Антон Чиж - Пять капель смерти
— Чтобы ощутить ту радость, что и вы. Помогите мне. К кому мне прийти?
Слушаю эту ахинею и от негодования не могу пошевелиться. Это же каким надо цинизмом обладать, чтобы так мучить женщину при смерти! Ничего святого!
— Вам это недоступно, — она отвечает. — Наклонитесь ближе…
Господин наш рад стараться, ухо чуть ей в рот не засунул:
— Слушаю вас, Надежда Поликарповна.
— Его смерть для меня — это такое… Такое…
— Я верю вам. Помогите найти убийцу. Может быть, ваши подруги?
— Подруги? Какие подруги? Ах, эти… Они… Они не убивали его… Зачем им… Не нужно… В тот вечер…
— Что было в тот вечер?
— Я ждала его, он не пришел… А потом я узнала, что он…
— Кто вам сказал, что Наливайный умер?
— Я сама… Я искала… И нашла…
— Кто вас раздел?
— Это пустяки… Было жарко… Так было надо… Мне повелели…
— Надежда Поликарповна, кто вам повелел?
Мое терпение лопнуло. Подхожу к господину Ванзарову и тихонько говорю:
— Проявите немного сострадания, дайте ей уйти без лишних мучений.
Так он на меня даже не взглянул, как коршун над девушкой нависает.
— Кто вам приказал выйти на мороз?
Она, бедная, выдохнула и говорит:
— Так было надо… Я сама…
Кажется, даже Железный Ротмистр смутился. А этот все свое гнет:
— У вас на груди пентакль. Такой же у Ивана Наливайного. Как они появились?
— Это просто… совпадение… Мы шутили, — она отвечает.
— Где мне найти вашу подругу Марианну Лёхину?
Бедняжка головку набок уронила, глаза у нее закатились. Не вынесла истязаний. Сколько он ни бился, Надежда уже не слышала. Или не желала отвечать.
Папка № 14Каждый столичный житель знал, что кататься на лихачах было особым шиком, их брали для визита в увеселительные заведения или к цыганам. Лихача позволяли себе блестящие офицеры гвардии или аристократы, которым требовалось показать всему Невскому незыблемость финансового положения. Стоил лихач в три, а то и в пять раз дороже обычного ваньки. И вот представим…
К громаде Сибирского торгового банка на Невском проспекте на всем скаку подлетает и встает как вкопанная роскошная тройка с холеными, серыми в яблоках конями. Извозчик-лихач, красавец с русым чубом под заломленной кубанкой, в распахнутом полушубке, бросает хлыст, спрыгивает на снег. Широко улыбаясь, подходит к саням, сдергивает медвежью шкуру, прикрывавшую пассажирку от зимнего ветра. Вуаль скрывает ее лицо. Лихач галантно протягивает руку. Мадемуазель грациозно поднимается с меховой подстилки, чуть приподнимая юбку, ступает блестящим ботиночком на тротуар. Лихач окатывает жадным взглядом стройную фигурку, залихватски крутит ус и душевно охает. Сильно понравилась пассажирка!
Дама вынимает из ридикюля хрустящую бумажку, протягивает пальчиками.
— Да что вы, барыня, такую красу за счастье возить!
Купюра возвращается в ридикюль. Дама легонько касается ручкой в перчатке румяной щеки лихача. Извозчик немеет от счастья. А вышколенный швейцар Сибирского торгового засмотрелся на скандальное происшествие и не сразу открыл кованую створку перед дамой.
Она поднимается по мраморным ступенькам в бельэтаж.
В операционном зале в соответствии с представлениями о роскоши хозяев — екатеринбургских купцов — интерьер операционного зала совмещал итальянский мрамор с дубовыми табуретками. Сверху свисали тяжелые бронзовые люстры. Клиентов это не смущало. Сибирский торговый числился в десятке лучших банков России, работал с крупными промышленниками, владельцами железных дорог и металлургических заводов. Клиенты ценили надежность во всем.
Появление стройной дамы не осталось незамеченным. Женщина без сопровождения в таком месте — это на грани приличий. Стихли перья, пальцы кассиров замерли над костяшками счетов. Даму ничто не смутило. Она направляется к табличке «Выдача ссуд».
Старший служащий Кузнецов встретил клиентку галантным поклоном:
— Чем могу служить, сударыня?
— Мне необходимо получить деньги по чеку, — проворковала посетительница волнующе, словно обещая лично Кузнецову страстную ночь.
Служащий глупо заулыбался.
