Роберт ван Гулик - Убийство по-китайски: Лабиринт
Вскоре между нами завязалась душевная беседа. Мой гость оказался человеком высокой учености и изящного вкуса; время летело незаметно, покуда мы беседовали о прозе и поэзии, занимая свой взор созерцанием пестрой толпы гулявших по берегу пруда.
Я обратил внимание, что мой гость говорит с акцентом уроженца провинции Шаньси, поэтому, как только представилась возможность, я спросил его, не родня ли он почтенному семейству Ди из Дайюаня, столицы провинции, которая некогда, во времена династии Тан, дала свету великого Ди Жень-чжи.
Внезапно глаза почтенного старца сердито засверкали. В гневе он принялся теребить ухоженную длинную бороду.
— Ха! — воскликнул он. — Моя семья, конечно же, в родстве с семейством Ди, из которого происходит великий судья Ди, и я горжусь тем, что числю его среди своих предков. Но в то же время родство это стало для меня причиной постоянного раздражения. Ем ли я рис в харчевне или потягиваю душистый напиток в чайном домике, мне частенько приходится слышать, как другие посетители рассказывают друг другу истории о моем достославном предке. Все, что они говорят о блестящей карьере Ди Жень-чжи при императорском дворе, — чистая правда; кроме того, ничего не стоит проверить правдивость этих рассказов, обратившись к официальным анналам династии Тан. Совсем иные истории можно услышать о временах, когда Ди Жень-чжи еще служил в должности уездного начальника и был известен как «судья Ди», раскрывший немало таинственных и запутанных уголовных дел. В нашей семье рассказы о судье передаются в неизмененном виде из поколения в поколение. Но досужие болтуны в чайных домиках так перевирают их и украшают своими домыслами, что почти всегда я в гневе покидаю заведение, так и не допив чай.
Закончив эту речь, почтенный старец еще раз покачал головой и сердито постучал посохом по каменному полу.
Мне доставило неописуемую радость известие о том, что мой гость действительно является потомком прославленного судьи Ди. Я встал и совершил перед ним почтительный поклон в знак уважения к выдающемуся семейству. Затем я сказал следующие слова:
— Почтенный, знайте, что я — прилежный собиратель правдивых повестей о преступлениях, раскрытых в былые века известными судьями. Ибо рассказы о подобных делах не только способствуют улучшению нравов и обычаев, но и служат предостережением всем тем, кто готов стать на тропу порока. Ведь повести эти, как ничто другое, ярко свидетельствуют о том, как искусно сплетены сети Небесной Справедливости и как трудно злоумышленнику избежать того, чтобы в назначенный час все же не запутаться в их ячеях. По моему глубокому убеждению, никто из великих судей древности не может сравниться в искусстве расследования преступлений с судьей Ди. Многие годы я тщательно составлял заметки обо всех делах, раскрытых благодаря блистательному уму вашего достопочтенного предка. Ныне же, когда благосклонная судьба свела меня с вами, я смею тешить себя надеждой, что ваша милость сочтет возможным поделиться со мной рассказом о малоизвестных случаях из жизни судьи Ди. Я смиренно прошу вас не отказать мне, ибо для меня будет высшей честью услышать нечто новое о судье Ди из ваших собственных уст.
Почтенный старец с готовностью согласился, после чего я предложил ему разделить со мной скромный ужин.
Уже смеркалось, и посетители начали перебираться с веранды внутрь харчевни, где слуги зажигали свечи и бумажные фонарики.
Миновав главную залу, заполненную шумной толпой, я провел моего гостя в маленький кабинет с окнами на озеро, которое в тот час было озарено алым светом закатного солнца.
Я заказал два обеда из четырех перемен и кувшин подогретого вина.
Как только мы отведали принесенные яства и выпили по нескольку чарок вина, почтенный старец пригладил свои пышные бакенбарды и сказал:
— Я поведаю вам о трех таинственных уголовных делах, которые мой достопочтенный предок судья Ди расследовал при самых необыкновенных обстоятельствах. В то время он служил уездным начальником в городке Ланьфане, в отдаленном краю на северо-западной границе Срединной империи.
И он начал свой рассказ, который оказался долгим и подробным.
Хотя повесть его была не лишена занятности, склонность рассказчика к длительным и частым отступлениям, а также монотонность его речи, напоминающей жужжание шмеля, привели к тому, что вскоре я стал клевать носом. Я выпил три чашки чая в надежде прогнать сон, но от янтарного напитка сонливости почему-то только прибавилось. Старец все бормотал и бормотал, и мне казалось, что это демон сна порхает и гудит над моей головой.
