Мэтью Перл - Тень Эдгара По
Признаться, такая реакция на имя Дюпона смутила меня. Я сел за столик, а квадратный жандарм продолжал:
— О Дюпоне чего только не рассказывают. Он был гением сыска. Говорили, что вор еще не решил, красть или не красть ваши драгоценности, а Дюпону уже известно — непременно украдет.
— Вы сказали — был гением сыска? — уточнил я.
— О да, был. Причем очень давно.
— Мой папаша тоже служил в полиции. Он застал те времена, когда префекты ангажировали мосье Дюпона раскрывать преступления, — заговорил другой жандарм, окинув меня мрачным взглядом. Впрочем, возможно, мрачность относилась не к моменту, а к нраву этого человека. — По словам папаши, Дюпон был очень хитер; он нарочно создавал сложные ситуации, чтобы потом якобы их распутывать.
— Это каким же образом? — встревожился я.
Потомственный жандарм почесал шею своими длинными нечистыми ногтями; шея, к слову, была воспаленная, вероятно, вследствие сей дурной привычки.
— Так говорили; папаша только повторял за другими, — последовал ответ.
— По слухам, — подхватил другой жандарм, более приятных манер, — Дюпон мог определить нравственный облик человека по одной только внешности, причем никогда не ошибался. Однажды он предложил жандармам пройтись с ним по городу во время большого праздника — дескать, он укажет всех опасных типов, которых надо удалить от общества.
— И что, указал?
— Нет, жандармерию это предложение не заинтересовало.
— Но что сталось с самим Дюпоном? — спросил я. — Сейчас-то он занимается расследованиями?
Заговорил жандарм, с виду более вдумчивый и скромный, чем остальные.
— Мосье Дюпон не сумел защитить женщину, которую любил. Ее обвинили в убийстве и повесили, и хваленые аналитические способности не помогли. С тех пор мосье Дюпон завязал с расследованиями.
— С расследованиями! — усмехнулся потомственный жандарм с воспаленной шеей. — Куда уж ему расследовать! Разве только он из мертвых восстанет. Дюпона убили. Убил один преступник, которого Дюпон разоблачил. А тот, вишь, поклялся, что поквитается — и поквитался.
Я раскрыл было рот, чтобы опровергнуть это нелепое заявление, но передумал. В голосе жандарма слышалась глубокая неприязнь к Дюпону, и я почел за лучшее не усугублять ее.
— Нет-нет, — возразили ему. — Дюпон не погиб. Говорят, он перебрался в Вену. Устал от людской неблагодарности. Я много историй знаю; интереснейших, занятнейших историй! В Париже не бывало сыщика, подобного Дюпону, по крайней мере в наш век.
— Префект Делакур едва ли придет в восторг от этих историй, — заключил квадратный жандарм. Слова его сопровождались хриплым хохотом.
Вот что рассказали жандармы.
Много лет назад Дюпон сидел вечером в отдельном кабинете одного парижского трактира, а напротив него оказался преступник, лишь три дня назад перерезавший горло тюремному охраннику и сбежавший. Поисками была занята вся парижская жандармерия; участвовал и кое-кто из жандармов, говоривших со мной в кафе.
Дюпон, задействовав свои уникальные способности, вычислил, где конкретно станет скрываться преступник, и вот оказался с ним тет-а-тет в отдельном кабинете.
— Жандармам нипочем не поймать меня, — бахвалился мерзавец. — Я любого из них обскачу, а надо будет, так и застрелю. Словом, я в безопасности, покуда не встречусь с этим канальей Дюпоном. Кто в Париже настоящий преступник, так это он.
— Вы разумеется, сразу узнаете Дюпона при встрече, — предположил Дюпон.
Негодяй расхохотался:
— Узнаешь его, как же! — В один присест он осушил бутылку вина. — Вы, мосье, видать, не имели дела с этим плутом! Чтоб он дважды в одном обличье появился — такого отродясь не бывало. С утра он этакий приличный гражданин, вот вроде как вы. Через час его родная мать не узнает, а уж к вечеру и сам черт не припомнит, встречал когда-нибудь этого типа или нет! Дюпон мало того что догадается, где вы нынче, он может предсказать, куда вы после направитесь!
Когда этот дурной человек выпил больше, чем намеревался, Дюпон сходил за очередной бутылкой вина. Ни один мускул не выдавал его напряжения, когда он возвратился к негодяю и объявил: девушка за барной стойкой клянется, что Огюст Дюпон здесь, в трактире, и уже начал обыскивать отдельные кабинеты. Мерзавец потерял голову от страха, заметался, и тогда Дюпон предложил ему спрятаться в кладовке, а когда знаменитый сыщик сунется туда — убить его. Не успел преступник войти в кладовку, Дюпон запер дверь снаружи и позвал жандармов.
Вот каков был Дюпон. Вот за кем я приплыл из Америки, вот какого человека хотел упросить отправиться со мной в Балтимор. Впрочем, даже за короткое время нашего знакомства я имел случай убедиться в таланте Дюпона. Однажды днем, когда мы, по обыкновению, прогуливались, жара стала невыносимой, и я предложил Дюпону взять экипаж. Сначала мы ехали в молчании, но вдруг Дюпон указал на кладбище и произнес:
— По ту сторону стены есть небольшой участок, отведенный властями для захоронения ваших единоверцев, мосье Кларк.
Вывеска на французском языке гласила, что за стеной находится еврейское кладбище.
— Действительно, участок мог бы быть и поболь… — начал я, но оборвал себя на полуслове. В голове моей всплыла только что произнесенная Дюпоном фраза. Я вскинул брови. — Мосье Дюпон!
— Да?
— Что вы только что сказали? Что вы сказали об этом кладбище?
— Что там хоронят людей вашей веры — ну, или тех, чью веру вы разделяете частично.
— Но, сударь, почему вы решили, что я иудей? Разве я сообщал вам что-либо о своей нации или вероисповедании?
— Так вы не иудей? — крайне удивился Дюпон.
— Вообще-то, — с замирающим сердцем произнес я, — моя матушка была иудейка. Мой отец протестант. Был. Мои родители оба умерли. Но вы-то как догадались?
Видя, что я не отстану, Дюпон снизошел до объяснения.
— Несколько дней назад мы с вами приблизились к одному дому на Монмартре. Вы припомнили газетные статьи и сообразили, что в этом доме была жестоко убита молодая девушка.
Действительно, пресса всячески смаковала детали этого прискорбного события, а я читал газеты ежедневно с целью совершенствоваться во французском языке.
— Почувствовав, что место в известном смысле святое, — продолжал Дюпон, — вы коснулись шляпы. Однако, вместо того чтобы снять ее — что автоматически делает христианин при входе в церковь, — вы плотнее нахлобучили шляпу, то есть повели себя как иудей при входе в синагогу. Затем вы некоторое время теребили край шляпы, не зная, как с ней поступить — снять или оставить. Из этого я заключил, что вам случалось молиться как в церкви, так и в синагоге.
Дюпон угадал. Матушка не рассталась со своей верой даже в замужестве, не уступила настояниям отцовской родни. Когда же в Балтиморе, на Ллойд-стрит, достроили синагогу, частенько брала меня с собой молиться.
Дюпон снова погрузился в молчание. А я тихо торжествовал — в крепости под названием «Огюст Дюпон» наметилась брешь.
Всякий раз, когда я осторожно начинал расспрашивать Дюпона о прошлом, лицо его каменело. Тем не менее между нами завязалась своеобразная дружба. По утрам я заходил за ним. Если я заставал Дюпона лежащим на постели с газетой, он приглашал меня выпить кофе у него в комнате. Обычно Дюпон объявлял, что намерен прогуляться, а я просил разрешения сопровождать его. Он не снисходил до ответа, что означало милостивое согласие.
Дюпона характеризовала непроницаемость, этакая нравственная невидимость, возбуждавшая мое любопытство. Хотелось взглянуть, каков Дюпон влюбленный или Дюпон разгневанный; на худой конец, выяснить его предпочтения в еде. Я рвался узнать мысли Дюпона и вызвать в нем аналогичное любопытство к моей персоне.
Иногда я приносил какую-нибудь вещь, имеющую отношение к истинной цели моего пребывания в Париже, надеясь возбудить Дюпонов интерес. Например, в парижской книжной лавке я отыскал путеводитель по Балтимору и показал Дюпону.
— Смотрите, тут есть карта. Вот в этом районе Эдгар По жил, когда ему присудили первый приз за «Рукопись, найденную в бутылке». Вот здесь его обнаружили больным и беспомощным. А вот — обратите внимание, сударь! — кладбище, где он похоронен!
— Мосье Кларк, — проговорил Дюпон, — боюсь, вы даже не представляете, как мало занимают меня эти сведения.
Видите, как все происходило. Я хватался за каждую возможность пробудить Дюпона от транса. Однажды мы прогуливались по мосту над Сеной. Было очень жарко; мы заплатили по двенадцать су за посещение купальни, скрытой от посторонних глаз холстами, и погрузились в освежающую воду друг против друга. Дюпон закрыл глаза и лег на спину, я последовал его примеру. Наши тела мягко раскачивались на волнах, поднимаемых мальчишками и юношами, что предавались безобидным забавам. Между нами состоялся следующий разговор.