— Позвольте полюбопытствовать…
Мемуары врача 2-го участка Васильевской части Эммануила Эммануиловича БорнаЯ уже давно понял: великое счастье иметь не только деньги и талант, но и характер бесшабашный. Уж поверьте, Николай. Ситуация, прямо скажем, накаленная. И вдруг влетает ко мне в медицинскую господин Лебедев, кидает медвежью шапку на стеклянный шкафчик с микстурами, роскошную шубу стряхивает на пол и заявляет:
— Ванзаров, друг мой, не вставайте! Какая дивная картина: коленопреклоненный чиновник у постели умирающей! Передвижники умрут от зависти, да! Дайте и мне насладиться!
Ему-то я, конечно, обрадовался. И правда: господин чиновник место ему уступил беспрекословно. А Лебедев уже походный чемоданчик открывает.
— Давно без сознания прекрасное создание?
— Минуты две, до этого периодически, — говорю. — Думаю, наступила агония.
— Правда, что купеческая дочка загорала под луной в одном легком платочке? — спрашивает, а сам зрачки ей смотрит.
— Пристав уверяет. Я наблюдал у нее температуру выше сорока градусов.
Лебедев даже присвистнул:
— Однако! Какой крепкий купеческий орешек! Но не кажется ли вам, коллега, случай до удивления схож с тем, которым мы с вами занимались? И на груди пентакль, точь-в-точь как у той барышни.
Что ж, соглашаюсь, действительно похож. Хотел развить научную дискуссию, но Аполлон Григорьевич ко мне всякий интерес потерял, к Ванзарову обращается:
— Что ж, друг мой, пляшите. На указательном пальце черный след от жидкости, которой были нанесены пентакли. Верно заметили на фотографии. Поздравляю с главной уликой.
Не знаю, уж про какие улики шла речь. Я ничего не понял.
— Не с чем, — Ванзаров отвечает.
— Как это?! Главная подозреваемая наверняка изобличена и во всем призналась.
— Она не имеет отношения к убийству Наливайного.
— Значит, все запутывается.
Джуранский и тут не удержался:
— Так точно…
Лебедев пиджак скидывает, рукава закатывает и заявляет:
— Ладно, господа, вы идите, а мы с Эммануилом Эммануиловичем попробуем привести это тело в живое состояние.
На подобное чудо я не способен. Уж не знаю, как Аполлон Григорьевич собирался ее оживить, только не пришлось ему мастерством блеснуть. Барышня пошевелилась, хоть глаза не открыла, и шепчет:
— Венеров…
Этот сразу оживился, чуть Лебедева не оттолкнул, к ней склонился:
— Я здесь, Надежда Поликарповна.
— Бесценная реликвия… Она… Она была там… Он прятал… Я все видела… Он взял ее… Она бесценна для всех…
— Кто прятал, профессор Окунёв?
— Да, учитель… Все записано в… в кожаном переплете…
— Записная книжка?
— Да, записная…
— Что в ней?
— Секрет… Состав… Изобрел… Нашел…
— Она была у Ивана?
— Найдите ее… Там… Великое счастье для всех… Она ее… Плохо… Она плохой человек… Я знаю теперь… Уже поздно…
— Имя, прошу вас!
— Это она… Это она все… На ней грех…
— Кто — она?
Только ничего у господина Ванзарова не вышло. Надежда выгнулась, словно ей в спину нож воткнули, и как закричит:
— Орлы принесут нам пищу, и мы устроим великий пир победителей! Больше не будет слез и страданий! Только радость и счастье! — и упала на постель.
Лебедев за локоть Ванзарова берет и говорит тихо:
— Это конец, она умирает.
Так ведь этот господин все-таки попытался выпытать у несчастной еще что-нибудь, чуть не кричит ей в ухо:
— Где она живет?
Только напрасно, бедняжка уже не реагировала.
— Ну-с, теперь моя попытка, — говорит Лебедев. — Барышня, чем вас напоили?
Она в потолок смотрит и вдруг отчетливо так говорит:
— Что ты надела…
И тут у нее хлынула кровь горлом. Ну и, как полается, через минуту все было кончено. Пощупал у нее пульс, сложил на груди руки и закрыл лицо одеялом. Отмучилась.
Лебедев печально так изрекает:
— Finita la comedia! [21]
Вижу, что Джуранского чувства переполняют. А вот господину Ванзарову — как с гуся вода. Губы сжал, усы мерзенькие в стороны торчат, как у бешеного кота, и так спокойно заявляет:
— Господа, прошу за мной.
Лебедев ему:
— Могу спорить без вскрытия, что купеческая дочка пропитана той же смесью.
Он и слушать не стал, выскочил за порог. Большой оригинал ваш господин Ванзаров. Мне его не понять. И стараться не буду.
Папка № 15Дама протягивает чек. Сумма к выдаче внушительная, если не сказать, из ряда вон выходящая. Если бы все зависело от Кузнецова, он бы с радостью расстался с деньгами. Но с этим счетом работал другой стол — крупных частных клиентов. Он с сожалением возвращает чек:
