Уильям Дитрих - Молот Тора
— Меня восхищает твоя добросовестность, поистине восхищает, — сообщил я ему. — Когда-нибудь я обязательно последую твоему примеру. Но любая миссия, Магнус, всего лишь часть богатой и сложной жизни.
— Да, причем сама эта жизнь должна быть гораздо богаче и сложнее, чем кратковременные удовольствия. — Он отложил книгу о потерянных племенах Израиля. — Итан, я знаю, что ты известен как воспитанник Франклина и ученый, но вынужден сказать, что не заметил в тебе пока никакого рвения к наукам. Со времени нашего знакомства ты ведешь себя как скептически настроенный и поверхностный бездельник, и мне совершенно непонятно, как ты вообще сумел прославиться. Ты относишься к нашим поискам крайне несерьезно.
Я возвел глаза к небесам.
— В зимний сезон нас, исследователей электричества, не особо балуют громами и молниями. И для ведения международных дипломатических разговоров мне приходится ждать выбора нового президента. Так почему же не насладиться отдыхом?
— Потому что мы могли бы готовиться к испытаниям. Жизнь побуждает нас стремиться к совершенству. Если бы твой народ находился в кабале, ты смог бы понять меня.
— Я не уверен. Встреченные мной образцы совершенства оставляли за собой горы трупов, безумные идеи и финансовый упадок. Вспомни Французскую революцию. Всякий раз достигнув одной цели, они разочаровывались и тут же начинали стремиться к достижению противоположного результата.
— Философский принцип побуждает меня дождаться того времени, когда грешный мир образумится.
— Тогда давай дождемся этого в Вашингтоне, а не в этом торговом Вавилоне, полном сплетен и алчности. Чем дольше мы медлим в Нью-Йорке, тем больше шансов, что наши враги догонят нас.
— Я позаботился о наших врагах в Морфонтене, а Дания осталась за океаном. Не волнуйся, Магнус, мы же в Америке. И чем дальше будем углубляться на запад, тем безопаснее будет наша жизнь.
И все-таки критика моего бездумного отдыха задела меня за живое, и в очередной раз я дал себе слово исправиться. «Не трать попусту жизнь, — советовал Франклин, — отоспаться сможешь в могиле». Поэтому я соблазнил одну вдовушку с шикарной шевелюрой и крутыми бедрами, резвую, как годовалая кобылка, меткими выстрелами разбил вдребезги дюжину бутылок из-под рома, за дармовую выпивку дал несколько уроков французского языка тупоголовому отпрыску одного торговца в гостинице «Красный дуб» и поработал с одним американским механиком над устройством крутящегося стола для нью-йоркской версии рулетки.
— Заведи себе такую штуковину, только сам не играй, — посоветовал я ему.
Я также попытался сыграть в нью-йоркскую лотерею, собрав в итоге ожерелье из невыигрышных билетов.
Этот отрыв от реальности прервал однажды визит одного моего старого нанимателя, маниакально честолюбивого Джекоба Джона Астора. Этот эмигрант из Германии, начинавший как продавец музыкальных инструментов, вскоре переключился на пушнину, заработав на торговых сделках гораздо больше, чем я упустил, гоняясь за сокровищами. (Наглядный пример выгоды серьезного подхода к жизни.) Астор обладал напористостью дюжины торговцев, а также женой, сочетавшей в себе кровные связи с древним датским родом с корыстным взглядом на меховые изделия. Этот владелец великолепного кирпичного особняка на Док-стрит был неспособен наслаждаться чем-либо, кроме бухгалтерских счетов, соединяя свою любовь к деньгам со скаредностью проповедника. Когда он нашел меня в таверне, то именно мне пришлось платить за выпивку.
— Вот уж не думал, Гейдж, что такой игрок, как ты, доживет до четвертого десятка, однако ты не только дожил, но и заделался дипломатом и посланником, — приветствовал он меня. — Глядя на тебя, невольно призадумаешься о том, что и библейские чудеса могли быть правдой.
— Я слышал, что твои дела, Джон, тоже идут неплохо, — заметил я, занимая, как обычно, оборонительную позицию по поводу недостатка собственных достижений.
Его сюртук был из прекрасной шерсти, жилет украшали вставки из вышитого шелка, а набалдашник трости внушительно поблескивал золотом.
— Ходят слухи, что ты вновь собираешься в опасный поход на запад, — сказал Астор.
Он никогда не тратил попусту время на любезности или воспоминания.
— После совещания с избранным новым президентом. Я привез миролюбивые предложения от Бонапарта и надеюсь быть весьма полезным в деле укрепления связей между Соединенными Штатами и Францией.
