Кэролайн Роу - Средство против шарлатана
— Рахиль, десять капель синей настойки в небольшом количестве воды.
— Да, папа. — Рахиль твердой рукой отмерила нужное количество, а затем подошла к постели.
Девушка приподняла голову Лоренса и смочила его губы водой из чашки. Он пошевелился. Она влила ему в рот лекарство. Лоренс застонал и проглотил. После третьего глотка он начал что-то бормотать.
— Что он говорит? — спросил Беренгер.
— Слушайте, — призвал его Исаак.
— Ma-ta-ra[4], — пробормотал Лоренс, вскидывая голову. Он произносил каждый слог четко и раздельно. — Ma-ta-ra, — повторил он на сей раз громче, — et discipulis tuus[5]. — Юноша попытался приподняться, но молодой священник силой уложил его обратно на постель. — Misericorde[6]… — прошептал он и начал бормотать что-то бессвязное.
Рахиль вновь подняла голову больного и влила ему в рот еще лекарства. Исаак что-то шепнул стоящему у двери Юсуфу. Мальчик принялся незаметно осматривать комнату, словно что-то искал.
— О каком убийстве идет речь? — спросил Беренгер. — И чьи ученики?
— Ваше Преосвященство, — сказал Исаак, — должен признать, что ничего не понимаю. Это кажется бессмысленным.
Затем из бессвязного набора слов отчетливо раздалось:
— Матара и матана, спаси нас! — После этого юноша стал что-то тихо шептать. Рахиль взяла чистую ткань и смачивала жидкостью губы Лоренса, не причиняя больному лишнего беспокойства.
— Что он сейчас говорит? — спросил Беренгер.
— «Отче наш», — ответил священник, подойдя поближе, чтобы лучше расслышать слова.
— Звучит более утешительно, — заметил епископ.
Внезапно тело Лоренса изогнулось от сильных судорог. Чашка вылетела из рук Рахили и разбилась о пол.
— Ради Бога, держите его, — воскликнул епископ.
— Я не могу его удержать, — сказал молодой священник. — Я пытаюсь, Ваше Преосвященство.
— Папа, у него судорожный припадок. Нет, я ошиблась. Кажется, он испытывает сильную боль.
— Тогда продолжай давать ему лекарство, дитя. Это единственное, что мы можем сделать. — Исаак шагнул к кровати, взял юношу за ноги и вытянул их. — Держите его руки, а я буду следить за ногами, — шепнул он священнику.
Рахиль кинулась к корзине и вытащила маленький пузырек. Смочив новый кусок ткани несколькими каплями содержимого, она снова подошла к изголовью.
— Прочь! — крикнул Лоренс, его тело вытянулось и окаменело. — Помогите! Господи, помоги мне!
Исаак положил руки на живот юноши и стал осторожно массировать его, качая головой.
Рахиль провела смоченной салфеткой по губам Лоренса. Он вздрогнул и откинул голову. Она повторила движение еще раз и добавила на салфетку несколько капель. Лоренс проглотил и облизал губы. Рахиль смочила их содержимым пузырька и ждала. Прошла минута. Две минуты. Они казались часом. Затем крик Лоренса превратился в жалобный плач.
— Уберите их от меня, умоляю! Я не предавал вас. Никогда. Я попрошу отца. Папа, помоги мне!
На этот раз Рахиль выдавила из пузырька немного лекарства на губы и язык юноши. Он судорожно сглотнул.
— Я ничего не скажу! Клянусь! — Он начал дрожать и пытаться беспомощно оттолкнуть удерживающие его руки. — Уберите их от меня! — повторил Лоренс, но на этот раз еле слышно.
Затем Исаак почувствовал, как мускулы обмякли юноши, и он вновь начал шептать молитвы.
— Надеюсь, боль чуть-чуть отпустила, — сказал Исаак. — А вместе с ней и ужас.
Беренгер взял молодого священника за руку и выпроводил из комнаты. Он опустился на колени в ногах кровати и громко молился, чтобы страдалец его услышал, если еще мог слышать. Исаак склонился над Лоренсом, щупая пульс на шее и приложив ухо к груди.
— Они идут за мной. Я их вижу, — слабо прошептал Лоренс. — Отец, смилуйся, они идут…
— Больше мы ничего не можем для него сделать, Ваше Преосвященство, — промолвил Исаак. — Мне глубоко жаль. Но самое ужасное свершилось до того, как мы узнали о состоянии юноши.
— Я послал за его духовником, чтобы он утешил его, — сказал Беренгер. — Боюсь, он успеет как раз к последнему обряду.
— Тогда мы подождем вас снаружи. Если состояние юноши изменится, мы тут же вернемся.
И когда врач со своими помощниками покинули комнату, туда вошел священник в сопровождении прислужника, который нес маленький резной деревянный ларец.
