Клод Изнер - Маленький человек из Опера де Пари
— Эй, муравьишки, боритесь за свои права! Возьмите приступом эту буржуйскую крепость! — подбодрил Мельхиор крохотных строителей, открывая калитку в воротах особняка.
В вестибиле он представился консьержке, доложил о цели визита и потрусил к ступеням.
— Так и знал — какая ж лестница без витражей, ну куда ж без этого безобразия! — фыркнул себе под нос Мельхиор, на которого с каждой лестничной площадки таращили стеклянные глаза сиреневые юницы и отроки с охапками пшеничных колосьев в руках.
У дверей апартаментов, куда направлялся человечек, толпились гости — два ливрейных лакея взимали с каждого внушительный взнос за вход. Даже если бы у Мельхиора в кармане был луидор, Мельхиор из принципа отказался бы с ним расстаться, а потому, растолкав двух прелатов, он незаметно для церберов прошмыгнул прямиком в гостиную, где приглашенных принимала хозяйка, мадам Бланш де Камбрези. Здесь проходило благотворительное мероприятие, организованное Комитетом помощи жертвам эпидемии чумы в английских колониях Индии. Но Мельхиору до всяких филантропических обществ дела не было — он нарочно выдумал предлог заявиться сюда, лишь для того чтобы послушать, как гвоздь программы, американская ясновидящая Эванджелина Бёрд, станет предсказывать будущее.
Сурового вида слуги предлагали гостям бокалы шампанского и канапе. Мельхиор, завладев тем, до чего сумел дотянуться — его нос приходился как раз вровень с подносами в руках слуг, — отступил в будуар и оттуда принялся разглядывать благородное собрание.
На козетке в уголке госпожа Эванджелина Бёрд давала частную консультацию графине де Лабинь, которая яростно обмахивалась веером, внимая предсказательнице. Госпожа Бёрд оказалась древней иссохшей старухой, хрупкой как тростинка и весьма экзотичной — темная кожа, белоснежные волосы, серебряные серьги с длинными подвесками, певучий заокеанский акцент. В ее больших, ясных, совсем не старческих глазах бушевало внутреннее пламя, населенное призраками грядущего. Она родилась в хижине рабов на плантации близ Батон-Руж в те времена, когда Луизиана еще принадлежала Франции, и выросла там, среди озер и протоков, вскормленная индейскими и африканскими легендами. В 1841 году Финеас Барнум[43] привез ее в Новый Орлеан и показывал публике, представляя самой старой на земле женщиной, которая, дескать, была кормилицей самого Джорджа Вашингтона. А потом Эванджелина Бёрд отправилась в далекую Европу и удостоилась аудиенций правящей семьи Великобритании, монаршей четы Бельгии, российского императора и французского короля Луи-Филиппа. Ходили слухи, будто ее устами говорит сам пророк Иезекииль, и услышать прорицания стремились многие, в том числе коронованные особы, но она редко принимала посетителей и еще реже покидала свое уединенное жилище на швейцарской земле, в Давосе.
И вдруг госпожа Эванджелина обратила взор лучистых глаз на Мельхиора Шалюмо. Сухие морщинистые веки дрогнули, на губах расцвела улыбка.
Мельхиору почудилось, будто этот странный взгляд пронзил его душу насквозь. Он даже невольно попятился и наткнулся на двоих мужчин, беседовавших возле карликовой пальмы.
— …невероятно рад вас видеть! Я заходил вчера в «Книжную лавку антисемита»,[44] подписываюсь под каждым словом в вашей статье — этот Дрейфус понес заслуженное наказание!
— Несомненно, месье, несомненно… А с кем, простите, имею честь?..
— Полковник де Реовиль. Позвольте представить вам мою супругу, мадам Адальберту де Бри, а также месье де Шанльё-Марея, мадемуазель де Жиньяк и аббата Турьера. Друзья мои, это месье Гастон Мери — писатель, журналист и сотрудник месье Эдуара Дрюмона в «Свободном слове». Месье Мери, знакомство с вами для меня честь. Я читал ваш критический обзор под названием «Отголоски чудесного». Вы, стало быть, последователь Камиля Фламмариона?[45] Леопольд, к ноге! Прошу прощения, это я собаке.
Длинноногая африканская борзая только что чуть не опрокинула Жозе-Мариа де Эредиа точным броском и была наказана грозным шипением персидского кота.
Мельхиор Шалюмо прыснул в кулак. Напыщенные вирши Эредиа не вызывали у него восторга, он не простил прославленному поэту строчку «И кречетов полет вдали от родных гекатомб».[46] Покинув свое убежище, человечек пробрался к хозяйке и бесцеремонно подергал ее за юбку туалета из переливающегося шелка.
— Позвольте вручить вам это приглашение, о королева здешних мест.
