Сергей Зверев - Господа офицеры
Великий князь кивнул. Еще бы он не помнил того визита на квартиру Веры Холодной! Как раз год назад его влюбленность в королеву синематографа начала разгораться с неудержимой силой. Да, букет был хорош…
— И на летнем балу в Михайловском дворце, совсем незадолго до начала войны… Вы с моей сестрой вальс танцевали, — продолжал штабс-капитан. — Надо признать, танцевали просто замечательно. Да не тряситесь вы, как овечий хвост. Никому я ничего не скажу, все понимаю. Кроме одного: за каким чертом вы удрали из Питера на фронт, какого рожна вам, ваше сиятельство, не хватало? Ведь удрали, я угадал?
— Не из Питера, — чуть слышно ответил юноша. — Из Царского. Впрочем, какая разница. Я был дураком, милостивый государь.
— О! Это радует, — весело и добродушно сказал Левченко. — Нет, не то, что вы были дураком, а то, что вы осознали этот печальный факт. Хороший симптом… Настоящий дурак никогда не признается в собственной глупости. Вы, ваше сиятельство, не безнадежны.
Великий князь слабо улыбнулся, в первый раз с той минуты, как попал в плен.
— Господин штабс-капитан, я ведь тоже хорошо помню вас. Мало того, я ведь собирался… — и Николенька смущенно замолчал. Ему очень понравился Андрей Левченко, рядом с этим человеком юноша чувствовал себя защищенным. И как здорово, что не надо врать и таиться! Николаю неудержимо захотелось рассказать брату Веры все как есть, ничего не утаивая и не опасаясь предстать перед Левченко в смешном свете. Захотелось облегчить душу, а в чем-то и перевалить свои проблемы на другие, более сильные плечи. Вполне естественное в шестнадцать лет желание. Да и институт исповеди отнюдь не дураки придумали, есть у человека такая потребность — исповедоваться.
И он рассказал. Все по порядку, начиная с того, как они с Бестемьяновым угнали дворцовый «Паккард». Стоит отдать великому князю должное: себя он не щадил. Упомянул о своем намерении героически освободить штабс-капитана, что вызвало у Андрея добродушную усмешку. И о мечтах показать басурманам кузькину мать, и о несостоявшемся водружении русского флага над Айя-Софией.
Левченко слушал юношу, не перебивая, и чуть печально думал, что, будь он на десять лет моложе, он, наверное, поступил бы так же.
— И вот я здесь, в плену, — закончил Николенька. — Что теперь делать?
Андрей Левченко довольно долго пребывал в раздумье, и великий князь не мог догадаться, что за мысли бродят сейчас в голове у штабс-капитана.
— Вот что, — сказал, наконец, Левченко самым решительным тоном, — вас, ваше сиятельство, непременно опознают рано или поздно. Причем, скорее, рано, чем поздно. Мы не можем этого допустить, вы согласны?
Великий князь с готовностью кивнул: он прекрасно представлял, чем грозит его разоблачение и ему самому, и венценосному родственнику, и армии.
— Хотите бежать вместе со мной? Прямо сегодня, через час с небольшим? Предупреждаю: предприятие рискованное. Можно пулю словить.
Вот такого вопроса великий князь никак не ожидал!
— А каким образом? — жадно спросил он.
— Это уж мое дело, — непреклонным тоном отозвался Андрей Левченко. — Да или нет?
— Конечно же, да! — пылко воскликнул юноша, который только и думал все последние часы, что о побеге.
— Тише! Что вы орете, ваше сиятельство, ровно ишак под палкой!
Штабс-капитан снова надолго замолчал, а затем сказал, подчеркивая интонацией каждое слово:
— Тогда вот что: я потребую от вас полного и абсолютного подчинения. Никакой самодеятельности. Мой приказ — закон! Понятно, ваше сиятельство?
— Понятно! — с явной радостью отозвался Николенька. Сейчас ему больше всего на свете хотелось, чтобы Левченко, опытный боевой офицер, взял на себя всю полноту ответственности. Подчиняться? Да за милую душу, ему ничего больше и не надо. Самодеятельность вон каким боком вышла. — У меня к вам просьба, господин штабс-капитан! Оставьте титулование, ну какое из меня сейчас «сиятельство», смех один. Досиялся так, что дальше некуда, потускнело мое сиятельство. Нас двое, вы — командир, так что называйте меня просто Николаем, можно — Колей… И лучше бы на «ты».
Левченко беззвучно рассмеялся, этот пылкий юноша нравился ему все больше. Ну, легкомысленный. Ну, склонен к взбалмошным и неожиданным поступкам, последствия которых не в состоянии просчитать… Так это все от молодости, а данный недостаток имеет свойство проходить. Зато искренен и нечванлив. Если еще и не трус, то совсем хорошо, но это только по ходу дела будет видно.