— Все кончено, — печально произнес Беренгер. — Как бы я хотел, чтобы мы сумели ему помочь. Он подавал большие надежды, а его отец хороший человек. Но что ты имел в виду, когда сказал, что самое ужасное уже свершилось?
— Ваше Преосвященство, боюсь, юноша был отравлен, как Аарон и Марк. Ему дали что-то, отчего произошли изменения в его организме, поэтому его мучили страшные видения, и он испытывал боль во всем теле. Как вы сами видели, его тело окостенело от боли. Я надеялся каплями восстановить равновесие в организме, чтобы он выжил, а его тело пришло в норму, — с глубокой печалью в голосе произнес Исаак, — но мы пришли слишком поздно. Я попросил Юсуфа поискать в комнате следы яда, и с вашего позволения, мне бы хотелось, чтобы он довел дело до конца. Правда, это выглядит омерзительно, когда тело юноши еще не остыло.
— Я прикажу ничего не трогать, — ответил Беренгер. — Его тело омоют, подготовят и сразу же перенесут в часовню. Если вы подождете, Юсуф может обыскивать комнату, сколько угодно.
Беренгер приоткрыл дверь и что-то сказал.
— Сделано, — произнес он, возвращаясь. — А теперь давайте пройдем дальше по коридору, в общую комнату, где студенты учатся и отдыхают, и присядем. Мой больной палец едва вынес все это.
— Конечно. Рахиль, ты закрыла лицо?
— Да, папа, закрыла, — раздраженно ответила девушка, пытаясь держать себя в руках. — Почему ты постоянно обвиняешь меня в том, будто бы я выставляю себя напоказ перед людьми? Что бы тебе не говорили, не в моих привычках ходить по улице без накидки.
— Я рад это слышать, — мягко ответил Исаак.
— Действительно, друг мой, твоя дочь завернута, словно сыр для сушки, — подтвердил епископ. — Будь спокоен.
Рахиль улыбнулась под накидкой.
— А теперь, господин Исаак, скажи-ка мне, о чем, по-твоему, говорил этот несчастный? Мы здесь одни, кроме твоей дочери и Юсуфа, который нас не услышит.
— Я здесь, господин, — отозвался Юсуф, стоящий в углу комнаты у окна.
— Конечно, он нас не слышит, — пробормотал Исаак. — Но не тревожьтесь. Юсуф крайне скрытен.
— Это хорошо, — одобрил епископ, присаживаясь на обитую тканью скамью и кладя ногу на табурет.
— Я думал о словах юноши, и должен признать, что пока пребываю в сомнениях. Трудность в том, что многие из этих слов были сказаны на незнакомом мне языке, как мне показалось. Вполне возможно, что он сказал не «matar» и речь шла отнюдь не об убийстве, а это были какие-то слова на чуждом языке. А ты что думаешь, Рахиль? Можешь немного приподнять накидку, чтобы легче было дышать и говорить. Не думаю, что Его Преосвященство заподозрит тебя в злом умысле или нескромности.
— Спасибо, папа. — Рахиль немного отвела накидку от лица. — Мне показалось, что он произнес имя. Или два имени. Похоже на каких-то странных языческих богов. — Она замолчала в ужасе от произнесенного. — Но, скорее всего, я ошибаюсь, Ваше Преосвященство, поскольку этот молодой человек, семинарист, никогда бы не стал произносить имена языческих богов даже в бреду. Откуда ему было их знать? Таких имен я не слышала. Но они звучали странно, как… — Рахиль смущенно замолчала.
— Не переживай, дитя мое, — сказал Беренгер. — Я подумал о том же и тоже отверг эту мысль. Но все же мне показалось, что слова звучали как заклинания, которые произносят маги или идолопоклонники, чтобы вызвать злых духов и демонов.
— Я тоже об этом подумал, — добавил Исаак. — Хотя, уверен, что есть и другие возможные объяснения.
— Что ж, — мрачно заключил Беренгер, — если именно этим юноша занимался, что звучит крайне правдоподобно, то у нас в семинарии уже не простые недовольства, а идолопоклонничество, ересь и попытки заниматься колдовством.
— А это очень серьезно, — заметил Исаак. В прошлом, во времена дедов и прадедов ныне живущих людей, уже состоялись процессы, начинавшиеся с поиска еретиков и колдунов. Но до процессов город охватывала паника, когда все начинали обвинять друг друга: злобные вымещали старые обиды, указывая на соседей; жадные доносили на своих конкурентов и соперников. И всегда разъяренное население выплескивало свою злобу на евреев, и толпы людей ломились в стены квартала. Прежде чем король успевал вмешаться и восстановить порядок, многие погибали или оказывались разорены.
— Последствия могут быть самые роковые, — продолжал Беренгер. — Если мне не удастся пресечь зло немедленно, ситуация может стать столь же пугающей, как в дни охоты на катаров, когда из каждого угла мог выползти доносчик, а невинные страдали наравне с виноватыми. Исаак, я не хочу, чтобы такое повторилось в моей епархии.