Мадам де Камбрези с удивлением воззрилась на коротышку и приняла у него из рук карточку:
Приглашаем Вас присутствовать на благотворительном концерте итальянского тенора Таманьо в пользу Братской лиги детей Франции. Концерт состоится в Опера 13 апреля сего года.
— Э-э… весьма польщена, месье…
— Шалюмо, — поклонился Мельхиор. — Не стоит благодарности. Я в Опера свой человек, в дождь и в зной на посту. — Отвернувшись от Бланш де Камбрези, он вздрогнул: в гостиную, опираясь на руку Ламбера Паже, вошла кудрявая блондинка со вздернутым носиком.
«Вот уж кого не ожидал тут увидеть… — подумал Мельхиор, окидывая взглядом ее кричаще-яркое платье. — Она что, тоже собирается предсказывать знатным дамам и господам судьбу? Вероятно, на кофейной гуще… — Его сердце забилось сильнее. — А этот-то прифрантился! Чертов Ламбер Паже! И как она могла с ним спутаться? Дурочка, ты заслуживаешь лучшего! И это истинная правда, как то, что Господь правит на небе, а золото — на земле».
Ламбер Паже остановился и заговорил с долговязым поджарым господином, с ног до головы облаченным в алое.
«Оп-ля, антиквар, торгующий струнными инструментами на улице Турнон! И о чем же эта чудилка де Кермарек щебечет с нашим биржевым магнатом?» Задавшись вопросом, Мельхиор просочился между фалдами и оборками и подкрался к беседующим поближе.
— …Всецело разделяю вашу страсть к опере, дорогой мой Ламбер. Недавно меня попросили составить мнение об одном произведении в трех актах. Вы будете удивлены, но либреттистка — не кто иная, как Ольга Вологда! Музыку еще не сочинили, однако же композитор непременно придумает что-нибудь оригинальное. Это будет опера-балет на сюжет из античной мифологии. Либретто, знаете ли, весьма многообещающее, да и сама Ольга Вологда в главной балетной партии будет восхитительна, могу поклясться. Непременно воспользуюсь своим влиянием на директора Опера и добьюсь постановки. Разумеется, для мадемуазель там тоже найдется роль, — добавил Максанс де Кермарек, изящно поклонившись спутнице Ламбера Паже.
— А как называется эта опера-балет? — поинтересовался тот.
Ответить антиквар не успел, потому что на всю гостиную прозвучал голос автора «Трофеев»:[47]
— Друзья мои! Просим всех проследовать в парадный зал! Госпожа Эванджелина Бёрд будет беседовать с пророком Иезекиилем!
Сгорающая от любопытства толпа хлынула к дверям и окружила восседающую в центре большого зала предсказательницу. Мельхиор Шалюмо скромно примостился за фикусом. В струящейся тунике госпожа Эванджелина Бёрд была похожа на престарелую царицу Савскую. Она сидела очень прямо, с бесстрастным лицом. Вдруг глаза ее закатились, по телу прошла дрожь, и в зале установилась тишина. Грудь ясновидящей приподнялась в глубоком вздохе, и она заговорила низким вибрирующим голосом, медленно, нараспев:
Безумие в маске прогнившей
Начинает кружиться в пляске.
Когорты в красных трико маршируют,
Хоронят друг друга в землю!
Механические птицы несут яйца смерти…
Дыхание Эванджелины Бёрд сделалось глубже, она замолчала. В зале стали раздаваться приглушенные смешки, покашливание, трагически завопил персидский кот, и графиня де Лабинь вскрикнула от неожиданности. Гастон Мери невозмутимо строчил в блокноте. Кто-то толкнул его сзади под руку, он разгневанно обернулся отчитать невежу, но столкнулся нос к носу с Жозе-Мариа де Эредиа, а истинный виновник, Мельхиор Шалюмо, уже исчез среди пышных юбок.
Госпожа Эванджелина Бёрд очнулась от оцепенения, и с ее губ снова стали срываться слова:
Исход, руины,
Труп на трупе.
Кровью омыто небо,
Пылают под ним города.
Пламя! Бушует пламя!
— Впечатляет, — пробормотал Жозе-Мариа де Эредиа. — Уж не вознамерилась ли уважаемая пифия скинуть с пьедестала наших парнасцев?[48]
Мельхиор гулко сглотнул, в животе зашевелилась ледяная глыба. «Она ведьма! Ведьма!» Человечек пошатнулся, схватился за спинку стула…
— Неужели ей можно верить? — взвизгнула мадам де Бри-Реовиль, и уголок рта у нее задергался в нервном тике. — Эта Кассандра напугала меня до смерти! Механические птицы, трупы, руины… О чем это? О войне? Об эпидемии чумы? Но ведь доктор Йерсен из Института Пастера уже придумал животворную сыворотку и провел удачные опыты вакцинации!
