Ингрид Паркер - Расёмон – ворота смерти
Совсем иначе выглядел выход госпожи Сугавара. Она появилась на веранде в роскошном розовом платье китайского покроя, расшитом цветами пиона — когда-то оно было частью ее приданого, — но при виде простой плетеной повозки застыла в недоумении.
— Полагаешь, я поеду в этом? — ледяным тоном обратилась она к Акитаде. — Мы никогда не появлялись на людях в наемных повозках. Наш семейный экипаж с фамильным гербом всегда красовался на виду перед зрительской ложей.
— У нас давно нет собственного экипажа, матушка, — сухо заметил Акитада, теряя терпение.
— И, судя по всему, у моего сына давно нет друзей, которые одолжили бы ему свой, — ядовито возразила она.
Акитада подавил тяжкий вздох. Матушка была обижена, и ее следовало немного ублажить, поэтому Акитада мягко напомнил:
— Мои сестрицы так ждали этого события, а без вас, матушка, ни они, ни наша гостья не попадут на праздник.
Гордо вскинув голову, госпожа Сугавара села в экипаж, уже не протестуя.
Акитада сначала проводил семью и только потом направился к дому Хираты.
Теплая и ясная погода обещала превратить праздник Камо в настоящую сказку. Даже самым благородным, воспитанным в строгости девицам позволялось сегодня немного пококетничать с юношами, не навлекая на себя недовольства взыскательных наставников. Идя по городу, Акитада замечал повсюду юные парочки, спешившие к Первой улице, откуда должна была начаться торжественная процессия. Путь ее лежал от дворца императора к святилищу Камо, расположенному за городом. Они шли веселые и нарядные, волосы и шляпы украшали розы — традиционный символ девы Камо.
Акитада пожалел, что не нанял паланкин. До вчерашнего вечера он радостно предвкушал, как пройдется по улицам рядышком с Тамако в качестве ее признанного кавалера. Но теперь ситуация изменилась, а все носильщики паланкинов в городе были уже заняты.
Когда он прибыл в дом Хираты, Тамако уже ждала его. Сегодня она была необычайно красива. Пышное шелковое кимоно розово-красных тонов, постепенно переливавшихся в темно-зеленый, очень подходило к ее изящному утонченному облику. В руке она держала соломенную шляпку с вуалью, какие носили все женщины из знатных семей, выходя на люди, и ее блестящие черные волосы красиво оттеняли золотистую кожу лица. Акитада вспомнил, что Тамако много времени проводит на солнце, ухаживая за садом. Он восхищался ее здоровым и естественным цветом лица, хотя тот и не был в моде у дам. Их взгляды встретились, и они оба тут же отвели глаза.
— Доброе утро, Акитада. — Тамако учтиво поклонилась. — Очень хорошо, что ты пришел. Ты еще не раздумал взять меня с собой?
— Конечно, нет. — Его улыбка получилась вымученной. — Ты сегодня такая изящная и нарядная. Мне очень жаль, но я не нанял паланкин. Не возражаешь, если мы пройдемся пешком?
— Нет. Сегодня чудесный день. Пойдем?
В ивовой листве у них над головой завела трель птичка, цветущий сад играл всеми красками на утреннем солнце.
Акитада грустно кивнул. Они с Тамако еще никогда не разговаривали вот так, как чужие.
У самых ворот Тамако замешкалась и склонилась над земляным горшком, в котором стоял приготовленный заранее букет роз.
— Я не знала, какое у тебя будет кимоно, поэтому срезала несколько цветов разного цвета, — сказала она. — Кажется, эта белая будет очень хорошо смотреться. Как по-твоему?
— Да. И ты молодец, что вспомнила. Я-то совсем забыл о цветке.
— Брось! У меня же здесь целый сад!
Она прикрепила к его парадной шляпе веточку белых роз. Тамако была высокая, и сейчас их лица находились почти на одном уровне. Акитада не мог оторвать глаз от ее нежных губ, слегка приоткрытых от усердия, и от розового кончика языка, видневшегося из-за белых зубов. От одежды Тамако исходил тонкий аромат, и Акитада закрыл глаза. Внезапно щемящее отчаяние охватило его, и он поспешно отступил назад.
Потом наклонился, чтобы взять букетик розовых цветов для нее. Несколько мгновений Акитада смотрел на ее иссиня-черные блестящие волосы, перехваченные сзади широким шелковым бантом, затем растерянно спросил:
— Куда мне приколоть их?…
— Думаю, к поясу. Шляпка может испортить их. Давай я сама. — Она взяла из его дрожащих пальцев цветы и прикрепила их к поясу. Потом надела шляпку и расправила вуаль. — Все. Я готова.
