Дмитрий Дивеевский - До второго потопа
Адольф скомкал кисею занавески. Знакомый спазм возник сначала в животе, а потом поднялся выше, заставляя тяжело дышать, хватая себя руками за горло. Приступы тоски стали посещать его по ночам. Тоски отчаянной, необъяснимой. Он знал, что Черный ангел предъявит ему счет за те невероятные блага, которые подарил ему в обмен на душу, но не думал, что это придет так рано. Он еще не успел насладиться земной властью, которая была так упоительна. Да, ему нравится рабская любовь подданных, взирающих на него с безумным восторгом. Ему нравится понимать, что он, испытавший самые отчаянные унижения в юности, и не состоявшийся как мужчина, внутренне не поднявшийся над ощущением червя земного, особенно остро упивается глупой преданностью немцев и немок. Как лестно ему, толком не познавшему женской плоти, слышать на митингах крики женщин: «Хочу ребенка от фюрера!», чувствовать запах их мочи с передних рядов, потому что они не могут сдержать себя в своем неистовом обожании. Поначалу он, Адольф и вправду мнил себя мессией, посланцем неба, призванным возглавить созидание Третьего рейха. Это было упоительное состояние души. Тогда еще жили в нем остатки провинциальной немецкой романтики. Он считал изумрудные альпийские луга с их мирными селениями идеалом земного мира. Тогда ему казалось, что он сумеет утвердить законы этого маленького мира во всей Вселенной и сделать его таким же простым и благопристойным, как его милая Германия. Но уже позорные и несправедливые провалы при поступлении в Венскую Академию художеств, нищета, и обнаружившееся мужское бессилие изменили его. Он все еще цеплялся за фантазии милой Германии, но в душе уже скалил свои клыки беспощадный зверь, который хотел только одного – подняться над своими тайными комплексами и утвердиться над людьми – над этими сытенькими, трусливыми людишками, слюнявящими жизнь как детскую игрушку. Встать над ними могучей фигурой исторического титана. В ту пору ему стало ясно, что великий человек должен быть своевольным и беспощадным. Он реализовал это убеждение, вступив в близость со свой несовершеннолетней племянницей Гели Раубаль, но совсем не в ту близость, о которой знают добропорядочные бюргеры, и не в ту, которую лелеют педерасты. Великий человек может себе позволить все, а тогда он уже руководил партией и дальнейшее восхождение ему преграждал комплекс неполноценности – комплекс мужского бессилия. То, что препятствует становлению титанической личности. Он должен был преодолеть его любым способом, иначе все планы летели в пропасть. Научиться овладевать женщинами, подчинять их своим желаниям и подняться над ними – вот что лежит в глубине души каждого победителя. Что ж, ему не дано было сделать это естественным путем, потому что природа не дала ему всех необходимых качеств. Но он рассматривал это обстоятельство только как испытание на состоятельность. Поэтому он заменил естественный ход вещей, на который не был способен, ходом неестественным. Сильнейшая симуляция оргазма впервые в жизни охватила его, когда Гели пустила струю на его лицо и сопроводила ее калом. Он был единственным уникальным человеком на планете, который мог получать спазмы наслаждения таким способом. Он был уникум. Великий, неповторимый, он воплотил в себе вселенскую любовь титана, принимая на себя грязь мира сего в ее наиоткровеннейшей форме. Он принимал эту грязь на себя, и страдал от мучительного наслаждения за всех тварей в людском обличии. Да, это наслаждение мученика, страдальца, отдавшего свою душу Черному ангелу.
Любовь с Гели продолжалось несколько лет, но потом девчонка застрелилась. Она, видите ли, не смогла вынести такой по настоящему уникальной и великой любви, ибо она не смогла этого понять, как не смогли понять и другие женщины, попадавшие в его постель. Практически ни одна из них не приняла его способа заниматься любовью. Ничтожества, они сводили счеты с жизнью одна за другой. Лишь Ева все поняла правильно. Он любит Еву как единомышленницу. Они вместе обманывают весь мир. Ева создает иллюзию семейного бытия, хотя ему известно, что Борман и Гиммлер в шутку называю ее «наша замужняя вдова». Придется терпеть, эти свиньи нужны ему. К тому же, они не станут трезвонить на весь мир о том, что это всего лишь маленький театр для соблюдения приличий, так необходимых в мире обывателей. Пусть все видят, что несмотря на свое величие он один из них. Он тоже спит со своей женой, лечится у своего личного врача, а жена глотает противозачаточные таблетки, которые лежат в шкафчике на виду у прислуги.
