Сергей Зверев - Господа офицеры
Этот упорный, настойчивый человек с непроницаемым лицом прусского юнкера очень хорошо умел молчать, умел всегда оставаться в тени, на заднем плане, за кулисами событий. Махмуда немец втихую презирал, полагая, что тот ничего не смыслит в военной науке. Но держал себя фон Гюзе с турецким генералом подчеркнуто вежливо и почтительно.
Из штабного вагона горохом посыпалась генеральская обслуга. Махмуд Киамиль-паша любил комфорт, представляя его себе в духе национальных турецких традиций. И вот уже чуть поодаль от вагона появились, как по волшебству, два удобных полукресла с расшитыми подушками, в правой руке турецкого генерала оказалась чашечка со свежесваренным черным кофе, в другой руке — дымящаяся трубка с душистым крепким табаком «Метаксуди». Над чашкой с горячим кофе завивался в белую спираль ароматный парок.
Киамиль выпустил колечко табачного дыма, проводил его взглядом и негромко сказал, задумчиво глядя в сторону странного сооружения на железнодорожной платформе:
— Думаете, это пробьет русскую оборону?
— Уверен, — коротко кивнул в ответ фон Гюзе, сидящий на соседнем полукресле.
— Гм-м-м… Все это очень хорошо. Однако артиллерию всегда можно вычислить, тем более такую артиллерию. Это же не полевая трехдюймовка. И тогда ее «накроют». После каждого выстрела эту платформу эвакуировать на другие позиции проблематично. К тому же у русских есть аэропланы. А бороться с ними, не имея других аэропланов, совершенно бесполезно! Надо бы маскировку.
Разговор велся на немецком языке. Махмуд Киамиль-паша говорил по-немецки довольно чисто, только иногда останавливался посредине слова, будто сомневался в ударении.
— Ни в коем случае! — живо возразил турецкому генералу фон Гюзе. — Пусть русские знают о нашем супероружии. Это их окончательно деморализует! В современной войне очень важно использовать психологический фактор!
— А если все же бомбежка? — не давала Киамиль-паше покоя мысль о русских аэропланах.
— Я уже все придумал, — успокаивающим тоном произнес Вильгельм. — Сейчас мы полюбуемся на нашу красавицу, теперь уже можно, здесь нет чужих глаз.
Повинуясь его властному жесту, турецкие солдаты принялись снимать с платформы брезент. И на платформе открылась во всей своей завораживающей жути гигантская гаубица типа «Большая Берта», чудовищное дитя заводов «стального короля» Германии Круппа фон Болена. Ее сестричку немцы уже применяли для обстрела Парижа, теперь, надо понимать, пришла пора использовать подобного монстра на русско-турецком фронте.
Характеристики сверхорудия поражали: скорострельность — один выстрел в 15 минут, максимальная дальность полета снаряда — полтора километра, вес гаубицы — 125 тонн, калибр — 480 мм. Одного снаряда «Большой Берты» хватало, чтобы полностью сровнять с землей девятиэтажный кирпичный дом вместе с фундаментом и подвалами. Абсолютно любые инженерные сооружения перед этим чудовищем были беззащитны.
Вильгельм фон Гюзе одобрительно улыбнулся, поглядев на орудие.
— Все три расчета укомплектованы германскими военнослужащими, — довольным тоном сказал он. — Это превосходные артиллеристы, опытные и умелые. Они будут нести боевое дежурство посменно. Мы дадим русским медведям жару!
— У нас нет надежных и подробных артиллерийских карт русских позиций, — недовольно сказал Киамиль-паша.
Немец хищно усмехнулся:
— Эта беда поправимая. Будут, обещаю вам, Махмуд-эфенди. Главное в том, что ни одно орудие противника нашу красавицу не достанет, — у русских сверхдальнобойных орудий просто нет. То, что местность горная, нам только на руку — гаубицы как раз и приспособлены для такой стрельбы навесными траекториями. Пушка, стреляющая настильно, в горах неудобна. К тому же пушка — оборонительное оружие, а гаубица — наступательное. Мы же собираемся наступать на генерала Огановского, не так ли?
— Я согласен, ответным артогнем противнику ничего не добиться. Но сверху? Но русские аэропланы? — не сдавался турок. — Что мы им противопоставим?
— Психологию, генерал! Мы сделаем так, что русские побоятся бомбить нашу гаубицу!
— Побоятся? Но почему? Они не из пугливых!
Вильгельм фон Гюзе вновь хитро улыбнулся:
— В ходе недавнего русского наступления под Сарыкомышем вы захватили немало пленных… Можно взглянуть на кого-нибудь из русских офицеров?
