Макс Коллинз - Кровавый срок
— "Почти" не считается.
— Но они все же поджарили того парня на электрическом стуле. А еще вы были с теми, кто застрелил Диллинджера... и потом, тот скандал в профсоюзе киноактеров — он до сих пор еще в газетах. Да вы — ходячая сенсация! Я — чертов халтурщик, хотел бы я заполучить твои мозги, сынок.
— Если вы и заполучите чьи-то мозги, мистер Гарднер, — это будут не мои. Поверьте.
Он от души рассмеялся.
— А почему автор детективов собирается освещать настоящее преступление?
— Я — дрессированный тюлень «Хирст», — сказал он с усмешкой.
— Дрессированный тюлень?
— Знаете, эти многотиражные газеты всегда норовят заполучить какого-нибудь известного «эксперта» — но не газетчика — чтобы он живописал с их страниц такие крутые истории, как убийство Оукса. Они хотят, чтобы я все время оставался в Нассау, и во время суда рассказывал их читателям, как бы вел это дело Перри Мейсон.
— Кто?
Почему-то это позабавило его.
— Главный герой моих романов.
— А... — Теперь я вспомнил. — По-моему, я смотрел фильм, снятый по одной из ваших книг.
— Очень плохой?
— Да.
— Старая история. Эти сукины дети в Голливуде сначала платят хорошие деньги за хорошую книгу, а потом придумывают тысячу разных штук, чтобы испортить ее.
— Не думал, что такой удачливый писатель, как вы, захочет связываться с газетами.
Он фыркнул от смеха.
— Да я и не хотел. Когда они обратились к моему агентству, там знали, что я не стану заниматься такой чепухой, и сразу запросили неприемлемую цену. Но эта чертова «Хирст» надула нас и приняла условия!
Что ж, «Хирст» посылает одного из популярнейших писателей Америки освещать дело Оукса не случайно. Значит, они полагают, что убийство сэра Гарри — не обычная дешевая сенсация, и рассчитывают, что процесс де Мариньи привлечет к себе немало внимания.
Гарднер оказался энергичным, общительным человеком и составил мне хорошую компанию во время полета. Его ковбойское одеяние и загорелое лицо объяснялось просто: оказалось, у него было 400 акров земли и ранчо в Южной Калифорнии. Чаще всего он писал в небольшом автоприцепе, объезжая свои владения или путешествуя по Аризоне или Нью-Мексико.
— Я — вольный писатель, — говорил он. — Это одна из редких профессий, когда можно делать свое дело и в дороге, куда бы ты ни направлялся.
Когда-то я встречался с кое-какими литературными львами Чикаго, и некоторые из них, вроде Нелсона Альгрена или Уилларда Мотли, действительно опровергали богемные стереотипы. Но этот Гарднер откровенно считал свою работу писателя ремеслом, а не искусством.
Он сказал, что в ближайшее время собирается вести в «Хирст» ежедневную рубрику о деле Оукса и одновременно работать над романом и готовить сценарий для одной из радиопостановок о Перри Мейсоне. Как и его вымышленный герой, Гарднер, несмотря на свою провинциальную внешность, был адвокатом, хотя и не практиковал больше.
— Романы, радиопостановки, статьи в газетах... Черт, Эрл, как же вы справитесь со всем этим один?
— Не знаю, как вначале, — сказал он. — Но через несколько дней ко мне приедут мои девочки.
— ??
— Мои секретарши. Их трое, и они — сестры. Прекрасные, как бутон розы, и быстрые, как удар бича. Я все диктую, Нат. Уже и не помню, когда последний раз печатал что-то сам.
Мимо прошла стюардесса, и мы оба взяли кофе. Я раздумывал, сказать ему или нет, что я работаю над делом Оукса. Прежде чем я решил, он снова заговорил.
— Итак, вы собираетесь защищать де Мариньи?
— Но откуда вы...
— Все просто, сынок. Ясно, что вы работаете не на обвинение. Для этого у них вроде есть двое майамских детективов. Зачем же еще Нат Геллер может лететь в Нассау, если не помогать защите де Мариньи, собирать доказательства его невиновности?
Я только посмотрел на его широкое простое лицо фермера и покачал головой. Кто из нас двоих был детективом, черт возьми?
— Правда, — я старался говорить как можно тише, чтобы меня не услышал ни один из репортеров. — Я работаю на Нэнси де Мариньи.
— Бедная маленькая богатая девочка! Она правда так красива, как говорят?
— Как бутон розы.
Его брови взлетели вверх, но он продолжал улыбаться. Он всегда улыбался.
— Как же чикагский коп ввязался в такое экзотическое дело, как это?
Я рассказал ему сжатую версию событий, которую он с жадностью выслушал.
Теперь выражение его лица стало скорее задумчивым.