По дороге они почти не разговаривали. Тамако лишь заметила, как хороша погода, и Акитада согласился с ней. Его преследовало настойчивое желание спросить у нее, почему она не может выйти за него замуж. Всю ночь он пролежал без сна, мучительно размышляя об этом. Нет ли у Тамако кого-то другого? От этого наиболее вероятного объяснения все в нем закипало от бессильного гнева. Впрочем, он сам виноват, что давно не попросил ее руки. С другой стороны, почему об этом не знает отец Тамако? А может, Акитада просто не нравится ей? Может, он слишком беден? Или слишком долговяз и неказист, и его вытянутое лицо с густыми нависшими бровями не кажется ей привлекательным? Идя рядом с Тамако, Акитада молча переживал свою беду.
Еще через пару кварталов он обратил ее внимание на стайку резвящихся ребятишек, но Тамако лишь коротко заметила, что детство — счастливая пора. Эти слова повергли обоих в еще большее уныние, и, только когда мимо них проехал какой-то экипаж, они снова заговорили, причем одновременно, и тут же, смутившись, начали извиняться и опять замолчали. Невидимая стена, стоявшая теперь между ними, делала их общение мучительным для Акитады. Когда они наконец прибыли в зрительскую ложу, он даже обрадовался, что их прогулка завершилась. Чувство облегчения было сильнее беспокойства о том, как примет Тамако мать.
Госпожа Сугавара с дочерьми наблюдали за ними издалека. Акитада представил всех, и Тамако, выступив вперед, низко поклонилась его матери. Потом приветствовала пожилую даму, сказав:
— Моя скромная персона просто не в силах выразить тех чувств, которые я питаю к вам, досточтимая госпожа.
— Благодарю тебя, дитя мое. Добро пожаловать к нам! — В голосе госпожи Сугавара звучала теплота, и она доброжелательно улыбалась. — Вижу, мой невоспитанный сын не позаботился о паланкине для тебя. Прошу за него у тебя прощения. Пожалуйста, проходи и садись рядом с нами. — И она похлопала рукой по свободной подушке, лежавшей между ней и дочерьми.
Тамако поблагодарила госпожу Сугавара и еще раз почтительно склонилась перед ней, прежде чем приветствовать сестер Акитады и занять место рядом с ними.
Акитада вопросительно посмотрел на мать, и она ответила ему ласковым взглядом. Принеся тысячу извинений и сославшись на то, что ему нужно повидать друзей, он удалился. Это был трусливый поступок, но Акитада утешился тем, что мать могла бы воспринять его присутствие как знак недоверия.
Грустный брел он по Первой улице к воротам, через которые торжественная процессия, направляющаяся к святилищу на берегу реки Камо, должна была выйти из города. Ни сам Акитада, ни члены его семьи не собирались следовать за ней до конца.
Зрительские трибуны тянулись вдоль всего пути праздничного шествия и уже были почти заполнены людьми. Над ними на ветру колыхались полотнища флагов с гербами правящих кланов государства. Между трибунами или позади них стояли в ряд принадлежащие знати яркие позолоченные экипажи с распряженными быками. Под плетеными навесами там и сям мелькали надушенные женские рукава разнообразных расцветок. Вокруг них вились стайки разряженных в пух и прах кавалеров, расточающих своим избранницам изысканные комплименты в надежде удостоиться вскользь брошенной улыбки или хотя бы взмаха веера.
Возле богатых дворцов на южной стороне улицы собиралась особенно густая толпа, в ней можно было заметить императорских солдат с луками и колчанами стрел за плечами — они либо пробирались сквозь скопление людей верхом, либо ведя лошадь под уздцы.
Вдруг Акитада заметил знакомое лицо. На одной из трибун сидел юный князь Минамото, а рядом с ним высокий мужчина лет тридцати пяти. Над трибуной было натянуто полотнище с гербом рода Минамото, и Акитада догадался, что высокий мужчина, наверное, и есть князь Сакануоэ. Повинуясь внезапному порыву, Акитада перешел на противоположную сторону улицы. Отсюда он увидел, что на мальчике очень дорогой наряд, но лицо его бледно и угрюмо. Рассеянный отстраненный взгляд Минамото был устремлен на середину улицы, где должна была вскоре появиться праздничная процессия. Мужчина, сидевший рядом, держался высокомерно и властно. Сильно раскосые глазки-щелочки и лишенные всяких эмоций черты лица, казалось, больше подошли бы каменному изваянию, чем живому человеку.
Увидев Акитаду, мальчик встал, чтобы поклониться. Повернувшись к своему родичу, он сказал:
— Мой господин, позвольте представить вам одного из моих учителей — доктора Сугавару.
