просматривая материалы, Моше обратил внимание на ближний круг Конькова. Сын в Лондоне. С женой в настоящий момент он разводится, а его любовница – русская журналистка еврейского происхождения. В досье было её фото. Сами коньковские корни тоже были подозрительны. Отец его, как и сам Александр Коньков, был директором оборонного завода, а вот дед – тёмная лошадка. Борис Евгеньевич Коньков был чекистом, и в 37 году то ли его расстреляли, то ли умер он от аппендицита в тюрьме. Но про него тоже было написано: предположительно еврей. И да, судя по фото, основания так думать были.

– Интересно, – подумал Моше. – Вот ведь…

Дальше шло грязное непечатное ругательство. А ведь он, наверное, знает про свои еврейские корни.

Всю свою жизнь Александр Коньков посвятил созданию оружия. Постепенно поднимался по служебной лестнице от рядового инженера до главного конструктора и гендиректора ведущего оборонного предприятия. Но он не просто задумывал эту летающую смерть, он хотел и сам её продавать. Это ведь совсем другие деньги. И он со своим кланом добился лицензии на внешнеэкономическую деятельность. «Интересно, как это ему удалось?» – подумал Моше, который неплохо знал ситуацию с продажей оружия в России, поскольку это входило в область его профессиональных интересов.

А теперь ещё это совместное предприятие с Иорданией. Источник оружия для террористов всего Ближнего Востока прямо у нас под носом.

Контракт с Иорданией надо сорвать во что бы то ни стало, любые средства для этого хороши.

«Мы начнём с санкций», – подумал Моше.

И написал докладную начальству, упомянув «акт о нераспространении оружия в Иран, Северную Корею и Сирию» от 1999 года. Но ведь его оружие уже попало к «Хезболле»? Оно было поставлено Ирану «Вулканом», обладающим лицензией на внешнеэкономическую деятельность, то есть непосредственно Коньковым.

И здесь Моше переклинило. Он понимал, что со своими генералами, которые допустили просчёты и халатность, будут разбираться многочисленные комиссии, некоторых заставят уйти в отставку, а некоторых и под суд отдадут. У него, кстати, лежал интереснейший материал на начальника генштаба, который 12 июля, в день начала войны, вместо того чтобы планировать операции, сливал свои акции на бирже. Здесь всё просто и понятно.

А вот поквитаться с Коньковым будет сложнее. Год назад, когда была обнаружена его бомба в Газе, предпринятые меры оказались явно недостаточными. Он на свободе и продолжает производить и продавать оружие, из которого убили моего сына… На этой мысли Моше завис. Раскалённый гвоздь опять вонзился в правый висок. Моше уже знал, что надо переключиться на планирование какого-то действия, тогда боль отпустит.

Он вспомнил, что сегодня ещё не звонил отцу. Отца должны были перевести из реанимации и вернуть ему наконец его мобильный.

Отец взял трубку сразу.

– Доброе утро. Как ты?

– Лучше. Врачи чудеса творят. Сегодня уже вставал. Как сам, сын?

– Мне в голову пришла одна идея. Я приеду сегодня, расскажу.

Амир лежал в отдельной палате под капельницей. И хотя выглядел он несколько лучше, но смерть внука ощутимо состарила его.

Моше обнял отца, ощупал взглядом его осунувшееся серое лицо.

– Как ты думаешь, – начал он, – ведь эти поставки оружия «Хезболле», Сирии и Ирану незаконны? Помнишь акт о нераспространении оружия в Иран, Северную Корею и Сирию от 1999 года? Ведь это нападение на Израиль?

Амир сразу всё понял.

– Это будет нелегко, – ответил он, но лицо его ожило.