— Если бы я был втянут в такое... золотоискатель становится самым богатым парнем в Канаде... убийство в тропический шторм... ритуальное убийство... соблазнитель-граф и прекрасная юная жена... Я бы или прославился, или вылетел бы к черту из своего бизнеса.
— Не забывайте и о том, что лучший друг жертвы спал в комнате в двух шагах от спальни, где произошло убийство.
— Да, я помню. Я прочитал каждый репортаж из Нассау об этом деле и думаю, что эта часть его — самая подозрительная. А что вы скажете, если я предложу нам объединиться?
— Мистер Гарднер... Эрл... Я думаю, это вряд ли возможно. Я думаю, мой клиент не поймет, если я стану работать рука об руку с прессой.
Он нахмурился, но даже сейчас выражение его лица оставалось в чем-то приветливым.
— Я — не чертова пресса! Посмотрите: всем этим репортерам лишь бы быстрее пройти таможенный досмотр, скорее попасть в бары своих отелей и надраться там. Но мы — вы и я — мы вместе могли бы сразу поехать в «Вестбурн» и все там осмотреть. Спорю с вами нас пустят туда без проблем.
Я подумал об этом.
— Я поеду туда в любом случае — с вами или без вас, — сказал он, искоса глядя на меня.
— У вас есть здесь машина? — спросил я. К завтрашнему утру Нэнси обещала арендовать для меня автомобиль или предоставить машину из семейного гаража, но сегодня я был без колес.
— Да, «Хирст» обещала подогнать ее к отелю. Я остановлюсь в «Ройал Виктория», а вы?
— В «Британском Колониальном».
— То есть в отеле сэра Гарри, — он хлопнул в ладоши, как султан, созывающий свой гарем. — Хорошо. После того как мы пройдем досмотр, я слетаю за машиной, и мы отправимся посмотреть на «Вестбурн».
В остроконечном белом шлеме багамского полицейского, стоящего у ворот «Вестбурна», отражалось яркое полуденное солнце. Гарднер не выключил мотор и остался за рулем черного «Форда», а я отправился поговорить с копом.
— Эй, полковник Линдоп в доме? — спросил я.
— Нет, сэр.
— Черт!
— Что-нибудь случилось, сэр?
— Я должен был встретиться с ним здесь.
— Встретиться здесь, сэр?
— Я — один из американских детективов, работающих над делом. Черт!
— Но его здесь нет, сэр.
— Дьявол. Тогда... я зайду и подожду его внутри.
Он переваривал мою фразу целую вечность, а потом кивнул и настежь распахнул ворота. Еще несколько чернокожих полицейских стояло у парадного входа. Я сказал им, что должен встретиться с Линдопом, и они тоже купились на это. Потом я сказал, что мне нужно еще раз взглянуть на место убийства.
Один из них спросил, кто такой Гарднер, и я сказал: «Это мой ассистент».
Такого объяснения оказалось вполне достаточно.
Даже после смерти сэра Гарри охрана здесь оставалась поганой.
Внутри в воздухе больше не пахло дымом; через неделю после убийства помещения основательно проветрили, и в доме оставались лишь незначительные следы огня. Гарднер, поднимавшийся за мной по крутой лестнице, широко раскрытыми глазами смотрел на опаленные ступени и стены.
Китайская ширма исчезла, но в остальном в комнате сэра Гарри ничего не изменилось: те же пятна сажи чернели на белой двери и платяном шкафу, та же кровь рыжела на телефонной книге и телефоне на письменном столе; даже ветер по-прежнему развевал кружевные занавески у открытого окна.
Но когда мы подошли к кровати убитого, мы узрели совершенно невероятную сцену: я не был бы так удивлен — или взбешен — даже если бы вдруг увидел, как снова убивают сэра Гарри. На полу за кроватью на четвереньках стояли двое багамских копов в своих выглаженных мундирах и дурацких остроконечных шлемах. В руках у них были губки, а рядом стояло ведро с пенной водой.
Они вытирали кровь со стен.
Особенно тщательно они стирали маленькие высохшие отпечатки ладоней на раме окна, выходящего к северному крыльцу.
— Черт, что вы делаете! — заорал я.
Казалось, Гарднер тоже остолбенел: по-моему он был в ужасе от происходящего. Мы как будто обнаружили детей, стирающих ластиком «Тайную вечерю» да Винчи.
Они спокойно смотрели на нас. Мы даже не испугали их.
— Мы удаляем вот эти кровавые пятна, — сказал один из них, не отрываясь от своего занятия.
— Но почему, черт возьми?
— Потому, что эта не отпечатки де Мариньи. Слишком маленький.
Он был прав, конечно: они выглядели как отпечатки ладоней женщины или ребенка.
— И что? — оцепенело спросил я.
Тут снова заговорил первый.