Киамиль-паша лишь пальцами щелкнул. Он понятия не имел, с какой стати его начальнику штаба вдруг вздумалось полюбоваться на пленных русских офицеров, но по прежнему опыту знал: Вильгельм фон Гюзе ничего просто так не делает. Задумал, не иначе, какую-то каверзу! Он даром что немец, а по лисьей хитрости любому азиату сто очков вперед даст.
…Конвоиры поставили перед генералом Киамилем и Вильгельмом фон Гюзе пятерых человек в офицерской форме русской армии. Держались русские спокойно и с достоинством. Посмотрев на фон Гюзе, один из них, лучше всех изъяснявшийся по-немецки, сказал за всех:
— Мы согласны сообщить вам лишь наши имена, звания и номера частей, в которых мы служили. Согласно Гаагским международным конвенциям о статусе военнопленных.
В словах русского офицера не было подчеркнутой агрессивности, лишь четкое осознание собственных и товарищей по несчастью прав.
Немец с благодушным видом кивнул:
— О, конечно! Вот вы, например… Назовитесь, сделайте одолжение!
— Штабс-капитан Андрей Левченко. Таманский 5-й пехотный полк 4-го Кавказского корпуса. Больше я ничего не скажу!
— А я ни о чем вас больше и не спрашиваю, — столь же благодушно отозвался фон Гюзе. — Кстати, вы прекрасно говорите по-немецки, герр Левченко.
Андрей Левченко был среднего роста, стройный и подтянутый, лет около тридцати с виду. Загорелое обветренное лицо с высоким лбом и по-славянски чуть резковато выступающими скулами. Нос типично наш, славянский, с легкой курносинкой. Коротко стриженные русые волосы, выгоревшие на южном солнышке до светло-пшеничного оттенка. И внимательные темно-серые глаза. У него была замечательная улыбка, но улыбался штабс-капитан редко, а сейчас, в плену, было Андрею вовсе не до улыбок. Словом, внешность самая заурядная, если можно так выразиться, простонародная.
Меж тем текла в жилах Андрея благородная кровь! Принадлежал он к небогатому полтавскому дворянскому роду Левченко. Все мужчины в этом роду связывали свою судьбу со службой в Российской армии, были офицерами. Его прадед, например, дослужился до гренадерского полковника. 11 июля 1812 года в сражении с войсками наполеоновского маршала Даву при деревне Салтановке, близ Могилева, он дрался под началом самого Н.Н. Раевского.
Прославленному герою Отечественной войны генералу Раевскому долго не давалась тогда победа! И Николай Раевский, взяв за руки своих сыновей, пошел с ними во главе войск на одну из батарей противника, воодушевляя солдат: «Вперед, ребята, за царя и Отечество! Я и дети мои укажем вам дорогу!» А рядом с генералом шагал Петр Левченко. Батарея была взята, но прадед штабс-капитана сложил голову в том бою…
— Этот русский офицер уже пытался бежать, — сказал один из конвойных, — но был пойман и наказан. Посажен на хлеб и воду.
— В следующий раз он заслуженно получит пулю! — нахмурил густые брови Киамиль-паша.
— Я все равно убегу, — твердо сказал Левченко. — Не удержите!
Неожиданно Вильгельм фон Гюзе рассмеялся:
— Не удержим, говорите? Ну-ну… — Он обернулся к конвойным: — Уведите пленных!
— Зачем вам понадобились эти русские? — недовольно спросил немца генерал Киамиль. — Словно вы просто посмотреть на них хотели…
— Так и есть, — кивнул фон Гюзе. — Посмотреть, сгодятся ли для моих замыслов. «Живой щит»… Вам, эфенди, не приходилось слышать такого выражения? Меж тем мы уже применяли этот прием. Далеко отсюда, в Мазурских болотах. Только не афишировали его применение. Зададимся вопросом: пойдут ли русские на бомбардировку нашей позиции, если будут точно знать, что рядом с ней мы содержим их пленных товарищей? Согласитесь, генерал, подобное маловероятно. Смею надеяться, что я неплохо разбираюсь в психологии русских. Они побоятся бомбить! Во многом русские еще варвары с варварскими же понятиями о чести. Они посчитают, что убивать своих же пленных соплеменников, — а бомбежка без этого не обойдется! — подло. И тогда мы в безопасности, мы можем обстреливать русские позиции из «Большой Берты» совершенно безнаказанно.
Махмуд Киамиль призадумался. Идея немца ему нравилась, она была вполне в янычарском стиле. Турецкий генерал был на самом деле вовсе не так глуп, как казался порой! Он тут же ухватил один любопытный аспект в предложении фон Гюзе. Естественно, где-нибудь в Восточной Пруссии немцы на такое бы не пошли: Европа! Общественное мнение, Женевская конвенция, крик в оппозиционной печати, которую кайзер Вильгельм почему-то никак до конца не раздавит… А тут все можно списать на азиатское коварство турок. Хитро придумано…