Но он ушел в сторону в своих мыслях. Да, русская кампания почти проиграна. Шансов практически нет никаких. Но на то он и фюрер, чтобы бросать вызов судьбе, даже самому Черному ангелу, который решил раньше времени произвести с ним расчет. Еще неизвестно, кто сильнее – он, или Черный ангел. Что ж, передовые армии вермахта окоченеют в русских снегах, думать сейчас о наступлении было бы идиотизмом. Нужно продержаться до лета и летом все-таки пробиться к кавказской нефти. Как же он просчитался, когда позволил ослам-генералам продолжить поход на Москву! Ведь шептал же ему на ухо Черный ангел, что поначалу надо во чтобы то ни стало захватить нефтеносные районы. И он уже повернул часть своих армий на юг, но при этом все – таки позволил генералам из последних сил лезть на русскую столицу. Доверился их уговорам. Доверился! Что ж, они добились своего и получили от русских сполна. Это первое крупное поражение в России и часть вины лежит на нем. Теперь он без нефти, а только натуральное горючее дает возможность воевать в этой заснеженной стране. Надо бороться, надо прорваться к Грозному и Баку. Надо бороться до конца. Если он возьмет нефтяные прииски, то кампания продолжится, и осуществятся его самые романтические грезы о соединении на Кавказе танковых армий Гудериана, накативших с севера и танковой армады Роммеля, которая проложит себе путь с Ближнего востока. Не все потеряно, Черный ангел, не все потеряно.
15
Севка Булай на фронте
Подмосковье встретило на редкость высокими сугробами, среди которых едва не по крыши утонули домики придорожных деревень. Шел бесконечный снегопад, железнодорожники едва успевали расчищать пути и состав уже третьи сутки двигался от Казани к Москве, то и дело, застревая в сутолоке военных перевозок. Днем по теплушкам прошел слух, что скоро будет столица, но как – ни надеялись солдатики увидеть хоть кусочек первопрестольной – ничего не увидели. Москву обошли ночью объездным путем, а утром поезд уже тянулся по местности, сильно разрушенной войной.
Командир батареи лейтенант Всеволод Булай лежал на верхней полке офицерского вагона, смотрел на медленно двигающиеся пейзажи и неспешные думы текли в его голове. Война открывала перед ним свои первые картины, но они не казались страшными. Засыпанные снегом развалины домов, поваленные телеграфные столбы, разбитые остатки своей и вражеской техники – за оконным стеклом все это казалось кадрами документального фильма, и зрение быстро привыкало к ним. А думами Севка был дома. Прошлой ночью эшелон проследовал через Арзамас. Севка не сумел подать весточку родителям, и лишь выскочил на несколько минут на перрон, чтобы посмотреть на родные места. Этот город по – особому сберегался в его памяти. Сюда он мальчишкой ездил с отцом за покупками для колхоза и его на всю жизнь впечатлили громадные соборы и монастырские постройки, величественно расположившиеся на холмах. Здесь до войны сохранилось много храмов, и хотя большинство из них превратились в хозяйственные помещения, вид их делал город по особенному красивым и притягательным. Сюда добиралась на богомолье его мать после того, как окояновские храмы были разрушены. Через Арзамас Севка ехал в Муром в поисках Насти, и то время врезалась в его память особой печальной и прекрасной мелодией.
Эшелон недолго стоял в Арзамасе, а душу словно обдало теплой волной. Где-то неподалеку, всего в нескольких десятках километров мерцает за окном керосиновая лампа, и сидят за столом его родители. Потрескивают дрова в печи. Они вечеряют – едят картошку с квашеной капустой, и говорят о нем, Севке, о его брате Толике, которого тоже закрутила в свою воронку война. Тихо, темно, только снежок падает в свете луны, да спят покрытые инеем могучие осины окояновского леса. Севка любил осинники. Собравшись в стайки, осины светятся серебром и звенят необыкновенным звоном, словно цыганки монистами. В них по – особому чисто и пахуче. Когда Севка привезет Настю к родителям, он обязательно поведет ее в лес, в свои любимые осинники, и будет целовать ее под звон их серебряных листьев. Он обязательно найдет ее и привезет к родителям. Надо только закончить войну. Осталось недолго. Немца уже погнали от Москвы, и глядишь, к лету, выкинут его за пределы Родины. По всему видно, что готовится большое наступление и его артиллерийский полк примет в нем участие. Месяц назад Севка окончил Томское артиллерийское училище, и вот уже совсем скоро вступит в бой. В училище было трудно, жили впроголодь. Булай сильно потощал, стал легким, как перо. Зато теперь, в походном порядке снабжение не в сравнение лучше. Кормят пшенным кулешом с салом. Сегодня утром командир полка объявил, что вечером полк выгружается и что с погодой им сильно повезло. Снегопад не дает фашисту летать. Иначе не избежать бомбежек. Пока еще немец хозяйничает в небе, хотя, конечно, не так, как в начале войны. Но все идет к лучшему.