— Скажи мне честно, Гейдж… Неужели твоего норвежского медведя привлек меховой бизнес? Да, я слышал, что он собирает карты и расспрашивает о дальних местах и путях передвижения. На вид он мрачноватый тип, и некоторые интересуются, что у твоего одноглазого на уме.
— Он патриот и надеется освободить Норвегию от датчан. Я сжалился над ним в Париже и предложил представить его в Вашингтоне. Ему безумно хочется надоить с козла молока, но силен он как бык. Что до меня, то в прошлом я занимался разведывательной деятельностью для Бонапарта, и теперь первый консул поручил мне наведаться в Луизиану. Нас ждут великие перемены, однако мне надлежит держать их в тайне.
— Неужели что-то наклевывается? — Его глаза загорелись ярче, чем золотые часы в жилетном кармане. — Бонапарт и Луизиана? Тогда действительно возможен новый поворот событий, если французы опять вступят в североамериканскую игру.
— Наполеон любознателен, только и всего.
— Ну конечно любознателен. — Астор пристально посмотрел на меня поверх края бокала. — Мне всегда нравилась твоя натура, Итан, несмотря на отлынивание от работы. Поэтому, если хочешь поработать после вашего прогулочного похода, можешь вести там учет меховых животных, и тогда по возвращении мы расширим наше предприятие. Будущее за Западом — от Колумбии и дальше, до самого Китая. На дворе девятнадцатый век! Торговля выходит на мировой уровень.
— А не далековат ли тот мир? Я имею в виду китайский берег.
— Корабли доставляют в Китай меха, а обратно привозят чай и специи, удваивая за год вложенные средства. Но пушнина, Итан, главное — пушнина! Она дает ключ, открывающий врата в лучшее будущее.
Да, уж что-что, а этот ключ мы почти наверняка найдем в задуманном путешествии, и предстанет он перед нами не в виде мифических молотов, а в образах небольших пушистых и весьма ценных зверей. Однако я осознал, что мне вряд ли удастся оценить пушное поголовье, вспомнив, что эти твари весьма скрытны, причем не без причины.
Я поинтересовался нынешним положением дел в пушном промысле, подвластном Монреальской северо-западной компании.
— За господство в нем борются четыре страны: Британия, Франция, Испания и Соединенные Штаты. Англичане закупают отличную пушнину в Канаде и, черт их возьми, разворовывают земли Иллинойса. На западной стороне от Миссисипи можно сколотить целое состояние. Соединенные Штаты должны удержать англичан в границах Канады, иначе они приберут к рукам все! Они уже заправляют в Северо-Западной компании и Компании Гудзонова залива. Но Луизиана… Это действительно насущный вопрос! Кто будет владеть той половиной Америки, раскинувшейся до самого Тихого океана? Именно поэтому я искал тебя, Итан, отложив крайне важные дела. Понимаешь ли ты, что тебе грозит опасность…
— Если ты имеешь в виду врагов Бладхаммера…
— Я не знаю, кто они и чего хотят, но распространились слухи, что за тобой следят какие-то бродяги. На кон поставлены миллионы квадратных миль, и человек, работавший по очереди на британцев, англичан и американцев, весьма заметная особа… успевшая нажить разнообразных врагов. Сейчас ты, Итан Гейдж, на пике славы, но тебе лучше спрятаться, залечь на дно. Нью-Йорк может оказаться крайне опасным, жестоким местечком.
— Всем моим знакомым известно, что я не держу камня за пазухой.
— Зато этот камень может оказаться за пазухой любого из твоих знакомых. Такова жизнь. Насколько я понимаю, у тебя есть винтовка?
— Да, сделанная одним мастером в Иерусалиме.
— Держи ее наготове, как фронтир,[12] Итан. Держи ее наготове, как ополченец.
Глава 12
Не зная, как объяснить странные теории патриотичного норвежца, я водил его на званые обеды и балы, представляя как типичного идеалиста и норвежского богатыря, прибывшего ознакомиться с преимуществами демократии в нашей стране.
— Значит, вы ратуете за свободу, господин… э-э… Бладхаммер?
— Датчане для нас подобны британцам, — раскатисто басил он.
— И вы надеетесь построить нечто вроде нашей республики?
— Я хочу стать норвежским Вашингтоном.
Когда я поделился с ним предупреждением Астора, он стал повсюду таскать с собой похожий на колчан чехол с драгоценной картой и появлялся везде со своей наглазной повязкой, в старом плаще и с новой тростью, увенчанной набалдашником из слоновой кости в виде головы единорога со стальным рогом; все это делало норвежца таким же неприметным, каким может быть задиристый петух в курятнике.