— Пойдет! — сказал он и потрепал великого князя по плечу. — Я же сразу понял, что ты не дурак. Это точно: то, что ты член августейшей семьи, в наших условиях играет роль скорее отрицательную. Однако называть тебя Колей — это как-то несерьезно, мы же не в салочки играем. Ты, кажется, хотел воевать с врагом в чине прапорщика? Превосходно. Вот и будешь прапорщиком Романовым.
18
Бездонное утреннее небо было чистым и безоблачным, легкий ветерок шевелил русский флаг над зданием штаба Кавказской армии. День обещал быть теплым и солнечным.
Этим утром командующий Кавказской армией генерал Юденич, посоветовавшись с генералом Огановским, все-таки дал добро на разведывательно-диверсионную операцию, план которой разработал поручик Голицын. Просто деваться было некуда: положение день ото дня ухудшалось, и наступление, любовно и тщательно подготовленное Юденичем и Огановским, могло оказаться под угрозой срыва. Потери от хаотического обстрела русских позиций «Большой Бертой» составляли уже десятки человек.
Страшно было даже подумать, что может произойти, если обстрел станет не хаотическим, а грамотно откорректированным.
Во многом на решение Юденича повлияла уверенность Голицына в том, что похищенный черкесами великий князь Николай вполне может оказаться в лагере для военнопленных, что расположился в непосредственной близости от «Большой Берты».
По-прежнему генералы не могли до конца поверить в «живой щит», воздвигнутый турками для защиты своей супергаубицы от возможной атаки с воздуха. Так вот, пусть Голицын и разберется на месте, а потом уж действует сообразно обстоятельствам.
Вкратце план поручика сводился к следующему: появиться, откуда не ждали, освободить пленных, если они там действительно есть, уничтожить «Большую Берту» и быстро уйти назад. Но где турки не ожидают их появления и как туда попасть? Вот в ответах на два этих вопроса и заключалась изюминка замысла.
Да, горы практически непроходимы. Да, в долинах и ущельях — многочисленные засады, оборонительные редуты, ряды колючей проволоки и тройная линия окопов. Пытаться втихую перейти линию фронта — бессмысленно, ничего не получится. Отдельных лазутчиков турки успешно ловили, чего уж говорить о диверсионном отряде!
Но если переплыть на турецкий берег через озеро Ван и, таким образом, сразу оказаться в турецком тылу… Этого неприятель точно не ожидает. Тем более что весной на озере неспокойно, с гор дуют резкие злые ветры, запросто переворачивающие рыбацкие фелюги. Чтобы выйти в озеро в этот сезон на легких суденышках, нужна смелость на грани безрассудства!
А высадиться на берег Голицын собирался в непосредственной близости от пушки, благо точная топографическая привязка имелась.
Странно, как Сергею Голицыну, прирожденному кавалеристу, пришла в голову такая идея. Но, как уже было замечено, поручик умел мыслить нестандартно. План был рассчитан на внезапность, на смятение в рядах противника, которое вызовет суматошные и непродуманные вражеские действия.
Юденич предоставил поручику почти неограниченные полномочия по набору команды и ее экипировке. Голицын использовал представившиеся возможности по полной программе.
Итак, ему нужен небольшой мобильный отряд, составленный из опытных, отважных и умелых вояк. Только добровольцы — специфика предстоящей операции такова, что или грудь в крестах, или голова в кустах. Поэтому ему нужны охотники до таких отчаянных дел.
Среди других частей в Эрджише был расквартирован казачий полк Всевеликого Войска Донского. Вот в его сотнях поручик Голицын и стал подбирать желающих пойти на немалый риск, чтобы послужить Отечеству и прославиться. Да, здесь был случай, когда люди должны идти на риск по собственной воле, иначе пользы от них не будет.
Сергей с большой симпатией относился к казакам, уважал их за вольный дух, лихость и боевой опыт. Он без труда набрал потребное число ухорезов-молодцов, целая очередь охотников выстроилась, так что многим еще отказывать пришлось.
Петр Бестемьянов, который так и оставался пока в Эрджише в непонятном статусе, узнал откуда-то о готовящейся операции. Отставной унтер чуть ли не на колени перед Сергеем повалился:
— Ваше благородие! Господин поручик! Возьмите меня, я же виноват в том, что Николенька в плен попал! А вдруг он правда там? Если помогу Николеньку спасти, камень с души сниму. Совесть меня прямо поедом ест, мочи нет, места себе не нахожу. Христом-богом прошу, возьмите!