Речь шла о «Списке приговорённых к казни лиц», требующем личного одобрения премьер-министра Израиля. Просьба внести кого-либо в этот список исходит от шефа Моссада и направляется премьер-министру. Он передает её на рассмотрение особой юридической комиссии. Она настолько секретна, что даже Верховный суд Израиля не имеет о ней ни малейшего понятия. Это военный трибунал, который судит обвиняемых без их присутствия. Он состоит из разведчиков, военных и чиновников министерства юстиции. На каждое дело назначаются два адвоката. Один представляет интересы государства или обвинения, а другой осуществляет защиту, хотя сам обвиняемый ничего о таком «суде» не знает. На основе доказательств суд решает, виновен ли обвиняемый. Если его признают виновным, как обычно и бывает на этой стадии, трибунал может принять одно из двух решений: либо тайно вывезти человека в Израиль и судить его обычным судом, либо, если это слишком опасно или невозможно, казнить его за рубежом при первой представившейся возможности.

Но перед ликвидацией премьер-министр должен подписать приказ о казни.

– Это будет нелегко, но я попробую, – повторил Амир.

Амир начал действовать ещё из больницы. Он мобилизовал все свои связи, всех обязанных ему людей, а таких за жизнь накопилось немало. Досье Конькова легло на стол сначала главы Моссада, а потом и премьер-министра. Премьер вернул досье. Он отказался даже поднимать вопрос. Глава же в приватной беседе намекнул Амиру, что лучше было бы перевербовать такой ценный кадр, особенно учитывая толику еврейской крови в его жилах. А уж если не удастся, тогда будем думать…

Так что, когда Моше в очередной раз пришёл к начальству с докладом про совместное российско-иорданское предприятие, начальство дало ему карт-бланш на разработку операции по нейтрализации Конькова. Операцию назвали «Блудный сын». А ещё Даниэль внеочередным порядком отправил Моше на детектор к казённому психологу.

Не понравился начальству его горящий взгляд.

Психолог был предупреждён о горе, постигшем офицера. Он должен был дать заключение о том, сможет ли Моше работать в ближайшее время в принципе, нуждается ли в отпуске или переводе на другую тематику.

У спецслужебных психологов имелись хитро составленные опросники на все случаи жизни. Но и Моше служил не первый год, не раз проходил такие тестирования, особенно когда ещё был оперативником и не так уж редко терял товарищей. Ему казалось, что он даже помнит некоторые вопросы. Однако на этот раз психолог была новенькой и вооружённой плодами научно-технического прогресса. Она посадила Моше перед ноутбуком, опутала его голову проводами и включила программу. Да, нужно было ответить на почти 800 вопросов. Но только Моше не знал, что интерактивная клавиатура отмечает силу нажатия клавиш, а провода не только измеряют пульс и давление, а ещё и снимают энцефалограмму и соотносят данные с вопросом, на который испытуемый отвечает.

Словом, Моше как мог пытался обойти систему, но система обошла его.

Психолог ласково выпроводила его из кабинета, села обрабатывать информацию и ужаснулась. Чувство тревоги, нетерпение, стремление избежать контроля извне, желание выйти из фрустрирующей ситуации любым путём и одновременно бессилие решить проблему – вот лишь малая часть выводов, которые легли на стол начальству, запустившему Моше к психологу.

Начальство призадумалось. Моше уже давно занимался этим направлением. Заменить его непосредственно сейчас было некем. С одной стороны, снять его с этой тематики после такого теста было бы самым разумным, с другой – отстранение могло его добить. А в-третьих, действовать надо быстро, пока совместное предприятие не успело развернуться, тем более что в результате действий Амира глава Моссада держал дело на контроле. И в-четвёртых, обезвреживание Конькова может стать тем недостающим звеном, которое обеспечит Даниэлю столь вожделенный пост главы организации после выхода на пенсию нынешнего.

Да в конце-то концов, даже если Моше выйдет за рамки и ликвидирует Конькова, ответственность за это будет нести только он. Если никто не увидит результатов тестирования. Но уж об этом он позаботится.

Даниэль вызвал психолога и приказал принести все результаты по Эттингеру.

Обезопасив себя таким образом, Даниэль поздравил Моше с прохождением проверки.

– Иди, работай, – сказал он, похлопав Моше по плечу. И добавил: – Да будет благословенна их память, да отмстится их кровь.