Проснувшись, я обнаружил себя в полном одиночестве в комнате, за ночь сильно остывшей; голова моя покоилась на столе.
Угрюмый подавальщик склонился надо мной, сказал, что уже били первую ночную стражу, и спросил, не перепутал ли я часом харчевню с постоялым двором, где можно провести ночь.
Голова моя была тяжелой; я не нашел сразу правильных слов, чтобы поставить на место неотесанного грубияна. Вместо этого я поинтересовался, куда девался мой гость.
Подавальщик ответил, что вечером он обслуживал других посетителей, к тому же не его дело запоминать каждого, кто приходит и уходит, а затем преподнес мне счет за обед из шести перемен на две персоны и за восемь кувшинов подогретого вина. Мне ничего не оставалось, как заплатить, хотя я уже не был уверен, что наяву встречался с почтенным старцем и что подавальщик просто не пользуется смятенным состоянием моего рассудка, чтобы содрать с меня три шкуры.
Я поплелся домой по пустынным улицам, чувствуя себя так, словно надо мной только что надругались. Мой мальчик-прислужник дремал, притулившись в углу библиотеки. Я не стал будить его и на цыпочках прокрался мимо полок с книгами, извлек летописи времен Танской династии, императорские ведомости и мои собственные заметки о судье Ди. Полистав эти книги, я быстро убедился в том, что, хотя все рассказанное почтенным старцем находится по большей части в полном согласии с историческими хрониками, местечка по имени Ланьфан на северо-западной границе никогда не существовало. Я решил, что, возможно, я просто неверно расслышал название и нужно будет на следующий день навестить почтенного старца, дабы он сделал необходимые разъяснения. Но, к моему глубочайшему неудовольствию, я обнаружил, что отчетливо помню каждое слово из рассказа старца, но не могу совершенно ничего вспомнить о нем самом. Я все забыл — и его полное имя, и где он живет.
Покачав в изумлении головой, я растер тушь и той же ночью записал всю историю, поведанную мне старцем. Только когда прокричали первые петухи, отложил кисть в сторону.
На следующий день я тщательно расспросил друзей, но никто из них никогда не слышал, чтобы господин Ди, отставной правитель области, проживал в нашем городе; дальнейшие расспросы также не пролили никакого света на личность моего собеседника. Поэтому сомнения меня так и не покинули. Вполне возможно, что почтенный старец просто был в городе проездом, а жил где-нибудь в деревне.
Так или иначе, я осмеливаюсь предложить вашему вниманию услышанную историю, не меняя в ней ни слова, и предоставить проницательному читателю судить самому, была ли моя встреча на лотосовом пруду сном или явью. Если эта повесть о трех таинственных преступлениях отвлечет читателя хотя бы на несколько мгновений от повседневных забот и волнений, это станет для меня достаточным основанием, чтобы не жалеть о нескольких лишних медяках, оставленных в харчевне. Ведь, что бы там ни произошло со мной, нельзя отрицать, что подавальщик оказался алчным негодяем, ибо трудно поверить, что один или даже два образованных человека с утонченным вкусом могли выпить восемь кувшинов вина за один вечер.
* * *Четыре повозки медленно катились по горной дороге к востоку от города Ланьфана.
В первой повозке удобно, насколько позволяла трудная дорога, расположился новый уездный начальник Ланьфана — судья Ди. Он сидел на свернутой циновке, прислонившись спиной к большому тюку с книгами.
Его преданный помощник, старый десятник Хун сидел напротив судьи на мешке с одеждой. Дорога была ухабистой, и, несмотря на все предосторожности, путники немало страдали от толчков и тряски.
Судья и десятник порядком устали, поскольку находились в пути уже несколько дней.
Вслед за первой повозкой катилась кибитка, окна которой были занавешены шелковыми шторами. В этой кибитке, обложившись со всех сторон подушками и стегаными одеялами, тщетно пытались сомкнуть глаза три жены судьи Ди, а также их многочисленные дети и служанки.
В остальных двух повозках ехал багаж. Взгромоздившись на кучи тюков и баулов, в неустойчивом равновесии путешествовала часть прислуги; другие же предпочли спешиться и идти, держа за поводья взмыленных лошадей.
Еще до зари миновали последнее село. Затем дорога пошла по пустынной голой местности, совершенно безлюдной, если не считать двух случайно встретившихся на пути сборщиков хвороста. Сломавшееся около полудня колесо задержало продвижение путников на пару часов. Быстро опустились сумерки. В полумраке горы, окружавшие вереницу повозок, стали казаться еще более дикими.
